Школу Дюбуа окончил в 1884 году. На протяжении всех десяти лет обучения только один цветной мальчик, помимо Дюбуа, посещал эту школу, но так и не закончил ее. Уильям Дюбуа был единственным выпускником-негром средней школы города Грейт-Баррингтона.
Глава IIУНИВЕРСИТЕТ ФИСКА
Уже к концу учебы в школе Дюбуа в значительной мере определил свое будущее. Многое, конечно, было еще неясным, но очевидным было одно — большой и все возрастающий интерес к настоящему и прошлому своего народа. Это нашло отражение и в заключительном событии, связанном с завершением учебы, которое навсегда сохранилось в памяти Дюбуа.
Каждый из тринадцати учеников, закончивших в тот год школу, должен был выступить с речью, посвященной какой либо проблеме. Дюбуа посвятил свое выступление Уэнделлу Филлипсу, пламенному борцу за освобождение негров от рабства, за ликвидацию расового угнетения во всех его проявлениях. В феврале 1884 года, незадолго до этого выпускного вечера, Уэнделл Филлипс скончался. Выбор Дюбуа темы для выступления свидетельствовал о том, что уже в то время он проявлял большой интерес к негритянской проблеме. Филлипс был очень своеобразной фигурой в ряду борцов за освобождение негров. В годы, предшествовавшие гражданской войне, он был среди наиболее радикальных кругов аболиционистского движения, требовавших не останавливаться перед применением силы в целях уничтожения рабства. В годы гражданской войны Филлипс был убежденным сторонником немедленного призыва негров в армию, предоставления им оружия для борьбы с мятежными рабовладельцами. Филлипс был одним из немногих лидеров радикальных республиканцев, которые в годы гражданской войны и реконструкции требовали конфискации земель плантаторов и ее бесплатного распределения среди негров. Это было покушение на святая святых буржуазного общества — на незыблемый принцип частной собственности, ведь для буржуазии Севера, гегемона второй американской революции, собственность, даже вражеская, была священна.
В течение многих лет Филлипс был членом конгресса США, в котором всегда возглавлял самые радикальные круги, требовавшие скорейшего и полного решения негритянской проблемы. Вся логика политической, классовой борьбы США второй половины XIX века привела этого человека, отличавшегося кристальной честностью, к выводу, что единственный путь решения всех проблем, в том числе и негритянской, — путь научного социализма, а главная революционная сила — пролетариат.
Для буржуазной Америки Филлипс был одиозной фигурой. Но когда молодой негр, родившийся и выросший в штате Массачусетс среди людей, гордившихся своей принадлежностью к аболиционистам, выступил с речью о жизни и деятельности этого великого аболициониста и революционера, то этот факт не вызвал какой-либо отрицательной реакции.
«Мое собственное выступление, — вспоминал Дюбуа, — имело успех: слушатели долго аплодировали, сочтя, что тему доклада я, как негр, выбрал для себя самую подходящую… Среди слушателей была и моя мать, гордая и счастливая».
Было бы интересным прочитать сейчас текст этого выступления, посмотреть, каковы были оценки шестнадцатилетнего Дюбуа деятельности одного из самых выдающихся аболиционистов Америки, но, к сожалению, это невозможно, так как текста выступления не сохранилось. Однако показательно то, что среди целой плеяды выдающихся деятелей американского аболиционизма Дюбуа выбрал самого революционного.
Конечно, шестнадцатилетний Дюбуа не имел ни малейшего представления о социализме и о путях и средствах решения негритянской проблемы в США. Но характерно, что сам Дюбуа к концу своей жизни, так же как и Уэнделл Филлипс, пришел к выводу, что социализм — это будущее человечества, что коммунисты — самые последовательные, убежденные, бескорыстные борцы за интересы всех рас и народов. Именно в силу этого убеждения на склоне своих лет Дюбуа вступил в Коммунистическую партию США.
Сильные аболиционистские традиции Массачусетса способствовали тому, что негритянская проблема не стояла в этом штате с такой остротой, как в других районах страны. И Дюбуа в детские годы не сталкивался с проблемой расового неравноправия. «В детстве, — вспоминал Дюбуа, — я почти не знал, что такое сегрегация или расовая дискриминация. Все мои школьные товарищи были белые, но я, естественно, принимал участие во всех играх, экскурсиях, церковных праздниках, вместе со всеми катался с горы, плавал, ходил пешком за город. Я хаживал почти ко всем моим школьным приятелям, ел с ними за одним столом, играл».
Но смуглый цвет лица и волнистые волосы выделяли Уильяма среди остальных ребят, он чувствовал, что его внешность привлекает внимание окружающих. А по мере того как он взрослел, Дюбуа стал обращать внимание на характерную закономерность: почти все цветные были беднее белых, причем даже в том случае, если они отличались трудолюбием, хорошим знанием своего дела, трезвым образом жизни.
