— Опять! — отвечает другая. — Вишь не по дочери его такой жених, как уздень Джамбулат. Не диво ему бранные подвиги его; не прельщает его табун лошадей, что уздень пригнал с последнего набега на Дон; не нужны все сокровища, которые он сулит ему в калым за невесту… Будь ты, говорит, гостем моим, уздень Джамбулат, — но мужем дочери моей не будешь!
— Ведь вот какой несговорчивый старик! — дивилась первая женщина. — Боюсь я, что нашей звёздочке Астаре с таким отцом придётся век в девицах свековать. Какой же кинжал разрежет её пша-кафтан[1]?.. Разве найдётся молодец, который и впрямь у Джин-Падишаха оружие для этого призаймёт, как того ожидает наша княжна.
— Да, вот уже никак двадцатого жениха спроваживает князь… А самой Астаре из ночи в ночь всё снится какой-то неведомый джигит, красавец, который, не спросясь отца, отгадает её желание и с бою возьмёт её, мечем грозного повелителя горных духов.
Тут вдруг к ногам разговаривавших упал золотой червонец, за ним другой, третий, четвёртый…
Старухи бросились подбирать, подняли головы к небу: дивились не звёзды ли с неба падают червонцами к их ногам?.. Тогда на горе, из чащи леса, раздался голос:
— Покажите мне прекрасную Зейнаб-Астару, и я засыплю вас золотом.
Переглянулись женщины, испугались.
— Кто б это мог быть?.. Уж не горный ли дух подшучивает над нами?.. Не превратятся ли эти червонцы в горячие угли, как только мы внесём их в жильё? — переговаривались они.
— А вот ты здесь постой, а я пойду в саклю, посмотрю! — предложила одна.
Она ушла и тотчас же возвратилась в радости, позванивая золотыми на ладони.
— Кто ты? — спросили они.
— Я засыплю вас золотом, только покажите мне княжну! — прозвучал снова голос, и снова два червонца звеня покатились к порогу.
Тогда обе прислужницы бросились в саклю и вызвали княжну, захватив с собой и фонарь, чтоб осветить её лицо.
— Иди! — говорили они, — на двор наш с неба сыплются золотые звёзды, сёстры твои!..[2] Они верно хотят поиграть с тобою, прекрасная княжна. Откинь покрывало! Покажи им ясные очи твои.
И хитрые старухи осветили лицо красавицы, и чуть не ослепили видом его притаившего дух Ардулая.
Пригоршня золотых со звоном раскатилась по траве.
— Видишь ли? Видишь ли, ясная звёздочка наша? — закричали женщины и чуть не подрались, ползая по земле и собирая червонцы.
А Зейнаб-Астара сказала презрительно:
— Это золото!.. Что мне в нём?.. У отца моего мешки полны червонцев и драгоценностей!.. Мне нужен мой милый! Мой желанный джигит, с заколдованным мечем, которому дано будет перерезать шнуровку моего кафтана.
— Он придёт! Он скоро придёт!.. Жди меня, звезда моего неба! — прозвучал страстный голос юноши из тёмного леса на скале.
Сердце Зейнабы затрепетало как птичка в тесной клетке, и она прошептала чуть слышно:
— О! Приходи!.. Приходи скорее, мой милый!
Через неделю во двор Девлет-Магома прискакал всадник весь закованный в латы и обвешанный оружием. За ним следовали двенадцать нукеров, тоже вооружённых по самые уши. Это был Ардулай-Нор. Князь внутренне смутился, потому что накануне все его слуги и воины ушли в набег, за Терек. Но он этого не выказал приезжему, а гостеприимно отворил ему дверь своей кунацкой.
— Добро пожаловать, — сказал он. — Что надо тебе славный витязь?
— Мне нужна или одна дочь твоя, или, и дочь и, вместе, жизнь твоя, князь! — ответил незнакомец.
— Ты скор на решение! — улыбнулся старый богатырь. — Но, слава Аллаху, я не из трусливых, и не отлита ещё та пуля, и не закалён тот кинжал, которыми пронзят мою грудь.
— Быть может так, но, авось, и тебя проймут двенадцать пуль сразу… Посмотри на потолок.
Глянул Девлет-Магома и видит сквозь слуховое окно, сквозь ход на плоскую крышу сакли, сквозь трубу каменную, двенадцать дул винтовок, направленных в него.
— Ну, ловкий же ты молодец! — сказал он. — Вижу, что ты достойный суженый моей дочери. Я решил, что отдам её только за того джигита, который перехитрит и осилит меня самого. Ты это сделал! С моей стороны нет препятствий к вашему браку; но, вряд ли, Зейнаб-Астара согласится за тебя выйти, если ты не выполнишь её заветного желания…
— Какого?.. Говори. Я всё исполню!
— Спроси её саму. Не хочу, чтобы ты думал, что я внушу ей ответ.
Отец и жених миролюбиво направились в женскую половину. Там, на парчовых подушках и коврах сидела красавица Зейнаб. Прислужницы окружали её и поспешили сначала закрыть лицо её покровами, а потом уж впустить мужчин. Она приветливо приняла вошедших и промолвила голосом сладким, как весенняя песня жаворонка в поднебесье:
— Селям алейкюм, добрый витязь!.. Вижу, что ты тот самый, которого жду я давно… Но, увы!.. Рок мешает нам быть счастливыми, если ты не угадаешь и не выполнишь моего желания.
— Аллах Всемогущий и все силы его да помогут мне в этом, Астара, звезда моей души.
— Так угадывай! — сказал Девлет-Магома, коварно улыбаясь.
