– «А ну стой!» – говорю я ей. А она мне: «У меня важное послание от госпожи». Памятуя о том, что вы строго-настрого приказали мне не тревожить ваш покой, я все же взял грех на душу и позволил Пэмфлин войти. Помните, что она сказала?
– Да. Более или менее.
Рыжая голова подалась вперед, а верхняя губа, округлившись, поползла вверх, из-за чего Джайлс стал похож на рыбу.
– Если быть точным, сэр, Пэмфлин сказала: «Миледи желает знать, почему вы до сих пор не навестили ее». И не солгала. Ибо ваша жена, заслышав ваши шаги на лестнице и любя вас всем сердцем до самой своей смерти… – (Фэнтон открыл рот, чтобы возразить, но не смог выдавить из себя ни звука.) – …и вправду велела передать вам эти слова. Следом Пэмфлин сказала: «Миледи также просит…» – но не договорила, так как вы схватились за шпагу. Вы отчитали ведьму за то, что она ослушалась вас и приблизилась к леди Фэнтон. И все же вы доверяли Пэмфлин. – Лицо Джайлса потемнело от горечи. – Вы приказали ей вернуться к госпоже и сторожить ее как зеницу ока. И добавили, что вам надо отлучиться, но до полуночи вы вернетесь. Помните, сэр, каким мерзким и злобным сделалось ее лицо?
– Помню, – тихо ответил Фэнтон.
– Не успел я оглянуться, а вас уже нигде нет. Я ведь думал уговорить вас остаться. Вид у вас был скверный, да и чувствовали вы себя не лучше, ну да если вы что-нибудь вбили себе в голову, поди вас удержи. Я тут же поспешил в опочивальню миледи – больно уж мне не понравилась рожа этой ведьмы Пэмфлин. И вот я вижу: миледи лежит на кровати, в том же наряде, в каком была за ужином, а рядом стоит Пэмфлин. На миледи смотреть страшно: бледная, измученная, еще и тошнит ее беспрестанно. Это был мышьяк, сэр, ясно как божий день. А теперь слушайте, что еще должна была передать вам Пэмфлин. «Бога ради, попроси его поспешить, – сказала миледи. – За ужином кто-то подсыпал мне яд в еду или питье, только Ник может меня спасти!»
Джайлс умолк и снова исподтишка посмотрел на Фэнтона: не слишком ли все это для него?
Фэнтон молчал, но не потому, что больше не чувствовал горя и боли, – он запер их под замок глубоко в своей душе, и сбить этот замок мог бы разве что удар чудовищной силы.
– За ужином? – вполголоса повторил Фэнтон, словно разговаривал сам с собой. – Но ужин был едва ли не средь бела дня – симптомы бы проявились куда раньше, если только… Лидия не скрыла их от всех.
– Так оно и было, сэр.
– Постой-ка! Но ведь все, что она ела, сначала пробовал я! Как и вино!
– Не забывайте, сэр, что я тоже был там и все видел.
– Ты к чему клонишь?
– Вы пробовали ее еду, – это правда. А вот из ее кубка отпили всего лишь раз. Сэр, что с вами? Вы дрожите?
– Нет. Нет. Продолжай. С-с того места, когда она сказала: «Бога ради, попроси его поспешить. З-з-за ужином кто-то подсыпал мне яд в еду или питье, только Ник м-м-может меня спасти!»
