– Кристминстер? А это должно вон в той стороне, хоть я там никогда не бывал. В этом городе у меня никогда не было никакого дела.
Прохожий указал на северо-восток, в направлении, где находилось то самое поле, на котором так осрамился Джуд. Хотя такое совпадение было не особенно приятно, но оно только усилило его желание попасть в этот город. Что за важность, что фермер запретил ему показываться на этом поле; – полевая тропинка была для всех. И вот, выбравшись незаметно из деревни, Джуд спустился в ту самую ложбину, которая была в это утро свидетельницей его позора и, не сворачивая с злополучной тропинки, долго карабкался утомительным подъемом по другую сторону низины. Наконец он выбрался на большую дорогу у маленькой группы деревьев. Здесь пашня кончилась, и перед ним развернулась незнакомая ему обширная равнина.
Ни души не было видно на большой дороге, ни по сторонам её, и в перспективе казалось, будто белая дорога все подымается и, постепенно суживаясь, тонкою лентой уходит в небо. На самом подъеме она пересекалась оригинальною старою римскою дорогою, проходившей чрез этот округ. Древний путь шел далеко, разветвляясь к востоку и западу, и в прежнее время служил для прогона стад и табунов на ярмарки и базары. Но теперь дорога была брошена и заросла травою.
В эту сторону Джуд никогда не заходил так далеко от своей укромной деревушки, куда он был приведен носильщиком со станции железной дороги, одним темным вечером, несколько месяцев тому назад. До настоящего времени он и не подозревал, что такая обширная равнина находилась так близко под рукою, у самой границы его нагорной страны. Пред ним расстилалась вся северная часть горизонта, на расстоянии сорока или пятидесяти миль; воздух был заметно более синим и влажным сравнительно с тем, которым он дышал дома.
Недалеко от дороги стояла разрушенная непогодой старая рига из побуревшего кирпича, крытая черепицей. В этом околодке она была известна под именем браун-хауза. Джуд уже хотел миновать ее, как заметил, что к крыше приставлена лестница. Он решил воспользоваться его, чтобы вглядеться в даль, для чего свернул с дороги и пошел к риге. На гребне крыши два работника сменяли черепицы.
Поглазев сначала на работу, мальчик собрался с духом и поднялся по лестнице к кровельщикам.
– Тебе что здесь нужно, приятель? – спросил незнакомца один из рабочих.
– Мне желательно-бы узнать, далеко-ли город Кристминстер. Коли знаете, скажите, пожалуйста.
– Кристминстер вон там, за той рощей. В ясный день его даже видно отсюда. А сейчас, пожалуй, трудно разглядеть.
Другой кровельщик, радуясь всякому отвлечению от скучной работы, тоже обернулся посмотреть в указанном направлении.
– Не всегда удается видеть город в такую погоду, как нынче, – сказал он. – Для этого самое удобное то время, когда солнце закатывается ярким заревом. Тогда город представляется – уж я и не знаю чем…
– Небесным Иерусалимом, – подсказал молчаливый парень.
– Да, хотя, признаться, я этого еще не замечал… Только нынче я что-то не вижу никакого Кристминстера.
Джуд тоже, сколько ни таращил глаза, не мог разглядеть далекого города. Он спустился с крыши и с легкомыслием ребенка, позабыв о Кристминстере, пошел бродить дальше, высматривая, не попадется-ли чего интересного вблизи. Проходя мимо риги на обратном пути в Меригрин, Джуд заметил, что лестница стояла по-прежнему, но люди окончили свою работу и ушли.
День склонялся к вечеру; все еще стоял легкий туман, но он несколько прояснился, за исключением более влажных мест и по течению реки. Мальчик вспомнил опять о Кристминстере, и раз он отошел так далеко от дома тетки в этом направлении, – ему захотелось теперь же увидать замечательный город, о котором он столько наслушался. Но еслиб он и решился подождать здесь, трудно было рассчитывать, что туман рассеется до наступления ночи. Однако он не хотел расставаться с этим местом, поднялся по лестнице, желая еще раз посмотреть в указанную ему сторону, и уселся на самом гребне крыши. Помолившись про себя, чтобы поскорее разошелся туман, застилавший Кристминстер, он стал ждать. И вот мало-помалу редевший туман разошелся совсем, пред заходом солнца облака унеслись и догоравшие солнечные лучи опять выглянули между двумя грядами серых облаков. Джуд тотчас-же стал всматриваться в указанном направлении.
В некотором отдаления, на открывшейся площади, заблестели как топазы какие-то светлые точки. Вскоре ясность воздуха позволила угадать в этих точках очертания флюгеров, окон, мокрых черепичных кровель и шпицев на церквах и других высоких зданиях. Это несомненно был Кристминстер, или в его настоящем виде, или отраженный в виде марева в своеобразном прозрачном воздухе.
Джуд не отрываясь продолжал смотреть на заманчивую панораму незнакомого города, пока окна и шпицы не перестали отливаться и блестеть на солнце. Они потускнели внезапно, словно потухшая свечка. Таинственный город снова закутался в туман. Обернувшись на запад, Джуд увидал, что солнце скрылось. Передняя часть ландшафта погрузилась в густой мрак и ближайшие предметы принимали форму каких-то привидений.
