Зачем РейНу убивать Гудвина? Ну в самом деле?
Чтобы отнять его бизнес? Так ведь РейН ни в чем не нуждался, как не раз заверял, да и в любом случае у Гудвина не было никаких контактов, кроме номера мессенджера, и он даже не смог бы отследить своего поставщика, если бы это пришло ему в голову. Их партнерские отношения основывались на взаимном доверии и — как думал Гейт — на некоторой личной симпатии.
РейН узнал, что появились люди, которые желают взять Гудвина под крыло? Но и здесь РейНу ничего не грозит — контакт мизерный, и его в любой момент можно оборвать.
Хочет убить просто так? Конечно, на улицах Нового Вавилона нередки были убийства, и многие из них совершались ради удовольствия. Бродили маньяки, которым нравилось смотреть, как жертва истекает кровью и навсегда прощается с этим миром… Однако Гудвин подобных склонностей за РейНом не замечал. Тот мог, конечно, хорошо себя контролировать и не выказывать затаенной агрессии — занятие не трудное при общении в виртуале, — но ведь должен был он чем-то себя выдать…
Значит, здесь что-то другое. Знать бы только, что именно.
— Чего молчишь? — спросил Джером.
— А?
— Говорю: чего молчишь? У тебя такой вид, будто ты прямо здесь, не сходя с места, погрузился в вирт и сейчас там ведешь ожесточенную борьбу.
— Да ерунда. Просто задумался.
— Ну и ладно. — Джером покачал головой. — И все-таки с тобой что-то не так.
— Работа, — отмахнулся Гудвин.
— Работа — зло, — покивал друг.
За это они и выпили. А после еще некоторое время сидели и болтали ни о чем, обсуждая технические новинки, девушек, последние новости и прочую ерунду, которую принято обсуждать, когда понятно, что настоящая беседа давно закончена и идет обычный обмен любезностями.
Через какое-то время Гейт расплатился и попрощался с Джеромом, сославшись на срочные дела; тот сделал вид, что поверил. Впрочем, может, и в самом деле поверил — особой наблюдательностью он не отличался.
Хорошее настроение от дружеского общения продержалось ровно до момента выхода Гудвина из бара. А потом покинуло его одновременно с сигналом коммуникатора: автоматически запускающийся каждые несколько часов антивирус обнаружил проблему. Как оказалось, очередную прогу слежения, причем весьма опасную, из самых новых, — не исключено, что она успела засечь координаты жертвы до того момента, как была заблокирована. А он между тем так и не нашел способ вырваться из капкана рэкетиров, который вот-вот грозил захлопнуться.
Гудвин не помнил, как добрался домой. Дорога промелькнула чередой смазанных образов, похожая на копию фильма с низким разрешением. Сознание вернулось полностью, лишь когда он обнаружил себя сидящим перед экраном нетбука, на котором светилось сообщение с незнакомого номера.
«Не забудь про завтра, философ».
«Опять эти уроды», — с тоской подумал Гудвин.
Ему было именно тоскливо — очень точное слово, чтобы определить главенствующую эмоцию на тот момент. Он отлично понимал, что ничего плохого в принципе не случится, если он подчинится. Так же будет выходить на рыбалку, ловить в свои сети все новых и новых рыбешек и продавать им нелегальный софт.
Вот только кое-что потеряется.
Не деньги — они, как уже известно, интересовали Гудвина Гейта постольку поскольку. Главным было то, что опасное увлечение перерастет в работу. Не менее опасную, но дело не в этом. Ключевым здесь было слово «работа». А она у Гудвина уже была. И вполне его устраивала. Противозаконная же деятельность: ночные вылазки, общение с таинственными клиентами, игры на нелицензионном поле — все это не только помогало удерживать паранойю в разумных пределах, но и было по сути тем, ради чего он жил. Не самый, конечно, лучший смысл жизни из тех, что можно найти, но другого у него не было.
И теперь у него этот смысл пытались отнять. И сделать ничего было нельзя.
Или почти ничего?
«Ну и пусть я умру», — думал Гудвин, копаясь в шкафу. Там у него лежал комплект для синхронизации, который он когда-то купил, но так и не использовал ни разу.
«Что я, собственно, здесь забыл?» — спрашивал он себя, подключая комплект к нетбуку.
«В сущности, у меня ничего нет, кроме моей свободы, которую пытаются отнять», — рассуждал, открывая присланный РейНом архив.
«Надо рисковать. Хотя бы иногда. Хотя бы в тех случаях, когда тебя пытаются сделать рабом. Хотя бы ради того, чтобы умереть свободным», — убеждал сам себя, надевая невесомый обруч на голову и приглаживая контакты к вискам.
А потом нажал enter.
Первые несколько секунд Гудвин ощущал только легкое покалывание в затылке. Нетбук ритмично пищал, индикатор загрузки в углу монитора быстро наливался зеленым цветом. Потом наступила тишина. На экране свернулось окно синхронизации, сменившись надписью «Активация программы завершена». Гудвин осторожно склонил голову набок, прислушиваясь к ощущениям. Ничего нового или необычного. Помахал рукой перед глазами, несколько раз моргнул, провел пальцами по обручу. ЭлБа, даже если и установилась успешно, не проявляла себя никак.