– И тут я, сэр, признаюсь, обезумел. «Почему ты утаила это от хозяина?» – спрашиваю я Пэмфлин. А она улыбается! Я и не знал, что эта ведьма умеет улыбаться! «А потому, – отвечает она, – что я скорее дам ей умереть, чем принадлежать ему». Но я по-прежнему держу себя в руках, сэр, и кричу ей: «Но ведь хозяин однажды сказал тебе, как составить противоядие, – что там было?!» А она: «Не помню». – Лицо Джайлса посерело. – И тогда, сэр, я накинулся на нее, как сторожевой пес. Повалил на пол и принялся пинать что было мочи. А потом схватил за волосы и давай бить ее лицом об пол. Но эта Пэмфлин, сэр… она даже не пикнула. И лицо у нее – точно маска: что ни делай с ним, оно не меняется. Фанатичка она, эта Пэмфлин… Я послал ее к черту и бросился к госпоже. В жизни не видел я создания прекраснее и добрее. «Я умираю, Джайлс, – сказала миледи. – Это Божья кара». И она многое поведала мне, хоть я всегда был ей не по нраву, – вы ведь помните, сэр, что она вечно звала меня изворотливым прощелыгой? И вот еще что. Я обещал ей, что непременно приведу доктора и найду для нее священника-пресвитерианина… – Джайлс бросил быстрый взгляд на Фэнтона. – Священника ее веры. Но тут ваша жена говорит мне: «Ни один доктор мне не поможет. А если желаешь привести священника, пусть это будет англиканец. Ибо такова вера моего мужа, а значит, и моя». – Джайлс настороженно умолк. – Вы что-то сказали, сэр?
– Я… нет. Ничего.
– Бог свидетель, сэр, я вас надолго не задержу. Но кое-что не дает мне покоя. Пэмфлин ведь, стоило ей улучить минутку, вечно торчала у покоев миледи.
– Верно. Я нередко замечал ее там.
– Вот-вот! Так слушайте же: Пэмфлин устроили допрос, и она заявила, что вечером десятого июня, как обычно, стояла у хозяйкиной опочивальни. Вдруг раздались крики и стоны. Не медля ни секунды, Пэмфлин распахнула дверь, которая оказалась не запертой, и нашла миледи при смерти. Как по-вашему, сэр, лжет она или нет?
– Не лжет, – прохрипел Фэнтон. – В последнее время Лидия не запирала дверь на щеколду. Я постоянно наведывался к ней в опочивальню – накидывать щеколду не имело смысла…
– И тем не менее, – продолжал неумолимый Джайлс, – отравителем может быть и Пэмфлин, верно? Приставленная к вашей супруге едва ли не с рождения, эта ведьма могла уговорить ее выпить что угодно!
Фэнтон попытался хладнокровно обдумать его слова.
– Не исключено, – произнес он наконец. – И все же мышьяк действует медленно. Если Лидию и правда отравили за ужином, получается, что доза была огромной!
– Это произошло за ужином, сэр, – процедил Джайлс сквозь зубы. – Вот только, убей меня бог, не пойму, как оно вышло. Признаюсь, сэр, я тут же возложил вину на Пэмфлин – я эту бабу на дух не выношу! Буду с вами откровенен. Когда восемь дней назад вы явились домой сам не свой, я умолял вас не убивать ее. Так вот, знайте: каргу заковали в цепи и заперли в шкафу там, внизу. Она под надзором слуг, которые вот-вот расправятся с ней за то, что она дала миледи умереть. И никто на свете, тем более я, им не указ! И позвольте заметить: они правы! Правы!
Джайлс замолчал, чтобы перевести дух, а когда снова заговорил, голос его звучал тихо и смиренно:
– Сэр, ну а мне что делать?
– На Пэмфлин мне плевать, – ответил Фэнтон. – Но не смейте над ней измываться. Мне надо подумать. Я сообщу слугам свое решение.
– Ох… – выдохнул Джайлс.
– Черт побери, Джайлс, ты мне ничего толком не рассказал!
Джайлс ошеломленно воззрился на Фэнтона:
– Как это ничего, сэр?
– Я узнал лишь о событиях того вечера, когда Лидия… упокоилась с миром. Но что было потом?
– Потом? – Джайлс, у которого после разговора с хозяином камень с души свалился, насмешливо фыркнул: – Как вы и заметили, ничего!
– Но что сказал доктор? Смерть от отравления? А магистрат?..