Ардулай-Нор поник головою, задумался… Вдруг его осенило воспоминание того, что сказала прислужница в памятную ночь, когда он впервые увидел свою возлюбленную.
Он окинул взглядом окружавших её старух и узнал тех, которых осыпал червонцами. Одна из них, тоже узнав его по голосу, молча, провела пальцем по груди своей, будто бы разрезывала ножом шнуровку…
— Я должен разрезать твой девичий кафтан, о, моя несравненная!.. И клянусь, что никто не разрежет его, кроме меня.
— Да, дорогой мой суженый! Ты отгадал моё желание, но не вполне…
— Погоди! — перебил Ардулай красавицу. — Я знаю всё: я должен разрезать его мечом грозного Джин-Падишаха?
— Да! Да!.. — закричали все присутствовавшие. — Видим теперь, что ты воистину, жених, которого ждала княжна.
А Зейнаб-Астара поднялась во весь свой стройный рост и сказала, подняв над ним руки:
— Да будет над тобой благословение Великого Тха, и да обратит он гнев и злобу Джин-Падишаха в благоволение!.. Иди, мой возлюбленный суженый! Исполни предначертание судьбы, чтоб любовь моя была тебе наградой, и мир воцарился над потомством нашим.
— Жди меня до десяти дней! — закричал Ардулай-Нор и как безумный выбежал из сакли.
Чрез минуту только клубы золотистой пыли, ложившиеся по степи, остались от присутствия удальца-джигита и его двенадцати товарищей.
Ярко сияла полная луна в подоблачном царстве повелителя горных и подземных духов. Всюду расстилались снеговые склоны, высились ледяные скалы; белые покровы сияли серебром, искрились брильянтами, и самый заиндевелый воздух казалось переливался мириадами алмазных пылинок.
Тишина стояла непробудная, полная. Лишь изредка раздавался треск ледника или далёкий гул снежного завала, стремглав слетавшего в пропасти, и снова всё умолкало, и воцарялась торжественная тишина; некому было двигаться — здесь жизни не было. Разве случайно из нижней полосы скал и хвойных лесов, что расстилались сине-туманной полосою далеко внизу, забегали сюда волк или жёлтая лиса, но и те, пробежав по нетронутым снегам, спешили вернуться в свои берлоги и норы… Орёл только, серый царь пернатых, порою взлетал и садился на ледяную вершину и гордо озирался, весь залитый блеском солнца в этой снежной пустыне, словно величаясь тем, что не боится ни стужи её, ни одиночества.
Но это случалось днём. Теперь же ничто не двигалось и не дышало на многие сотни вёрст кругом. Джин-Падишах мог дремать спокойно на своём серебряном троне, упиравшемся в ясное поднебесье, с которого еле мигали, там и сям, бледные звёзды, утопая в сиянии царицы-луны.
И он дремал…
Дремал, весь окованный льдом, и снились ему райские кущи, хороводы блаженных духов и вечное сияние Благого, Великого, Единого, — которому он изменил, от светлых обителей которого он добровольно отрёкся… В полусне и забвении он порой простирал руки к чудным образам прошлого и тогда воздух сотрясался от звона его тяжких цепей, и от сотрясения их расседались ледники, и смертоносные обвалы срывались в долины на горе путникам и жителям горных склонов.
Вдруг грозный властитель гор встрепенулся и с трудом приподнял отяжелевшие от инея веки… Ему почудилась близость чего-то живого…
Кто-то всходил на вершину, к подножью его ледяного престола. Скользя беспрерывно и падая, какой-то смертный взбирался в его обитель. Но Джин-Падишах, хотя почувствовал присутствие человека, но не видал его… Блаженные сны, навеянные на него благими силами, смягчали сердце владыки тёмных сил. Смягчая голос свой, раздавшийся как раскат дальнего грома, он вопросил:
— Кто здесь?.. Кто дерзновенный, осмелившийся нарушить покой моего царства и сна?
— Я, витязь Ардулай-Нор, твой верный поклонник и ежегодный жертвователь, — долетел до него ответ.
— Дерзкий и безумный! Что внушило тебе смелость дойти до меня?
— Любовь! — не колеблясь отвечал джигит.
— Я не знаю её! — вскричал Джин, и мощный вопль его раздался как громовой удар над головой Ардулая, и эхо ледников донесло его вниз в горные ущелья, а оттуда в долины и заставило многих спавших в аулах людей проснуться в страхе и многих младенцев от ужаса вскрикнуть, прижимаясь к груди матерей. — Ты видишь — земля дрожит от мановения руки моей! Дыхание моё подобно урагану! Блеск глаз ослепит и сожжёт тебя как молния!.. Уйди безумец и не тревожь моего горя.
Ардулай-Нор упал на колена.
— О, грозный Падишах! Умертви меня во гневе твоём, — сказал он. — Мне жизнь не нужна без Зейнаб-Астары, царицы души моей, а её я могу получить лишь тогда, когда ты мне дозволишь на время взять один из мечей твоих в ущелье Татар-Тупа[3]. Там находится главный жулат, куда верные сносят тебе жертвы. Я засыплю его пулями и всякими доспехами, лишь позволь мне на время взять один из твоих клинков.
— Да будет по твоему, смертный! — отвечал, смягчившись, старец. — Счастлив ты, что попал ко мне в минуту моего смирения… Но зато скажи мне: растут ли ещё хлеба, цветы и травы на земле? Родятся ли ягнята, и есть ли ещё счастливые семьи, где царствует мир и довольство?..