твари.
И потом ещё не один месяц я вглядывался по ночам в тёмные уголки своей спальни, ожидая, что ножки толщиной с палец вот-вот высунутся из-за стопки комиксов и игровых журналов. Я боялся, что найду где-нибудь обрывки паутины толщиной с леску, в которой бы висели тушки полусъеденных воробьев. Или паучьи экскременты в ботинках – маленькие шарики с торчащими из них кусками перьев. Или кучки розовых яиц, в которых бы уже зрели маленькие паучата размером с мяч для гольфа.
И даже сейчас, спустя десять лет, я проверяю перед сном постель: какая-то часть моего подсознания всё ещё боится наткнуться на огромного паука, притаившегося в тени.
Я вспомнил об этом сейчас, ввиду происшествия с Человеком-Тенью, потому что той осенней ночью именно птицеед-голиаф всплыл в моём сознании, когда я проснулся от укусов в ногу.
Я спал мёртвым сном, укутавшись, как буррито, чтобы спастись от осенней прохлады. Я почувствовал покалывание в лодыжке, как будто в неё вонзали иголки. Птице-мать-его-ед-Голиаф выпрыгнул из тумана моего сонного воображения, и я рывком сорвал с себя одеяло. Я уже готовился обнаружить восемь мохнатых ног и пучок блестящих чёрных глаз, глядящих на меня.
Но ничего не увидел. Было слишком темно.
Я приподнялся и уставился на свою ногу. В тени что-то двигалось. Я убрал ногу с кровати и почувствовал тяжесть того, что прицепилось к моей лодыжке: оно весило как банка пива.
Судорожная паническая дрожь пробрала тело. Я застонал и лягнул холодный воздух, пытаясь стряхнуть то нечто, что впилось мне в ногу. Тварь отлетела в другой конец комнаты, мелькнув в столбе лунного света, лившегося через щель в шторах. В это короткое мгновение я увидел, как в просвете мелькнули членистые ноги – целый пучок ног, – вместе с антеннами и хвостом. Существо было покрыто панцирем, как омар. В длину оно было с моё предплечье.
Во имя всего святого, что за…
Существо пролетело через спальню, ударилось о стену и упало за корзиной с грязным бельём. Я слез с кровати и сделал несколько осторожных шагов, всматриваясь в другой конец комнаты. В темноте ничего не было видно. Я подался назад; сердце колотилось в груди, и я почувствовал, как упёрся спиной в стену.
Я спешно осмотрел комнату, ища что-нибудь, что сгодилось бы как оружие. Темно, хоть глаз выколи. Я принялся шарить рукой в куче вещей на тумбочке и увидел что-то, торчащее из закрытого журнала «Энтертеймент Уикли». Округлое и тонкое. Должно быть, рукоятка ножа.
Я схватил её и бросил, и только когда она уже была в воздухе, понял, что это мой ингалятор от астмы. Я снова потянулся к столу и схватил, как мне показалось, самый тяжёлый предмет, напоминавший формой жестяную банку из-под супа. Я бросил его, он ударился о стену с тихим лязгом, и я вспомнил, что это была пустая банка из-под «Слим Фэст»[4].
Я схватил настольную лампу – это был сувенир, голая лампа без абажура, вкрученная в фигурку индейки из цветного стекла. Подарок Джона на день рождения. Я рванул провод из розетки, схватил индейку за шею и занёс над плечом, как квотербек, сфотографированный в середине броска. Существо зашевелилось.
Оно скользнуло по полу через дверь в зал, и на короткое мгновение маленький монстр снова оказался на виду. Он был весь усеян ножками: полдюжины он использовал для ходьбы, а полдюжины других, как дреды, торчали сверху, будто тварь могла бегать на спине. Увидев его, я застыл как вкопанный. Этот был тот чудовищный, первобытный, парализующий ужас, который испытываешь, только когда видишь что-то абсолютно чужеродное.
Я опустил лампу и заставил себя сделать шаг вперёд. Я был в одних трусах и пытался успокоить дыхание. Наконец я собрался с силами и посмотрел на ногу: от укуса шла тонкая малиновая полоска. Маленький ублюдок.
Я мееееедленно выглянул из дверного проёма, ведущего в зал. Здесь было не так темно: уличные фонари бросали на пол тусклые полосы света, в которых плясали тени деревьев на ветру. Твари нигде не было. Из кухни послышалось, как кто-то скребётся о напольную плитку – сердце пропустило удар. Это была собака.
Ко мне сонно подошла Молли – рыжеватая фигура ростом до колен, глаза блестят синеватым лунным светом. В темноте едва виден виляющий хвост. Она смотрела прямо на меня, интересуясь, почему я не сплю, почему я пахну холодным по́том ужаса и есть ли у меня что-нибудь поесть. Я обвёл глазами дальний конец комнаты, ища выключатель. Десять футов от меня до него. Мои ноги ещё никогда не были такими голыми.
Я двинулся осторожными шагами к выключателю, смотря под ноги и размахивая лампой-индейкой. Маленькие беззащитные пальцы – та членистоногая тварь наверняка смотрит на них, как на уши шоколадного зайца. Второй шаг, третий, вот уже полпути пройдено…
Что-то тяжёлое плюхнулось мне на голову и забилось, запутавшись в волосах. Я вскинул руки, но монстр уже сполз по уху на плечо. По лицу и шее забегали маленькие щекотливые ножки. Лампа-индейка c резким стуком ударилась о пол.
