Даже сегодня многие фокусники используют в своих номерах зеркала, чтобы заставить вас поверить, будто вы видите то, чего на самом деле нет.
Все просто, если знаешь, как это делается.
– Прежде чем мы начнем, – возвестил он, – должен вам сказать, что я синопсисов не читаю. У меня возникает такое чувство, будто они блокируют мое творческое воображение. Но не волнуйтесь, я велел секретарше подготовить выжимку, так что я в курсе.
У него была борода и длинные волосы, и он чуть-чуть походил на Иисуса, хотя я сомневался, что у Иисуса были такие белые, начищенные зубы. Судя по всему, он был самым важным лицом из всех, с кем я пока говорил. Звали его Джон Рей, и даже я слышал про него, хотя не был до конца уверен, чем именно он занимается: его фамилия обычно возникала в начале фильмов, рядом со словами ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОДЮСЕР. Голос со студии, уговаривавшийся о встрече, сообщил мне, что они, то есть студия, просто на седьмом небе от того факта, что он «присоединился к проекту».
– А разве выжимка ваше творческое воображение не блокирует?
Он усмехнулся.
– Так вот, все мы считаем, что вы проделали изумительную работу. Просто поразительную. Есть лишь пара вещей, с которыми у нас проблемы.
– Например?
– Ну, та история с Мэнсоном. Мысль о том, что эти дети растут. Мы в офисе обмозговывали несколько вариантов, пытались посмотреть, что подойдет. Есть один парень, скажем, Джек Хулиган, ну знаете, как ирландские банды, это идея Донны…
Донна скромно склонила голову.
– Его сажают за сатанизм, поджаривают на стуле, но перед смертью он клянется вернуться и уничтожить всех, кто его упек за решетку. Переход к сегодняшнему дню, молодые ребята подсаживаются в компьютерных клубах на игру под названием «Хулиганы». В заставке его лицо. И пока они в нее играют, он начинает ими завладевать. Может, в лице у него что-нибудь странное, что-то вроде Джейсона или Фредди.
Он остановился, словно ожидал бурного энтузиазма. Поэтому я сказал:
– И кто же пишет и распространяет эту интерактивную игру?
Он ткнул в меня пальцем.
– Вы у нас писатель, дорогуша. Хотите, чтобы мы делали за вас всю работу?
Я промолчал. Просто не знал, что сказать. «Думай с точки зрения кино, – посоветовал себе я. – Кино они понимают», и сказал:
– Собственно говоря, вы предлагаете переснять «Мальчиков из Бразилии», но без Гитлера.
Он поглядел на меня озадаченно.
– Был такой фильм Аиры Левина, – сказал я. В его глазах не мелькнуло ни тени узнавания. – «Ребенок Розмари». – Он продолжал смотреть пустым взглядом. – «Щепка».
Тут он кивнул, где-то что-то связалось, до него дошло.
– Смысл понят, – сказал он. – Вы пишете роль для Шэрон Стоун, мы горы сворачиваем, чтобы ее достать. У меня есть кое-какие каналы, чтобы связаться с ее командой.
На том я ушел.
Ночь выдалась холодная, а в Лос-Анджелесе не полагается быть холодам, и в воздухе сильнее обычного пахло леденцами от кашля.
Где-то под Лос-Анджелесом жила одна моя давняя знакомая, и я решил ее найти. Отыскав ее номер, я взялся за дело и провисел на телефоне почти весь вечер. Мне давали номер, я по нему звонил, и все новые люди давали мне все новые номера, я звонил и по ним тоже.
Набрав очередную череду цифр, я наконец узнал ее голос.
– Ты знаешь, где я? – спросила она.
– Нет, – честно ответил я. – Мне просто дали этот номер.
– В больничной палате, – сказала она. – У матери. У нее кровоизлияние в мозг.
– Извини. С ней все в порядке?
– Нет.
– Извини.
Повисло неловкое молчание.
– Как у тебя дела? – спросила она.
– Довольно скверно.
Я рассказал все, что до сих пор со мной случилось. Сказал, как себя чувствую.
– Почему оно так выходит? – спросил я у нее.
– Потому что они напуганы.
– Почему напуганы? Чем напуганы?
– Потому что здесь твое имя и твоя репутация целиком и полностью зависят от последнего хита, к которому ты сумел примазаться.
– Не понял.
– Если ты что-то одобришь, то студия может этот фильм снять, и ей это обойдется в двадцать – тридцать миллионов долларов. А если потом фильм обернется провалом, твое имя будет раз и навсегда связано с этим провалом, и ты потеряешь статус. А если тянешь время или отказываешь, то нет и риска потерять статус.
– Правда?
– Вроде того.
– А откуда ты столько знаешь? Ты же музыкант, к киноиндустрии отношения не имеешь.
Она устало рассмеялась.
– Я тут живу. Все, кто тут живет, такое знает. Ты пытался расспрашивать людей про их сценарии?
– Нет.
– Попытайся как-нибудь. Спроси кого угодно. Парня на бензоколонке. Все равно кого. У каждого есть сценарий. – Тут кто-то ей что-то сказал, она ответила, а потом бросила мне: – Послушай, мне надо бежать. – И положила трубку.
Если в коттедже вообще полагался обогреватель, то я его не нашел и до костей промерз в моем маленьком номере, так похожем на тот, в котором умер Белуши, с такой же бездарной гравюрой на стене, с такой же стылой сыростью в воздухе. Я налил себе горячую ванну, чтобы согреться, но когда выбрался, мне стало еще холоднее, чем раньше.