Мальчику стало жутко и он, сойдя с лестницы, пустился домой бегом, стараясь не думать ни о каких ведьмах, великанах и прочих ночных чудищах. Хотя Джуд и вырос из веры в такие ужасы, но все-же был рад несказанно, когда увидал церковную колокольню и огни в окнах теткиного домика.
В этом домике с его «булочной» форточкой в окне, с переливающимися разными цветами старыми стеклами, Джуд нашел себе приют на долгие безрадостные годы. Но грезы его были столь-же беспредельны, как тесна и мизерна была его обстановка.
За массивным барьером мелового нагорья, простиравшагося к северу, его воображению постоянно представлялся пышный город, уподобленный им новому Иерусалиму. Быть может, этот идеал далеко не соответствовал действительности. Но как-бы то ни было, сам город приобрел известную реальность, устойчивость, оказывал влияние на жизнь пылкого мальчика, и главным образом в силу того микроскопического обстоятельства, что человек, пред знаниями и целями которого Джуд преклонялся, действительно жил в этом городе, и не только жил сам по себе, но среди наиболее ученых и развитых людей.
Джуд, конечно, понимал, что в дождливое время года и в недалеком Кристминстере тоже идет дождь, но с трудом мог себе представить, что там такая-же унылая дождливая погода, как и в их деревне. Как только ему удавалось урваться из дома на часок-другой, что бывало не часто, он пробирался к браун-хаузу на горке и пристально вглядывался в даль. Иногда любопытство его вознаграждалось видом отдаленного собора или высокого шпица, или он различал курящийся дымок, представлявшийся ему при его мистическом настроении восходящим к небу фимиамом.
Раз как-то ему вздумалось попасть к месту наблюдения после сумерок и пройти мили на две подальше, в надежде увидать вечерние огни города. Положим, тогда придется возвращаться ночью и одному, но даже это соображение его не останавливало, а только возбуждало опасную решимость.
Сказано – сделано. Было еще не поздно, – сумерки только-что наступили, когда Джуд пришел к излюбленному месту, – но хмурое облачное небо при резком северном ветре делало ландшафт грустным и мрачным. Джуд был доволен, хотя уличных огней еще не было видно; над городом еще разливалось потухающее зарево заката, причем самый город представлялся в расстоянии около двух миль.
Всматриваясь в перспективу города, Джуд дал волю своей фантазии и размечтался о его улицах, домах, жителях, о счастливом учителе. Вдруг пахнул ветерок и с его дуновением что-то донеслось до слуха Джуда, точно желанная весточка из города… Вероятно это был звон колоколов, нежный и музыкальный, как-бы говоривший ему: «Как хорошо у нас, как все счастливы здесь!»
Джуд был выведен из своего сладкого забытья самым прозаическим обстоятельством. Невдалеке от него тихо спускался с отлогой горы воз с углем. Такой груз в нагорную страну только и можно было провезти этой дорогой. Воз сопровождали фурман с подручным, тормозившим теперь задния колеса, чтобы дать утомленным лошадям продолжительный отдых. Фурман достал с воза фляжку и стал пить сам и угощать товарища.
Оба восчика были уже немолодые люди, с мужественными голосами. Джуд обратился к ним с вопросом, не едут-ли они из Кристминстера.
– Боже упаси, с таким-то грузом! – воскликнули восчики.
– Город должно быть вон там.
Джуд идеализировал Кристминстер с нежностью молодого любовника и из застенчивости не решился вновь повторить название города. Он указал им на полоску догорающей зари, едва заметную для немолодых глаз.
– Да, пожалуй. Там в северо-восточной стороне как-будто что-то светлеется, хотя я сам и не разгляжу хорошенько; надо думать это и есть Кристминстер.
В эту минуту маленькая книжка, бывшая у Джуда под мышкой, выскользнула и упала на дорогу. Фурман многозначительно смотрел на мальчика, когда тот, подняв книжку, расправлял её растрепанные листы.
– Эх, малыш, – внушительно заметил он, – да у тебя голова треснет за чтением таких книжек, прежде чем ты сумеешь понимать то, что читают ученые люди в том городе.
– А что? – спросил мальчик.
– Да то, что они и глядеть-то не станут на наши глупые книжки, – продолжал философствовать фурман, чтобы убить время. – Они только и читают на тех языках, что были в ходу до потопа, когда не было двух семей говоривших на одном языке. Они завывают на этих языках не хуже иного филина, и все там наука, одна наука, за исключением религии. Положим, это тоже наука, потому что я никогда не мог уразуметь её. Да, это очень глубокомысленный городок…
– Но откуда вы все это знаете?
– А ты не перебивай, мальчик. Никогда не перебивай старших. Сверни-ка переднюю лошадь в сторону, Боб, а то вон кто-то едет. Ты послушай, что я скажу тебе о жизни в ихних колледжах. Учителя держат себя там очень гордо, это ужь нечего сказать; хотя я об них не больно высокого мнения. Вот как мы стоим здесь на видимой высоте, так и они возвышаются умственно; все люди благородного характера, иные из них умеют зарабатывать сотни размышлением вслух или проповедью. Что-же касается до музыки, то в Кристминстере дивная музыка на каждом шагу. В городе есть одна улица – главная называется – так другой подобной в свете нет. Да, могу сказать, что кое-что знаю о Кристминстере.