Джайлс снова помрачнел:
– Так и быть, закончу свой рассказ. Сначала прибыл священник. Спокойный такой, добрый. Потом приехал доктор – единственный, которого мы нашли в столь поздний час. Ноддл его звали. Важный, как павлин, бородища огромная, а мозгов – кот наплакал. Зато трость у него замечательная, толстая да длинная. Как притронулся к миледи – та в крик. Ноддл этот долго пыхтел, потом изрек: «Случай поистине необычный и таинственный!» Наконец, вы уж простите меня, я не выдержал, выволок его в коридор и говорю: «Да скажите вы по-человечески: можно ее вылечить или нет?» Доктор этот постучал себя пальцем по носу и выдал: «Либо воспаление, либо действие яда, точнее смогу сказать лишь после того, как бедняжка скончается. Откровенно говоря, дружок, эта история меня изрядно беспокоит – я бы на вашем месте послал за магистратом».
Внезапно лицо Джайлса скривилось, как будто он собрался расплакаться. Мотнув рыжей головой, он продолжил:
– «Уважаемый ученый доктор, – отвечаю я на это, – делайте, как пожелаете. Однако прежде, чем пойдете к магистрату, позвольте назвать имена тех, кто ужинал сегодня за одним столом с моей госпожой». Когда я кончил, доктор воскликнул: «Лорд Денби? Ну уж нет, я умываю руки. Никакое это не отравление, обычный заворот кишок. Я свидетельствую. Можете хоронить». Тогда Джоб во весь дух помчался в госпиталь Христа за юным доктором Слоуном, но выяснилось, что тот отправился к больному. Супруга ваша между тем сносила страдания с величайшим терпением. Если она говорила – а случалось это редко, ибо, думается мне, она намеренно удерживала яд внутри себя, – так вот, если она говорила, то только о вас. Попросила дать ей эту нелепую палку, чтобы зубы калечить, и прижала ее к груди, словно крест. А вскоре Господь прибрал ее. Редкая женщина умеет любить так, как любила вас миледи, сэр.
Резко отвернувшись, Джайлс поднялся со стула и направился к столику. Подняв небольшой бокал, наполненный темно-коричневой микстурой, он поднес его к канделябру и, внимательно рассмотрев жидкость на просвет, поставил бокал на место.
Фэнтон тем временем задумчиво созерцал покрывало.
– Ты рассказал обо всем как надо, – пробормотал он. – И сделал все как надо. Я очень тебе обязан.
Джайлс поклонился.
– Правда, в твоих словах есть неточность, – продолжил Фэнтон. – Скажу тебе по секрету: на самом деле жена меня не любила. Хоть я и желал этого всем сердцем.
Джайлс так и застыл на месте, словно сраженный молнией.
– Вот как, – изменившимся голосом произнес он. Фэнтону даже почудилось, что Джайлс издал шипение. – Все хуже, чем я предполагал.
– Что?
Дрожа всем телом, Джайлс склонился над Фэнтоном:
– Я говорю о сером комке бумаги, который обнаружил здесь, вот на этом столике, наутро после смерти миледи. О письме, написанном ее рукой. Накануне вы вернулись из Уайтхолла, уверяя меня, что аудиенция у короля прошла превосходно. Вот только меня вам обмануть не удалось: вы были сломлены и разбиты, сэр.
Фэнтон отвернулся:
– Ты очень добр, морковная голова. Только откуда тебе знать об этом?
– Все просто, сэр: я провел расследование и выяснил правду.
– Кто – ты?
– Черт вас подери, наглец вы этакий! – взорвался вдруг Джайлс. – Кто же еще, если не я? Кому еще поверяла свои тайны миледи, лежа на смертном одре? Разве не я прочел строки, написанные на этом скомканном сером листке? Не я додумался обратиться к вашему приятелю, мистеру Джонатану Риву, у которого в Уайтхолле полно ушей? А если мне требовалось покупать секреты, разве я не знал, где вы держите шкатулку с деньгами? Теперь скажите: мог я выяснить правду или нет?