Белые рыбины скользили взад-вперед в воде, шныряли и шмыгали между листьев кувшинок. У одной на спине была алая отметила, которую с некоторой натяжкой можно было счесть отпечатком великолепных губ: чудесный стигмат полузабытой богини. В прудике отражалось серое небо раннего утра.
Я уныло смотрел на отражение.
– У вас все в порядке? – Я повернулся. Рядом со мной стоял Благочестивый Дундас. – Рановато поднялись.
– Плохо спал. Слишком холодно.
– Надо было позвонить портье. Вам принесли бы обогреватель и дополнительные одеяла.
– В голову не пришло.
Дыхание у него было тяжелым, с присвистом.
– Вы в порядке?
– Нет, разрази меня гром. Я старый. Доживете до моих лет, сами будете не в порядке. Но я еще буду тут, вас уже не будет. Как продвигается работа?
– Не знаю. Я перестал работать над синопсисом и застрял со «Сном художника», рассказом про викторианского иллюзиониста. Действие должно происходить на морском курорте в Англии, под дождем. Фокусник показывает на сцене иллюзию и этим как-то изменяет публику. Его магия касается их сердец.
Он медленно кивнул.
– «Сон художника»… – повторил он. – М-да. Вы видите себя художником или иллюзионистом?
– Не знаю, – ответил я. – Кажется, ни тем и ни другим.
Я уже повернулся уходить, но тут мне в голову пришло кое-что.
– У вас случаем нет в столе сценария, который вы сами написали, мистер Дундас? – спросил я.
Он покачал головой.
– Вы не написали ни одного сценария?
– Только не я.
– Честное слово?
Он улыбнулся:
– Честное слово.
Я вернулся к себе в номер. Перелистнул большим пальцем страницы моего английского издания «Сынов человеческих» в твердом переплете, спрашивая себя, как вообще опубликовали нечто, столь неумело написанное, и зачем Голливуд приобрел на него права, если, купив, они не хотят его ставить.
Я попытался сесть за «Сон художника» – с плачевным результатом. Персонажи застыли. Они, казалось, были неспособны дышать, двигаться или говорить.
В туалете я выпустил в чашу ярко-желтую струю. По серебру зеркала пробежал таракан.
Вернувшись в гостиную, я открыл новый файл и написал:
Я вспоминал об Англии… Был дождь
И странный театр на пирсе, бледный след,
Кошмар и колдовство, и боль, и ложь.
Каков кошмар? В безумие сойдешь…
А магия? Как старой сказки бред…
Я вспоминал – и Англию, и дождь.
Я одинок? Увы, ты не поймешь.
Там – пустота, где глохнет гром побед,
Где – колдовство, кошмар, и боль, и ложь.
Я думал – правду выдает за ложь
Волшебник.
Под покровом меркнет свет.
Я вспоминаю – Англия и дождь…
Виденья повторяются – точь-в-точь?
Вот меч, и чаша, сумрак и рассвет,
Кошмар и колдовство, и боль, и ложь.
Бледнеем мы – волшебный жезл воздет,
Печальна правда – пониманья нет.
Я вспоминаю Англию и дождь,
Кошмар, и колдовство, и боль, и ложь.
Не знаю, хорошее получилось стихотворение или плохое, но это не имело значения. Я написал нечто новое и свежее, чего раньше даже не пытался делать, и ощущение было чудесным.
Я заказал завтрак в номер и потребовал обогреватель и пару дополнительных одеял.
На следующий день я написал шестистраничный синопсис к фильму под названием «Когда я был Хулиганом». Джека Хулигана, убийцу-маньяка с огромным вырезанным на лбу крестом, казнили на электрическом стуле, но он вернулся в интерактивной игре и завладел волей четырех молодых людей. Пятый молодой человек победил Хулигана: сжег электрический стул, на котором казнили преступника, а после выставили (такой я нашел ход) в музее восковых фигур, где в дневную смену работала подружка пятого молодого человека. По ночам она исполняла экзотические танцы.
Синопсис отправился со стойки портье на студию, а я – в кровать.
Засыпая, я молился, чтобы студия официально отказалась от проекта, и я мог бы уехать домой.
Мне приснился театр иллюзиониста, и в нем бородач в бейсболке внес на сцену киноэкран и, топая, ушел за кулисы. Серебряный экран висел в воздухе сам по себе.
Потом на нем вдруг пошел мигающий немой фильм: появилась женщина и стала смотреть прямо на меня. Это была Джун Линкольн, которая ступила за край мигающего экрана и, сделав несколько шагов, присела на мою кровать.
– Вы намерены посоветовать мне не сдаваться? – спросил я.
В общем и целом я знал, что это сон. Я смутно помнил, что понимаю, почему эта женщина звезда, помнил, как сожалел, что ни одного фильма с ней не сохранилось. В моем сне она была действительно прекрасна, несмотря на багровую полосу вокруг шеи.
– Зачем, скажи на милость, мне это делать? – спросила она. В моем сне от нее пахло джином и старым целлулоидом, хотя я не припоминал, чтобы хоть когда-то ощущал во сне запахи. Ее губы раздвинулись в ослепительной черно-белой улыбке. – Я ведь вырвалась, правда? – Встав, она прошлась по номеру. – Не могу поверить, что этот отель еще стоит, – сказала она. – Я когда-то тут трахалась.