Лидия не удостоила ее даже взглядом. Возможно, именно поэтому Мэг и замерла на полуслове. А возможно, ее лишил дара речи поступок профессора Фэнтона. Низко склонившись перед Лидией на колено, Фэнтон взял ее ладонь в свою руку и поцеловал.
– Госпожа моя, – с нежностью произнес он. – Мне ли не знать, сколько боли причинил я вам? Могу я уповать на то, что вы даруете мне прощение? – Он поднялся и продолжил: – Я отнюдь не жестокий мужлан, коим вы можете меня счесть. И если позволите, я докажу вам это не словом, а делом.
Во взгляде Лидии появилось странное болезненное выражение, от которого у Фэнтона защемило сердце.
– Вы просите прощения? У меня? – прошептала Лидия. – Тогда я тоже умоляю вас простить меня. – Вдруг ее голубые глаза расширились от страха. – Вы клянетесь? – спросила она с мольбой в голосе. – Ваши слова – не злая шутка?
– Клянусь остатками своей рыцарской чести.
– Тогда прогоните эту женщину. – Лидия сжала его руку в своих ладонях. – Не дайте ей остаться здесь еще на день, даже на час! Любимый мой, умоляю! Она ваша погибель, – я знаю это. Она вас…
Лидия не договорила. Мэг схватила со столика зеркальце и швырнула его в нее. Бросок оказался неточным, и зеркальце, пролетев между Лидией и Фэнтоном, окончило свой путь в коридоре, о чем известил звон разбитого стекла.
«Да уж, – подумал профессор Фэнтон. – В нынешнем веке сдержанность явно не почитают за добродетель».
Вдруг он почувствовал, как к голове прилила кровь. Вены на шее вздулись, возвещая о вспышке ярости, – и Фэнтон был бессилен ее остановить.
– Стерва! – взвизгнула Мэг.
– Распутница! – резко ответила Лидия (сказать «продажная девка» ей не позволило воспитание).
– Белорожая!
– Французская зараза!
– Французская зараза? – ледяным голосом переспросила Мэг.
Более страшного оскорбления нельзя было вообразить.
Забыв о халате, целомудренно запахнутом на груди, Мэг резким жестом указала на столик. Тот был завален салфетками, баночками и бутыльками со всевозможными мазями – арсеналом, который она пустила в ход, чтобы стереть с себя косметику.
– Это я-то французская зараза? – усмехнулась Мэг. – Так, значит, это я прячу лицо под слоем пудры? И несу погибель мужскому полу? А может, это наша благообразная женушка, дочь чокнутого индепендента, внучка цареубийцы, проклятого висельника…
Внезапно Мэг умолкла.
Ярость обрушилась на Фэнтона, как цунами, ослепив и оглушив не только тело, но и душу. Он схватил обеими руками кресло и с такой легкостью, словно оно было сделано не из дуба, а из фанеры, поднял его над головой, целясь в Мэг.
На сей раз та испугалась по-настоящему: с криком отшатнулась и бросилась на пол. Волосы разметались по лицу, пальцы, больше похожие на хищные когти, вцепились в пыльный ковер.
Ей повезло: сэр Ник слишком вожделел ее, чтобы убить на месте. Но в ее спасении была и заслуга самого Фэнтона. Несколько мгновений, пока слепая ярость застилала ему разум, он отчаянно боролся. Ему самому это казалось сражением с крышкой старого дряхлого гроба, которая приподнялась, угрожая выпустить немыслимую разрушительную силу. По счастью, он одержал победу, и крышка вновь захлопнулась.
Трясясь всем телом, Фэнтон поставил кресло на место. К горлу подкатила тошнота. Бросив взгляд в зеркало, он увидел бледное, без кровинки, лицо с нахмуренными черными бровями, с тонкой полоской усов над верхней губой – и не узнал себя. Он резко обернулся – откуда взялся этот незнакомец? – но тут же спохватился и овладел собой.
– Надеюсь, я не испугал вас, мадам? – спросил он, обращаясь к Лидии, не к Мэг.
– Разве что самую малость, – ответила та. – Не беспокойтесь обо мне.
Она устремила на него полный надежды взгляд:
– Вы и вправду отошлете ее прочь?
Фэнтон услышал издевательское хихиканье у себя за спиной и обернулся.
Мэг по-прежнему стояла на коленях между столиком и кроватью, с руками, упертыми в пол. Прищурившись, она смотрела на Фэнтона сквозь черные волосы, упавшие на лицо, и смеялась, не разжимая рта. Фэнтон знал: эта царственная шлюха в восторге от устроенного им зрелища.
И тут Фэнтон решил – вполне разумно, – что на сегодня с него хватит.
– Если таково ваше желание, – сказал он Лидии и некрепко сжал ее обнаженное плечо. – Но… не сейчас. Эту ночь, любезная жена, я проведу один. Я должен все обдумать.
Он направился к двери. На пороге он обернулся и рявкнул:
– А вам, дамы, я желаю преспокойной ночи!
По своему обыкновению, он сильно стукнул дверью, позабыв, что та не оснащена современным замком и не захлопнется. Дверь снова приоткрылась, и сквозь дюймовую щель в коридор, до того совершенно темный, полился слабый свет. Фэнтон заковылял к своей спальне, потом остановился и уткнулся головой в стену, чтобы отдышаться и привести мысли в порядок.
Ну и в переплет он попал – врагу не пожелаешь.