Я схватил извивающегося монстра поперёк тела и попытался стащить с себя. У меня не получалось: кончики лапок прилипли к коже на плечах и тянули её за собой. Раздался пронзительный визг – как будто засвистел кипящий чайник, – и я смутно осознал, что это мой собственный крик.
Поле зрения правого глаза закрыли острые челюсти, и в следующее мгновение резкая боль прошила череп раскалённой иглой. Глаз перестал видеть – похоже, маленький засранец выковырял его. Я яростно заорал и схватил обеими руками пучок ног, стараясь оторвать их от кожи. На теле проступила влага – ублюдок оставил на мне одну ногу, прилипшую к плечу. Но теперь я освободился от монстра, который трепыхался у меня в руках, как курица.
Только посмотрите на эту пасть, – подумал я в исступлении. – Проглотит мяч для гольфа и не подавится!
Я огляделся здоровым глазом, соображая, куда бы деть тварь. Я вспомнил о корзине для белья в спальне и направился туда.
Я пинком опрокинул пластиковую корзину, чтобы вывалить одежду. Бросил туда монстра и перевернул – теперь не выберется. Я наступил на корзину ногой и обвёл комнату взглядом в поисках чего-нибудь тяжёлого.
Я дотянулся до тумбочки и смахнул с неё хлам. Взял тумбочку – ящики вывалились на пол – и положил боком на корзину. Тяжело и надёжно. Тварь просунула ногу в вертикальную прорезь в стенке – выбраться она не могла, но я боялся, как бы она не прогрызла пластик. Надо за ней приглядывать.
Я тяжело плюхнулся на кровать, хватая воздух ртом. Лицо было влажным и липким. Морщась, я неуверенно протянул руку к правой стороне лица, ожидая нащупать склизкий глаз, свисающий по щеке. Но не нащупал. Влажная кожа века отозвалась жжением на прикосновение, и я вздрогнул. Казалось, лицо в этом месте разорвано и разворочено. Я моргнул и попытался разглядеть что-нибудь больным глазом – вроде что-то видно. Но его всё равно закрывала распухшая кожа.
Я пошарил в куче вещей на ковре, которые вывалились из тумбочки, и нашёл мобильник. Я набрал номер единственного человека на планете Земля, которому мог позвонить в подобной ситуации. Я подождал два гудка, прежде чем глянул вниз, фыркнул от отвращения и бросил телефон на кровать.
Нога твари – та, которая отделилась, когда я пытался освободиться, – всё ещё висела у меня на плече. Я взял её пальцами и попробовал оторвать, но она не поддавалась – только оттягивала за собой кожу, словно цирковой шатёр. Кончик как будто зацепился и сидел глубоко, как клещ. Я зажал кожу двумя пальцами и попытался присмотреться. Слишком близко: ничего не разглядишь. Я снова почувствовал нарастающий приступ паники.
Я не мог точно определить, где именно кончалась оторванная нога – она как будто срослась с кожей. Я потянул обрубок и вздрогнул. Бесполезно: всё равно, что пытаться оторвать себе палец.
Я уже начал выходить из себя. Громко шагая, я направился из спальни в кухню и принялся обшаривать ящики, пока не нашел канцелярский нож – такой, у которого небольшое дюймовое лезвие выходит из кончика ручки. Сзади подбежала Молли – вдруг я готовлю себе перекусить, и ей тоже что-нибудь перепадёт.
Я достал длинную деревянную ложку и сжал её зубами. Затем прислонил кончик лезвия к основанию, где нога монстра торчала из кожи, и начал резать. Я рычал и матерился в ложку. Густая струйка крови побежала по груди, как воск со свечи.
На всё ушло двадцать минут. Когда я закончил, в руке у меня была шестидюймовая членистая нога, похожая на крабью, на конце которой висел кусочек окровавленной кожи с подкожным жиром, некогда бывший частью меня. Я прижал к ране комок бумажных полотенец; пятна крови, размазанной по животу, напоминали пальцевый рисунок. Я положил ногу монстра в пластиковый контейнер, который достал из медицинского шкафчика, опёрся на стойку и, тяжело дыша, закрыл глаза.
Я решил вернуться в спальню, но едва сделал шаг, как раздался стук в дверь.
Я застыл, решив было не открывать, но вспомнил, что это мог быть Джон. Наверное, проверил телефон и решил, что дела приняли дерьмовый оборот, раз я звоню ему в три утра. Я зашёл в спальню и глянул вниз, на пойманную тварь. Она просунула две ноги через щель в пластмассовой стенке, но пока ещё не преуспела в прогрызании корзины. Я надел спортивные штаны и открыл дверь.
На улице стоял коп.
Молодой парень. Я знал его – Фрэнки какой-то там. Мы вместе учились в старших классах.
Я выпрямился и спросил:
– Чем могу помочь, офицер?
Он перевёл взгляд на моё плечо, где я держал у кровоточащей раны комок бумажных полотенец, затем обратно на лицо, где опухший глаз прикрывало разодранное веко с корочкой засохшей крови. Руку он держал на рукоятке пистолета – без напряжения, но с озабоченным видом, так характерным для копов.
Он обратился ко мне:
– В доме есть кто-то ещё, сэр?
– Всё хорошо. То есть, э-э, никого. Я живу один. То есть, моя девушка живёт со мной, но она уехала на учёбу. Так что здесь только я. Всё хорошо. Тут просто возникла, э-э, проблема…