— Разумеется, — произнесла Верити, — я никогда не смогу заменить тебе мать, но, надеюсь, ты будешь воспринимать меня как любящего и доброжелательного друга.
— Вы знаете, что отец ее убил, да? — спросила Эстер.
Наступило молчание.
— Я знаю всё, что хотела бы знать, — Верити повернулась и поставила тарелку перед падчерицей, — это кошмарный несчастный случай и...
— Он убил ее. С тех пор все пытаются доказать мне обратное, но я знаю! Его отправили за это в тюрьму, не так ли? У матушки не было близких родственников, и меня отправили к его родным. Они старались отравить память о матушке, но никогда в этом не преуспеют. Я знаю, что она была доброй и святой. Я знаю!
Верити взяла свою тарелку и села. Огорчение и обида наложили отпечаток на ее голос. — Я знаю, что это не самая подходящая тема для обсуждения между нами. Пожалуйста, заканчивай трапезу.
— Так значит, мне запрещено говорить о матушке и с вами, мэм.
— Разумеется, не запрещено. Если только ты не говоришь о своей матери, очерняя отца.
— У него хватает заступников. У неё же нет никого, кроме меня.
Сердце Верити заколотилось. — Это правильно и хорошо, что ты думаешь и говоришь о матери. Но неправильно и нехорошо зацикливаться на ее смерти. Вспоминай, как она была счастлива, а не...
— Она никогда не была счастлива!
Их взгляды встретились.
— Откуда ты знаешь? — сердито спросила Верити. — Я думаю, нам необходимо прийти к взаимопониманию, Эстер...
Она замолчала и прислушалась к громкому стуку в дверь. «Я не вынесу еще одного», — подумала Верити. — «Они поладят друг с другом, а я — нет. Не смогу».
— Это Джеймс, — Эстер наконец потупила взгляд.
Они сидели в мертвой тишине, прислушиваясь, как открылась входная дверь и по лестнице затопали шаги, на секунду затихли, а потом раздался стук в дверь, она распахнулась, и вошел коренастый юноша. Смуглее, чем сестра, в ладной форме мичмана, с вьющимися волосами и карими глазами.
— А я уж подумал, что на борту никого, — произнес он излишне громко. — Подумал, что дверь не заперта, и внутри лишь кости от экипажа остались. Доброго дня, Эсси. Ты выросла, — его глаза перебежали на Верити. — Я подозреваю, вы будете...
Сделав над собой усилие, Верити поднялась. — Входи, Джеймс. Я целый день тебя ждала.
Он захлопнул за собой дверь. — Так вы мисс Верити?
— Была ей раньше. Теперь я...
— Ха! Я знаю. Могу я называть вас тетушкой? Так сказать, нечто среднее. Жаль, что я разминулся с отцом. Если б я знал, то перемолвился бы словечком с капитаном и попросил бы его поторопиться. Мы с ним часто болтаем, хотя в основном говорит он.
Он пересек комнату, бросил шляпу на подоконник, потрепал по голове Эстер и обошел стол, направившись к Верити и оглядывая ее с ног до головы. Он был выше нее ростом. — Я о вас наслышан, тетушка.
Джеймс положил руки ей на плечи и поцеловал пониже уха. А потом обнял так крепко, что чуть дух не вышиб.
— Прошу извинить за вольности, — сказал он, словно перекрикивая ветер, — но ведь не каждый день появляется новая матушка! Когда я получил письмо, мы стояли в Пенанге, и я сказал: «Давайте, братцы, у меня есть за что выпить, потому что теперь у меня новая мать, и это лучше, чем жена — больше удобств и меньше ответственности». Я не писал, потому что не мастак обращаться с пером, но мы охотно выпили за ваше здоровье.
— Благодарю, — ответила Верити, неожиданно ощутив тепло. — Очень любезно с твоей стороны.
— Что ж, — Джеймс огляделся. — Приятно снова быть дома. В его стенах всё так непривычно устойчиво! Знаете, я и впрямь верю, что именно поэтому моряки и надираются, как только сходят на берег, чтобы под ногами по-прежнему шаталась палуба, как они привыкли. Эстер, дорогуша, не гляди на меня так кисло.
— Ты ничуть не изменился, — сказала Эстер.
Парнишка повернулся к Верити и громко расхохотался. — И это, мэм, вовсе не комплимент. От ужина что-нибудь осталось?
— Конечно же! — сказала Верити. — Миссис Стивенс в постели, так что я принесу.
— Я сам спущусь! Если вы доверяете мне камбуз. Миссис Стивенс не доверяла.
— Спустись и принеси сюда всё, что желаешь, — велела Верити.
До его возвращения они ели в могильной тишине.
— Вы не бывали на борту военного корабля, мэм? — осведомился Джеймс, с удовольствием вытягивая ноги. — Вероятно, я сумел бы это организовать. Интересно, сошли бы вы за мою родную мать? Нет, вы слишком молоды. Но всё же и мачеха имеет определенные права. Я думаю, это можно организовать.
— Возможно, Эстер захочет пойти.
— Нет, мэм, благодарю.
— Эсси не любит море. Не повезло ей. Но думаю, в вас пропал хороший моряк.
— Это придется выяснить, потому что я никогда не плавала. Сахару, Джеймс?
— И побольше. Чтоб ложка стояла. Касаемо плавания в плохую погоду, то пока мы не угодили в ураган у Никобарских островов, я и не знал, что такое дрянная погода.
— Сахару, Эстер?