«Неужели и вправду РейН пошутил?» Гудвин почувствовал сильнейшее разочарование. И горькую иронию — ведь как боялся, готовился к возможной смерти ради того, чтобы сохранить свободу, а тут — пшик.
Все без исключения проги, требующие синхронизации, проявляли себя сразу же после установки: либо начинали неконтролируемо действовать на органы чувств и эмоции, либо предлагали интерфейс для управления. Значит… Значит, ЭлБа очень похожа на пустышку. Или, вполне вероятно, на дурацкую шутку РейНа. А что, если это лишь иллюстрация к одному из его недавних высказываний? «Не ожидай слишком многого, чтобы не разочаровываться. А получив пустой сосуд, не пеняй на это, напротив — радуйся и наполняй его собственной мудростью». Гудвин в ярости прикусил губу, сжал кулак так, что хрустнули пальцы, и заорал:
— Да пошел ты, шутник уродский!
И провалился в пустоту.
Сначала она была плотной, холодной, прозрачно-стального цвета, потом потемнела до черноты и расцвела искрами, которые стали размазываться и превращаться в белые ленты. Гудвину почудилось, что он летит спиной вперед со страшной скоростью, причем полет его напоминал скорее падение во сне. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой; под ложечкой трепыхался комок страха, а в ушах тоненько звенело, и тяжелыми волнами бился пульс.
«Стой!» — мысленно взмолился он.
Движение тут же замедлилось. Гудвин облегченно выдохнул и попробовал взять себя в руки. Почувствовал спиной привычную спинку дивана, а под ногами — твердую поверхность. Но картинка реальности не возвращалась.
Перед его глазами серпантином разворачивались дороги. Улицы с бетонным покрытием, широкие проспекты, узкие коридоры, какие-то тропинки, нарисованные дорожки… Каждую из них, казалось, можно потрогать, повертеть перед глазами, расправить и смотать обратно.
Звуки реальности — например, шум проходящего вдали монорельса — доносились до Гудвина глухо, как будто он закутался в одеяло с головой, а сверху еще и подушкой накрылся. Появилось отвратительное чувство, будто он проваливается внутрь себя — уменьшается до размера пикселя и болтается в собственном черепе, глядя, как нервные импульсы передаются сквозь ткани мозга. Потом он вмиг раздался вширь и в высоту, просочился сквозь крышу дома и завис над Новым Вавилоном, разглядывая улицы, как элементы странной головоломки. Какие-то силы тянули его сознание в разные стороны, чуть ли не разрывая. Время будто остановилось, а пространство обняло Гудвина, облепило его и обрушило в пучину геометрических парадоксов.
Паника нарастала. Он пытался успокоить себя, ощупывая действительность, бывшую еще минуту назад реальной, — диван, собственные колени, нетбук, обруч на голове… Но перед внутренним взором продолжали пересыпаться, как стеклышки в калейдоскопе, куски внешнего мира, складываясь в пугающие узоры, которые сводили с ума.
«Отлично. — Гудвин нашел в себе силы поиронизировать. — Вот я и свихнулся. Кажется, безумие называют настоящей свободой, не так ли?»
Вот оно, правильное слово. Свобода. Пропали рамки и преграды, сознание его парило во всех мыслимых плоскостях. Возникло ощущение полета и вседозволенности. А потом новый мир вдруг свернулся в две мерцающие точки на внутренней стороне век, вспыхнул и пропал.
Гудвин несколько раз глубоко вздохнул, потер глаза ладонью и огляделся. Реальность вернулась обратно. На экране нетбука мигал значок таймера аварийного отключения, срабатывающий во время первичной синхронизации — в целях безопасности, на случай, если запущенная прога окажется вредоносной. Он-то и привел Гудвина в сознание.
Что ж, ЭлБа как минимум работала. Правда, чем именно она была полезна — или бесполезна, — выяснить не удалось. Также неясно было, как ею управлять, как запускать и выходить обратно. Конечно, по меньшей мере один плюс был найден — ощущение свободы от границ и рамок. Но на этом все приятные эмоции исчерпывались. Начинались головоломки и тошнотворные глюки. И самое главное и обидное — ЭлБа, вопреки ожиданиям, ни на шаг не подвинула Гудвина к решению первоочередной проблемы — как сбежать от внимания рэкетиров.
3
Гудвин Гейт проснулся, но еще долгое время пребывал на границе между сном и явью. Это состояние помогало ему здраво оценить ситуацию. Не вернувшись до конца из того, иллюзорного, мира, он мог взглянуть со стороны на мир реальный.
Дела его были плохи. Не то чтобы совсем, но очень близко.
Выход номер один — убежать. Правда, далеко не получится, а если его отследили раз, то отследят и второй. Новый Вавилон слишком мал для того, чтобы долго прятаться. У Гудвина имелись варианты отхода, но они требовали подготовки и скорее были временной мерой, которая не решала проблему, а создавала возможность для «подумать».
Выход номер два — смириться — пока выглядел оптимальным. Самым, если можно так выразиться, здравым. И как все здравое и рациональное, он категорически не нравился Гейту. В Новом Вавилоне можно было долго хитрить, изворачиваться и оставаться независимым, но, прогнувшись раз, ты будешь обречен делать это до конца своих дней. Не самая приятная перспектива.