Опыт, пришедший в непримиримое противоречие с книжной мудростью, становится самой верной опорой ученого. В опыте видел основу познания Леонардо да Винчи. Опыт противопоставлял пошатнувшемуся авторитету древних один из основателей современной геологии, Бернар Палисси: «Я берусь доказать по многим пунктам ложность теорий философов, даже самых древних и знаменитых». Немецкий врач Теофраст Бомбаст Парацельс лечил людей не по советам Галена и Гиппократа, а на основании опыта народной медицины. Его французский коллега хирург Амбруаз Паре писал: «Я предпочитаю быть правым в одиночку, чем ошибаться не только с мудрецами, но и со всем остальным светом».
Знание — пусть еще не совершенное, но свое, не заимствованное из чужих книг, а добытое собственным трудом и разумением, вырванное у природы, — такова цель. Фактов еще не хватает, выводы часто наивны, верные наблюдения не всегда получают должное объяснение, но сделано главное, найден верный путь. Зарождается экспериментальное естествознание. И в этом XVI столетие поистине век великих открытий.
Освобожденный от застарелых предрассудков, от власти догм и традиций, взгляд исследователей устремлен и на природу (предприняты первые робкие попытки систематизации растений, созданы первые ботанические сады), и на человека (Сервет и Чезальпино открыли кровообращение), и на недра земли (Георг Бауэр Агрикола — издает труды о природе ископаемых и происхождении минералов), и на звездное небо.
Человек и Вселенная. Случайное, но символическое совпадение: почти одновременно, в 1543 г., выходят в свет две книги: «О строении человеческого тела» Андрея Везалия и «Об обращениях небесных сфер» Николая Коперника.
На протяжении жизни одного поколения в представлениях людей не только Земля изменила свой вид и форму, размеры и очертания, но пошатнулось и самое положение ее во вселенной. За строгими математическими вычислениями краковского астронома скрывался революционный заряд дальнего действия и необычайной силы. Значение этой книги выходило далеко за рамки собственно астрономического открытия. Открытие Коперника ударило по религиозному антропоцентризму. Если Земля не центр вселенной, то и человек не венец божественного творения, и божественное провидение, искупительная жертва Христа оказывались привязанными к одной из планет, обращающихся вокруг великого и неподвижного светила.
Пошатнулся религиозный и политический авторитет католицизма. Августинский монах из Виттенберга выступил против продажи индульгенций. Сожжение им папской буллы послужило сигналом к могучему народному движению, охватившему вскоре всю Германию. Основатели Реформации Лютер, Цвингли, Кальвин упразднили религиозную монополию католической церкви в Западной Европе. Целые страны и народы освобождались от папской власти. Смелые идеи реформаторов, отвергавших пышное богослужение, почитание икон и святых, церковную иерархию и светскую власть пап, находили приверженцев даже в католической Испании и Италии.
Само христианство было поставлено под сомнение. Болонский профессор философии Пьетро Помпонацци обосновал недоказуемость учения о бессмертии души, выступил против веры в чудеса и божественное провидение, предсказал закат христианской религии. Испанский врач Мигель Сервет отверг учение о божественной троице. Осуждая религиозный аскетизм и уход от мира, гуманисты прославляли достоинство человека и призывали к наивысшему развитию человеческой личности. Человек в своем поведении должен следовать не религиозным заповедям, а законам своей природы. Человек по природе своей добр и не нуждается в религиозном страхе. Жизнерадостная, направленная к гармонии мораль телемитов из бессмертного романа Рабле — таков нравственный идеал новой эпохи.
От власти религиозных догм и феодальных традиций освобождалась и политика. Под гром артиллерийских выстрелов рушились стены рыцарских замков. В борьбе с остатками феодальной раздробленности развивались национальные монархии, укреплялся абсолютизм. Идеал сильной государственной власти, воплощающей волю господствующего класса, нашел свое выражение в «Государе» Макиавелли.
Все эти грандиозные изменения — в науке и нравственности, в религии и политической жизни — были выражением глубочайших социально-экономических сдвигов, которые происходили в странах Западной Европы на протяжении полутора-двух столетий. На обломках средневекового ремесленного производства возникала раннекапиталистическая мануфактура. Крестьяне, частично или полностью освобожденные от наиболее тяжелых форм феодальной зависимости, насильственно лишались средств производства, пополняя ряды наемных рабочих — предшественников современного пролетариата.
Революционный характер эпохи определялся первыми шагами раннекапиталистического развития. Сквозь сложнейшее переплетение экономических, политических и идейных противоречий XVI столетия пробивали себе дорогу новые формы буржуазных производственных отношений, шедших на смену феодальным порядкам. Буржуазия набирала силы, преодолевая сопротивление прежних эксплуататоров. Нуждаясь в разрушении мешавших ее свободному развитию оков феодализма, она выступала от имени всех, кого тяготил феодальный гнет. Крестьянская война в Германии была неудавшейся буржуазной революцией. Победоносная буржуазная революция в Нидерландах опиралась на выступление трудящихся масс. Вместе с буржуазией появился на исторической сцене и ее противник: наемные рабочие мануфактур вступали в борьбу с новыми угнетателями. Первые стачки и восстания предпролетариата сопровождались зарождением идей утопического коммунизма, смутных мечтаний о справедливом бесклассовом обществе, в котором будет упразднена основа неравенства — частная собственность. Но этот новый конфликт едва обозначился, время его впереди.