— Благодарю вас.
— Мы гнались за малайскими пиратами, когда началась эта погодка...
Твердо начав свой рассказ, Джеймс говорил и прихлебывал чай, говорил и прихлебывал. Эстер не выказывала к брату никаких дружеских чувств и держалась по-прежнему напряженно. Глядела она всё так же обиженно и враждебно, словно стала свидетельницей чего-то постыдного, словно весь мир восстал против нее и лишь ждет возможности утянуть ее вниз.
— Мы обрасопили реи на фордевинд, закрепили шлюпки и пушки, завели двойные брюки на пушки нижней палубы, спустили стеньги, в общем, полностью подготовили и обезопасили корабль. Вы понимаете, о чем я говорю, или эти слова вас смущают?
— Весьма смущают, — ответила Верити, — но продолжай.
— Ха! В общем, в четыре склянки разразился ураган, а море буквально взбесилось, жуткая штука! Через час или около того я подумал было лечь спать, но моя койка оказалась полна воды по самую кромку, и я решил, что на палубе посуше будет, — Джеймс расхохотался, так что звякнула посуда. Верити это тронуло, и она тоже засмеялась. — Когда вспоминаешь, выглядит смешно, но тогда, с перекатывающимися за спиной волнами, которые и остров могли потопить, и визжащим как тысяча голодных попугаев ураганом, картина была совсем другой.
— Думаю, мне пора в постель, — сказала Эстер. — Прошу меня простить.
— Ты устала с дороги, — откликнулась Верити. — Тебя не будить утром?
— Благодарю вас, но я всегда просыпаюсь рано. Доброй ночи, Джеймс. Доброй ночи, мэм.
Верити снова прикоснулась к ее холодной щеке, и девушка ушла.
— Вы не возражаете, если я закурю, мэм? — спросил Джеймс. — Дурная привычка.
— Нет, разумеется, нет.
— Ну так вот, и тут капитан вызвал меня на полуют, и там я услышал, как он сказал лейтенанту: «Корабль хорошо справляется с погодой на этом галсе, — говорит, — но его сильно потреплет. Продвигайтесь вперед и будьте наготове». «Ни один парус такого не выдержит», — ответил лейтенант. А капитан сказал: «Мы должны рискнуть, потому что ветер заходит, и нас несет на Суматру». Я бы не беспокоился из-за Эсси, мэм. Она совсем не такая суровая, как изображает. Он так резко сменил тему, что Верити улыбнулась.
Но ничего не сказала.
— Да благословит вас Господь, все считают ее неприветливой, но в основном из-за ее собственной прихоти. Люди принимают одни и те же вещи по-разному, можно так сказать. Вы ведь знаете про матушку. Ха! Что ж, вы скажете, что это одинаково плохо как для одного из нас, так и для другого, но вы ошибаетесь. Мне было восемь, когда это случилось, а Эсси — девять. Год спустя, когда мне исполнилось девять, я поднял якорь и ушел в море, я стряхнул это с себя, как самый мелкий фрегат переваливается через неожиданную волну, даже не замечая этого. Но Эстер... Эстер — как лодка без паруса. Шок ее почти утопил, и с тех пор ее корыто болтает по волнам. Вместо того, чтобы попытаться это забыть, она всё думает об этом и думает, превратив матушку в святую. А та святой не была, даже близко. Да простит меня Господь за эти слова. А когда Эстер встречает кого-нибудь новенького, особенно нового в семье, вроде вас, эта ее сторона выходит наружу и она выглядит такой неприветливой. Я уже говорил отцу, что ей нужна забота, никто не сможет гладко скользить по волнам, когда задница водорослями обросла, уж простите, тетушка, за неделикатность, но это правда. Как бы то ни было, со временем она оправится. Помяните мои слова!
Верити подняла свою чашку и снова ее поставила, уставившись на свои руки.
— Ох, Джеймс, я так рада, что ты пришел. Я рада, что так быстро получила хоть одного друга. Я так счастлива, что... — она запнулась.
Он засмеялся неожиданно мальчишеским смехом. — Похоже, большую часть своей побывки мне придется присматривать за вами, тетушка.
С улицы постучали.
— У вас ведь нет других братьев и сестер? — спросила Верити.
— Насколько я знаю, нет. Хотя это было бы забавно. Оставайтесь на палубе, мэм... Погляжу, кто там.
Когда он спустился вниз, Верити подошла к окну. День клонился к вечеру, и над гаванью собирались облака. Три рыбацких лодки, одна с парусом цвета меди, а две других — с белыми, двигались лениво, словно лебеди, направляясь к берегу. Верити не узнала человека у двери. Он приехал верхом.
Вскоре Джеймс поднялся.
— Там человек с письмом для вас, и желает вручить его только лично в руки. Говорит, что его зовут Гимлетт.
Гимлетт. Слуга Росса. Демельза...
— Ох, — выдохнула Верити и бросилась вниз по лестнице.
— Миссис Блейми, мэм?
— Да. У вас сообщение?
— Письмо, мэм. Капитан Полдарк просил передать вам лично в руки.
Предчувствуя недоброе, Верити трясущимися пальцами сломала печать и наконец-то вскрыла письмо. Содержимое оказалось очень кратким.
«Дорогая Верити,
У нас родился сын. Это произошло вчера вечером после немалых волнений и тревог, но и мама, и малыш в порядке. Мы назвали его Джереми, и ты первая, кому мы сообщаем эту новость.
Росс»