Дважды за ночь сэр Ник почти полностью завладел его разумом. И дело не только в гневе, о котором упомянул дьявол, как бы невзначай. Царь преисподней (в будущем не стоит недооценивать его коварство) ничего не сказал о физической страсти. Казалось бы, она никак не связана с гневом, однако имеет над человеком не меньшую власть. К тому же страсть – явление естественное и возникает сама собой, когда тебе двадцать шесть и ты здоров как бык.
За эту ночь Фэнтон начал чуть лучше понимать характер сэра Ника. Сэр Ник пылает неистовой страстью к Мэг Йорк, он никогда не избавится от нее и не причинит ей вреда. Одновременно сэр Ник любит свою жену и не позволит, чтобы с ее прелестной головки упал хоть один волос. По силам ли пятидесятишестилетнему мужчине – читай: мужчине зрелому и опытному – контролировать свои порывы? Безусловно. Вот только… хочет ли он этого? Смутно – и не без ужаса – Фэнтон вдруг осознал, что в глубине души разделяет чувства сэра Ника.
Но он уже пообещал выгнать Мэг Йорк.
Однако не это было сейчас его головной болью. Джайлс Коллинз записал в своем отчете: «Если бы не сэр Ник, Лидия скончалась бы от отравления ровно через месяц». И судя по некоторым подробностям, указанным в манускрипте, убийцей была Мэг Йорк.
Вот с чем он должен был разобраться в первую очередь.
Шаркая скрипучими кожаными туфлями, Фэнтон побрел в свою спальню.
Глава третьяЛидия в коричневом. И яд
Проснувшись, Фэнтон осознавал все совершенно ясно. Теперь он был твердо уверен, что происходящее – не сон, а самая что ни на есть реальность.
Сквозь полог из небеленого льна пробивался тусклый свет утренней зари. Шторы вновь оказались плотно задернуты, было душно, и от этого смрадный запах, царивший в спальне, ощущался еще сильнее. Но даже эта неприятность не портила ему настроение. Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя утром таким счастливым и отдохнувшим. Фэнтон с наслаждением напряг мускулы, обтянутые тонким шелком халата, и вдохнул полной грудью.
Поразительно, каким молодым можно ощущать себя в пятьдесят… Стоп! Ему же всего двадцать шесть! Вчерашние неразрешимые проблемы, тяжким грузом лежавшие на сердце, теперь казались легче перышка. Вышвырнуть Мэг и спасти Лидию – просто, как дважды два!
И даже если Мэг невиновна – пусть убирается, невелика потеря.
– Мир, плоть и дьявол, – сказал он самому себе. – Три непримиримых врага души, и я бросил вызов всем троим! – Профессор Фэнтон улыбнулся. – А потом, у меня есть преимущество. Как там у Этьена? «Если бы молодость знала, если бы старость могла»? Так вот, я, по счастью, и знаю, и могу!
В тот же миг, как по сигналу, шторы разъехались в разные стороны и в образовавшемся проеме возник маленький сухой человечек. Он был в темной ливрее незамысловатого кроя, однако из дорогой ткани, в бриджах и шелковых чулках. Человечек стоял, чуть склонив голову и сомкнув ладони на уровне груди. Фэнтон узнал его мгновенно – благодаря гравюре – и в этот раз оказался на высоте.
Конечно же, это был Джайлс Коллинз, слуга-секретарь сэра Ника. Огненно-рыжие волосы топорщились, как проволока; худое длинное лицо заставляло думать, что перед вами стоит пуританин. Но Фэнтон хорошо знал, что таких дерзких нахалов надо еще поискать. Врожденная наглость позволяла Джайлсу говорить все что вздумается даже хозяину. Но вместе с тем – как упоминалось во многих источниках – в целом мире не нашлось бы слуги преданнее, чем Джайлс Коллинз.
– Доброго утречка, сэр, – произнес он приторным голоском.
Фэнтон перекатился на бок, дал себе несколько секунд, чтобы придумать подобающую случаю фразу, и взревел:
– Здорово, нахалюга! – По его мнению, именно так сэр Ник приветствовал по утрам своего верного слугу. – Что, уже на ногах, в такую-то рань?
– А как же… Пришел по вашу душу, – ответил Джайлс. – А вы опять упились перед сном, я смотрю? Доколе? Заведите уже какую-нибудь новую привычку. Хотите, подскажу?
– Не мели чушь.
– И то верно, как тут удержаться? – сочувственно вздохнул Джайлс, гнусно ухмыляясь при этом. – Ох уж эти дамы, верно? Стоит только мадам Йорк… – Последовало описание некоего действа, столь детальное и колоритное, что приводить его здесь мы не рискнем: что бы там ни говорили древние, временами и бумага краснеет. – А уж коли она начнет…
– А ну попридержи язык, шельмец!
Рыжеголовый болтун втянул голову в плечи и, казалось, стал еще меньше. Он выглядел глубоко оскорбленным.
– Да будет тебе, – проворчал Фэнтон. – Я не хотел тебя обидеть.
– А я лишь хотел быть полезным вам, сэр! – заискивающе произнес Джайлс.
– Что до этой распутной девки Магдален Йорк, то она покинет мой дом сегодня же. Дам ей карету – и пусть катится на все четыре стороны. С ней покончено раз и навсегда, ясно тебе?
Тут Фэнтон озадаченно смолк. Джайлс глядел на него, чуть наклонив голову вбок, а его вытянутое протестантское лицо выражало… оно не выражало ровным счетом ничего: ни заискивания, ни согласия, ни даже обычной Джайлсовой наглости.
– Джайлс, что с тобой?