На примере своих родственников Дюбуа видел, что неграм уготована судьба быть ремесленниками, рабочими, домашней прислугой, мелкими фермерами. В своем подавляющем большинстве эти негры умели только читать и писать. Прислушиваясь к разговорам своей родни, Дюбуа узнавал, в каких местах неграм живется лучше, где легче найти работу, где она выше оплачивается. Так ему становилось очевидным, что есть в мире то, что получило наименование «расовый барьер». Это был не личный опыт, но опыт родных и близких, который не оставлял никаких сомнений на тот счет, что негр в Америке — человек особого рода, что на своем жизненном пути его неизбежно ждут большие трудности и разочарования.
А после прихода к такому выводу невольно появлялась защитная реакция — попытка избежать всего этого. «Итак… — писал Дюбуа, — чтобы преуспевать в жизни и не чувствовать расового барьера, надо превосходить других, уметь все делать лучше. Если бы мои цветные родственники побольше учились в школе и не были вынуждены с ранних лет зарабатывать себе на кусок хлеба, они могли бы стать ровней белым. Так внушала мне мать. Никакой дискриминации по цвету кожи нет — все зависит от способностей и трудолюбия».
Дюбуа рос сдержанным и довольно молчаливым. Эти качества были у него от рождения, да и сама жизнь в Новой Англии в большой мере способствовала развитию этих черт характера. По традиции в Грейт-Баррингтоне в людях особенно ценили умение сдерживать свои чувства, немногословие. Кроме того, у Дюбуа установилась привычка уходить в себя при малейшей дискриминации, что сделало его довольно замкнутым человеком Но то, что было хорошо для Новой Англии или, во всяком случае, не обращало на себя внимания, в других местах могло быть неправильно понято и истолковано. Когда Дюбуа переехал в южные штаты, то негры там поражались, почему он не приветствует всех встречных на улице и не хлопает своих друзей по спине.
То, что Дюбуа в школьные годы не сталкивался с открытой дискриминацией, в значительной мере объяснялось и его личными качествами. Он был чуток и насторожен, не навязчив, никогда не напрашивался на приглашения и вместе с тем, пользуясь большим уважением у своих товарищей, всегда был желанным гостем в их домах.
Дискриминация негров и довольно широко распространенные антинегритянские настроения заставляли многих негров, не имевших ярко выраженной негритянской наружности, выдавать себя за белых. В частности, много десятилетий назад отпочковалась белая ветвь Дюбуа, нынешние потомки которых не подозревают, очевидно, о том, что в их жилах течет негритянская кровь. Насколько можно судить по многочисленным письменным свидетельствам Уильяма Дюбуа, эта белая ветвь Дюбуа не поддерживает каких-либо связей со своими чернокожими родственниками.
Дюбуа ни в коей мере не относился к числу тех негров, которые скрывали или тяготились своим негритянским происхождением. Более того, на протяжении всей своей жизни он оставался преданным сыном своего народа, поддерживал самые тесные связи с неграми различного социального положения. И это было характерно для него с детских лет. «Общество моих цветных родственников и друзей в детстве меня очень привлекало, — вспоминал Дюбуа, — яс большим интересом бывал в нем, и мне было приятно ощущать себя его частью. Расовый барьер существовал, хотя и не был абсолютным правилом».
В 70—80-е годы XIX века, в годы детства и юности Дюбуа, для таких городов Новой Англии, как Грейт-Баррингтон, было характерно наличие довольно большого по численности и очень влиятельного по положению среднего класса. Конечно, жители города жили в разных условиях, различным путем зарабатывали на жизнь, по-разному оплачивался их труд.
Вес человека в обществе определялся той собственностью, которой он владел, размерами доходов, которые, к слову сказать, не афишировались, а всячески скрывались. Наиболее влиятельная часть общества состояла из белых американцев английского и голландского происхождения.
Значительную группу населения составляли ирландцы, особенно много их появилось в начале 50-х годов XIX века, после страшного голода 1845–1847 годов в Ирландии. Голод, начавшийся в результате болезни картофеля, являвшегося основным продуктом питания, превратил многие районы Ирландии в сплошное кладбище, страна обезлюдела: за три года от голода умерло около миллиона человек. Голод, жесточайшая колониальная политика англичан, аграрный переворот — все это привело к резкому усилению эмиграции. С 1846 по 1851 год страну покинуло 1,5 миллиона человек, и многие из эмигрантов направлялись в США.
В Грейт-Баррингтон тоже прибывали ирландцы-иммигранты, истощенные от голода, оборванные, как правило, неграмотные, в большинстве своем крестьяне. Чаще всего ирландцы нанимались в дома состоятельных граждан прислугой или шли работать на шерстопрядильную фабрику, где ирландские рабочие подвергались самой беспощадной эксплуатации. Ирландцы селились в верхней части города в трущобах, окружавших фабрику. Держались они замкнуто, не сближаясь с другими жителями города. Причиной этой замкнутости была католическая религия, которую исповедовали все ирландц