А пока что могучие еще силы средневековья пытаются сдержать наступление новой эпохи. И если прислушаться внимательнее, то рядом с голосами мыслителей и мечтателей мы различим и другие подчас заглушающие их голоса:
«Если кто скажет, что человек может спастись своими силами и без данной через Иисуса Христа божественной благодати, да будет предан анафеме… Если кто скажет, что служение обедни в честь святых и молитвы об их заступничестве перед богом — обман, да будет предан анафеме… Если кто скажет, что иерархия в католической церкви учреждена не божественным установлением, да будет предан анафеме».
Это на Тридентском соборе прелаты воинствующей церкви пекутся о единстве христианского мира.
Не остался без покровителей и печатный станок:
«Желая, чтобы дело печатания книг счастливо процветало, — заявлял в 1515 г. папа Лев X, — мы устанавливаем и повелеваем, дабы впредь и на вечные времена никто не смел печатать книги без предварительной их проверки и собственноручного письменного одобрения нашим викарием, епископом или инквизитором». «Постановляем, — вторил ему в 1529 г. император Карл V, — чтобы никто не смел отныне печатать, или переписывать, продавать, покупать, распространять, хранить, держать у себя или получать, обсуждать публично или тайным образом книги, писания и учения еретиков, осужденных церковью». И наконец, тридцать лет спустя папа — теперь уже Павел IV — запретил «переписывать, издавать, печатать, давать под предлогом обмена или под иным каким видом, принимать открыто или тайно, держать у себя или отдавать на хранение книги или писания из тех, что означены в этом индексе святой службы…».
Вот он перед нами — этот первый папский «Индекс (перечень) запрещенных книг»: Данте и Боккаччо, Поджо Браччолини и Лоренцо Валла, Бонавентура Деперье и Франсуа Рабле, Томас Мюнцер и Ульрих фон Гуттен, Корнелий Агриппа Неттесгеймский и Эразм Роттердамский, Ян Гус и Мигель Сервет, Марсилий Падуанский и Никколо Макиавелли — поэты и новеллисты, политические мыслители и реформаторы, философы и ученые, современники и те, кто давно уже умерли или сожжены на кострах инквизиции.
Десять списков запрещенных книг было издано в Англии, четыре — в Нидерландах, свои индексы издавали Кёльн и Париж, Тулуза и Лукка, Лувенский университет и Венецианская синьория. Папский индекс, подтвержденный Тридентским собором, переиздавался в Люттихе и Антверпене, в Мюнхене и Лисабоне. Новое, дополненное издание — индекс 1590 г. — папы Сикста V; еще одно — папы Климента VIII — вышло в 1596 г.
Индекс означал не только запрет и уничтожение внесенных в него изданий. Он налагал оковы на мысль писателя и ученого. Важнейшие достижения человеческого ума оказывались недоступными, традиция прерывалась. Угроза занесения в индекс нависала над еще не написанной, только задуманной книгой. Авторы и читатели не допущенных к печати и запрещенных книг «преодолевали Гутенберга», тайно переписывали книги от руки. И это через сто лет после изобретения печатного станка!
Католики и реформаторы соревновались друг с другом в истреблении свободомыслия. Доносчики не дремали, и часто полемические сочинения оборачивались доносом. Французский гуманист и издатель Этьен Доле был сожжен на костре в 1546 г. Та же судьба постигла великого испанского ученого и философа Мигеля Сервета в Женеве в 1553 г. Не выдержав травли и опасаясь преследований, покончил с собой блестящий новеллист и смелый мыслитель Бонавентура Деперье.
Когда в 1542 г. была учреждена римская инквизиция, костры запылали в вечном городе один за другим. Святой трибунал вызвал столь бешеную ненависть у жителей Рима, что после смерти папы Павла IV они разграбили и сожгли здание инквизиции, избили ее служителей, разрушили монументы, воздвигнутые папе при жизни, и таскали по улицам отбитые головы статуй. Но вскоре был отстроен новый дворец святой службы, и великие инквизиторы, сменяя друг друга на папском престоле, продолжали упорно и неумолимо душить ересь и свободомыслие.
Но интеллектуальная жизнь не прекращалась. Просто бороться стало много труднее. И если Пьетро Помпонацци, живший в начале XVI столетия, несмотря на травлю со стороны духовенства, спокойно дожил до старости и умер в своей Болонье, не прекращая до последних дней университетского преподавания, то Джордано Бруно ожидала иная судьба.