а улице Нёв-Сент-Огюстен[4] родился Арман Эммануэль Софи Септимани де Виньеро дю Плесси, получивший титул графа де Шинона (когда-то этим городом управлял его великий предок кардинал де Ришельё). Его старший брат угаснет через восемь месяцев, но их мать скончается от «грудной болезни» еще раньше — 14 февраля 1767 года. Похоже, все потомки Виньеро были обречены на раннее сиротство.
Ученье и свет
Герцог де Фронсак почти совсем не интересовался сыном — у него были другие заботы. К счастью для малыша, у него оказалось много прелестных заботливых родственниц, в том числе тетки: по матери — маркиза де Нель и графиня де Растиньяк, и по отцу — его крестная Жанна Софи Элизабет Луиза Арманда Септимани де Ришельё, в замужестве графиня Эгмонт-Пиньятелли.
Маршал де Ришельё очень любил свою пригожую и хорошо образованную дочь; поскольку она росла без матери, воспитание девочки он доверил своей кузине герцогине д’Эгийон, а сам подыскал ей хорошую партию и в 15 лет выдал замуж за Казимира Пиньятелли, графа Эгмонта (1727–1801) — отпрыска двух знатных европейских родов: Эгмонтов из Нидерландов и Пиньятелли из Неаполя и Арагона, испанского гранда и кавалера ордена Золотого руна. Элегантная графиня вращалась в высших сферах, была хорошей музыкантшей и внушала к себе безумную любовь молодых романтиков.
Как раз в тот год, когда родился Арман, придворный художник принца Конти Мишель Бартелеми Оливье закончил картину «Чай по-английски в салоне четырех зеркал во дворце Тампль в Париже в 1764 году»[5], известную тем, что на ней запечатлен концерт маленького Вольфганга Амадея Моцарта, находившегося тогда во французской столице. Восьмилетний мальчик, сидящий за клавесином, начал играть — и все знатные господа и дамы застыли в разных позах, устремив взгляды на него. На переднем плане стоит высокая стройная девушка в шляпе и с тарелкой в правой руке — это графиня Эгмонт-Пиньятелли. В пояснении к картине, в частности, говорится: «У нее самое очаровательное лицо, какое только может быть. Ее ум манерен, как и ее облик. Жеманность ли это? Нет, просто особенность, она такой родилась. Женщины завидуют прелестям ее особы, не воздавая должного ее нежности и доброте, и поскольку ее критикуют по поводу тысячи мелочей, каких только слухов о ней не разносят, что не мешает принимать ее и искать ее общества».
В круг общения молодой графини входили также литераторы, например Гораций Уолпол и Жан Жак Руссо. В 1762 году роман «Эмиль, или О воспитании» швейцарского философа был запрещен парижским парламентом и осужден на сожжение из-за содержавшейся в нем проповеди равенства всех людей. Однако Руссо стал властителем дум; «Эмиля» обсуждали за обеденным столом и обильно цитировали, не прочитать эту книгу считалось неприличным. В этом романе Руссо рекомендует воспитывать детей с учетом возрастных особенностей: до двух лет уделяя больше внимания физическому воспитанию, от двух до двенадцати — воспитанию чувств и умственному развитию, а с двенадцати до пятнадцати — нравственному, подчеркивая при этом, что первые годы жизни дети должны проводить как можно ближе к природе под надзором строгого, но не сурового наставника. Малышей следовало учить не только теоретической ботанике, но и тому, как ухаживать за растениями, чтобы они не чурались ручного труда. У знатной родни маленького Армана Эммануэля было множество загородных резиденций; скорее всего, заветы Руссо воплощались на практике, поскольку мальчик проникся любовью к природе и разведению растений, которую пронесет через всю жизнь.
Хотя графине Эгмонт многие завидовали, она не была счастлива. В конце 1770 года в Париж приехал шведский принц Густав (1746–1792) под именем графа Хага и произвел там фурор (следующей зимой он узнает о кончине своего отца и проведет два месяца во французской столице уже в качестве короля Густава III). Графиня влюбилась в него без памяти — впрочем, чисто платонически. Три года спустя 33-летняя графиня Софи скончалась от туберкулеза, и семилетний граф де Шинон словно заново лишился матери. Теперь его вверили заботам гувернера — аббата Лабдана, выбранного ему в наставники герцогиней д’Эгийон, а с восьми лет определили в коллеж Дю Плесси при Сорбонне, на улице Сен-Жак, которому в свое время покровительствовал его знаменитый предок-кардинал. «Это воспитательное заведение тогда, как и всегда, отличалось чистотой и строгостью принципов и превосходным руководством образованием, — напишет позже граф Ланжерон в воспоминаниях о герцоге де Ришельё. — Господин де Ришельё был одним из достойнейших учеников; он проникся там любовью к полезным наукам, прочным знаниям и приобрел редкие и ценные качества, которые впоследствии унес с собой в свет». Там же мальчик обзаведется друзьями, в числе которых будет Оливье де Верак, двумя годами его моложе; их дружба продлится всю жизнь.
Весной 1774 года скончался Людовик XV, которого уже давно никто не называл Возлюбленным; на престол взошел его двадцатилетний внук, принявший имя Людовик XVI. Маршал де Ришельё сохранил свое положение и влияние при дворе, хотя новая королева Мария Антуанетта его недолюбливала.
Тем временем его сын, обремененный долгами, 20 апреля 1776 года снова женился — на Марии Антуанетте де Галифе, дочери генерального наместника в Бургундии и губернатора Макона, недавно представленного при дворе; ее семья разбогатела на торговле с антильскими колониями. Конечно, герцог де Фронсак, будучи совершеннолетним, уже не был обязан испрашивать разрешение отца на брак, однако мог хотя бы предупредить! Маршал де Ришельё считал этот союз мезальянсом, к тому же сын прежде отверг три гораздо более подходящие партии. Они рассорились, и дед забрал внука к себе. Теперь Арман жил в особняке д’Антен, где ему отвели апартаменты с окнами во двор, и почти не бывал в особняке Жюмилак у ворот Сент-Оноре, который снимал его отец.
Дом на улице Нёв-Сент-Огюстен был выстроен в 1705–1707 годах и уже тогда считался одним из красивейших в Париже; герцог де Ришельё приобрел его 26 февраля 1756 года за 300 тысяч ливров у герцога д’Антена и немедленно затеял там перестройку. Фасад главного здания имел 15 окон, боковое крыло — пять; сад треугольной формы доходил до бульвара (нынешний Итальянский бульвар), там стоял летний домик, построенный в 1759 году. Парижане в насмешку окрестили его Ганноверским павильоном в память о военной кампании 1757 года, больше напоминавшей грабеж среди бела дня.
Апартаменты маршала находились на первом этаже флигеля и состояли из спальни, ванной комнаты и английской уборной, гардероба и двух кабинетов: желтого и «фарфорового», где располагалась часть коллекций, собранных Ришельё. В библиотеке хранилось более семи тысяч томов, в основном книги по истории и о путешествиях; в конюшнях стояли 15 лошадей, четыре дилижанса, карета, дормез и двуколка; в погребе ждали своего часа больше трех тысяч бутылок. Обычное общество, собиравшееся в особняке, составляли старики и старухи, некогда являвшие собой цвет парижского бомонда. Общение с этими дряхлыми щеголями в париках, отчаянно набеленными и нарумяненными, верно, не могло доставить мальчику эстетического удовольствия, зато сколько уроков, преподнесенных жизненным опытом, он мог получить! Это была иная школа, не менее полезная, чем коллеж.
Во всяком случае, такое воспитание не могло развратить юную натуру, в отличие от влияния отца, который отнюдь не остепенился после рождения двух дочерей — Армандины (1777–1832) и Симплиции (1778–1840), — а пуще предавался порочным наклонностям. Так, 6 мая 1777 года он собрал у себя дома избранное общество, среди которого были герцог Орлеанский и принц де Линь, чтобы «угостить» сеансом доктора Гибера де Преваля, утверждавшего, что может, благодаря изобретенному им «чудесному маслу», без опаски совокупляться с проститутками, страдающими тяжелой формой венерических заболеваний. Действие масла было наглядно продемонстрировано к удовольствию присутствующих. Руководство же медицинского факультета отнеслось к этому делу иначе — изгнало доктора из своих рядов. Моралисты могут назвать герцога де Фронсака безнравственным извращенцем: в описи имущества мадам Гурдан, знаменитой содержательницы одного из парижских борделей, значится «фронсаковское кресло» с недвусмысленными атрибутами: путами, хлыстами, искусственным фаллосом. Однако в эпоху маркиза де Сада (1740–1814) пресыщенное высшее общество, от скуки предававшееся разврату, пыталось добавить в него «перчинку». Фронсак просто вел себя, как все, гоняясь за новизной в различных ее проявлениях. Например, на следующий год в Париж приехал Фридрих Антон Месмер, поселился на Вандомской площади и начал устраивать сеансы исцеления по своему методу «животного магнетизма». Разве можно было такое пропустить! Вся площадь была забита каретами с гербами. В игорных домах, где отец Армана Эммануэля спускал королевские пенсии, тоже было многолюдно…
«Слушаться рассудка и во всём прибегать к его суду — скучно, а французы скуки терпеть не могут, — писал из Парижа Денис Иванович Фонвизин Петру Ивановичу Панину 14 (25) июня 1778 года. — Чего не делают они, чтоб избежать скуки, то есть чтоб ничего не делать! И действительно, всякий день здесь праздник. Видя с утра до ночи бесчисленное множество людей в беспрерывной праздности, удивиться надобно, когда что здесь делается… Все столько любят забавы, сколько труды ненавидят…» И добавлял ниже: «Сей город есть истинная зараза, которая хотя молодого человека не умерщвляет физически, но делает его навек шалуном и ни к чему не способным, вопреки тому, как его сделала природа…»
Трудно сказать, как складывались отношения герцога де Фронсака с его второй женой. Об этой женщине нам, к сожалению, почти ничего не известно, однако есть все основания предполагать, что она была добра и любила не только дочерей, но и пасынка. Во всяком случае, в дальнейшем Арман обращался к ней в письмах «дорогая матушка» и всегда искренне заботился и о ней, и о сестрах.