– Но он врет, я знаю, – стоял я на своем.
– Ничего ты не знаешь, – сказал отец, наконец обратив на меня внимание. – Доктор Хоумз врать не станет. Если не считать всей этой проповеднической болтовни, он отвечал на вопросы правдиво и прямо.
– А я говорю, он врет, – возмутился я. Отец бросил нож и вилку.
– Вот что, юноша, – сказал он. – Если бы ты был повнимательней к тому, как в суде ведутся дела, так мог бы знать, что в уголовном суде часто «врут» вопросы, а не ответы. Так что думай прежде, чем кричать…
– Тогда почему же ты сам не задавал вопросы? – вскинулся я.
– Я уже сказал, хватит! – отрезал отец. – Я не намерен это обсуждать. И ты не будешь…
– Но…
– Ешь и прекрати этот разговор! – Сам он в эти минуты не ел и смотрел на меня так свирепо, словно ему осточертели и я и всё на свете. – Тебя даже нечего было пускать в суд, раз ты не соображаешь, что там происходит. И уж раз ты горячишься, как мальчишка, изволь поостеречься, когда станешь писать отчет для субботнего номера газеты. Если ты позволишь своим чувствам одержать верх над разумом и представишь кого-либо в ложном свете, тебя привлекут за клевету в печати. Короче, смотри за собой, а всех прочих оставь в покое.
Отчет, который мне предстояло написать для газеты, должен был основываться на стенограмме суда – в четверг разрешат ее прочесть. Отец это знал. Он попросту велел мне замолчать. Мама молча просила меня о том же, и сестра Джннни тоже. Отец и так озабочен, неспокоен, ну чего ради я к нему пристаю?
Но когда отец свернул свою салфетку, засунул ее в серебряное кольцо и поспешил к себе в контору, я сказал маме:
– Все равно он сегодня все выпустил из рук. Он всегда толкует о внутренней логике защиты, а сегодня я никакой логики не заметил. Ни намека на логику. Он просто ни слова не говорил. Предоставил все Страппу.
– Он знает, что делает, – сказал Том.
– Сегодня в суде на это было не похоже, – мрачно возразил я.
– Ты совсем безнадежен, – сказала Джинни. – Джули заколол свою мать, это же ясно. Чего ты ждешь от папы? Чтоб он ее воскресил?
– Джинни!
– Кит меня просто бесит.
Джинни в сердцах даже ногой топнула. Том уже незаметно ускользнул на свидание к одной девчонке (наши родители считали ее неподходящей и запрещали с ней видеться), и мы с матерью остались вдвоем мыть посуду.
– Он не так уж тревожится за успех защиты, главное – за мальчика, – сказала мама. – По-моему, он еще просто не понимает, что за человек этот твой Джули.
– Его никто не понимает, – сказал я. – В том-то и беда.
– Тогда не суди отца слишком строго. Он делает все, что в его силах.
Я это знал. Но когда на следующее утро суд возобновил работу, по тому, как вела себя публика – как она усаживалась, как ослабел ее интерес, как держались полицейские, секретари, Страпп и даже сам судья, я почувствовал: все они считают, что дело уже решено и отцу вряд ли удастся что-либо изменить.
Глава 20
Но едва он заговорил, мне стало ясно: наконец-то он намерен действовать так, как мы ждали.
– Ваша милость! – нетерпеливо начал он, едва дождавшись последнего удара часов.
Только что отзвучало непременное «Встать, суд идет!», и сейчас все усаживались на свои места, но отец уже снова вскочил, словно ему не терпелось поскорей со всем этим покончить.
– Минутку, мистер Куэйл, минутку, – сказал судья Лейкер. – Я знаю, заседание открыто, но дайте мне хоть сесть как следует.
– Я полагал, что вы уже готовы, ваша милость, – сказал отец. Похоже, он был сегодня взвинчен не меньше судьи и против своего обыкновения сейчас даже не извинился. Этими отрывистыми словами он уже приковал к себе всеобщее внимание. И сейчас все взгляды были обращены на него.
Сам я так пристально следил за каждым его движением, что даже не вдруг заметил в зале нашу Бетт. Она была в голубом и сидела как раз позади моего отца. Было и еще чему удивиться: рядом с Бетт сидела Норма Толмедж в красном платье, красном берете, красных туфлях с перекрещенными на лодыжках ремешками, в шелковых чулках и с маленькой черной блестящей сумочкой. Поразительное это было зрелище – они две бок о бок, такие разные, но, взглянув на Джули, я и вовсе ахнул от изумления, ничего подобного я не ожидал.
На нем была белая рубашка с отложным воротником и хорошо сидящий синий костюм, который Норма купила ему в магазине Уилсона. Этот костюм и белый отложной воротник, выгодно освещенные соседней лампой, заставили забыть про его угловатость, худобу, бедность. Перед нами сидел утонченный, задумчивый интеллигентный юноша-европеец, которому явно свойственны лишь самые изысканные мысли, изящные жесты и недосягаемая гармоничная непорочность. Превращение разительное, полное поэзии. Конечно же, Джули надо было родиться на другом материке.
– Ваша милость, – требовательно воззвал к судье отец, постукивая пальцами по столу, – могу я говорить?
– Пожалуйста, мистер Куэйл. Бога ради, начинайте.
Отец заговорил быстро, напористо, в нем чувствовались не только досада, но и нетерпение.
– Защита не станет тратить время на обсуждение уже установленных фактов. В ночь на двенадцатое сентября в кухне собственного дома миссис Анджела Кристо получила ножевое ранение, от которого затем умерла. Кроме нее, в кухне в это время находился только ее сын Джулиан Кристо…
Судья Лейкер поднял голову, видно, не верил своим ушам. Защитник без борьбы признавал самый решающий, ведущий к роковому приговору довод обвинения.
– Защита, – продолжал отец, сжимая руки, словно откручивал неподдающуюся гайку, – допросит всего шестерых свидетелей, причем очень коротко. Мы вызовем мисс Милиеент Майл, мистера Джо Хислопа, Уильяма Хики, доктора Филипа Хоумза, мисс Норму Толмедж и мисс Бетт Морни.
Страгга поднял брови. Я готов был провалиться сквозь землю. Каким образом отец собирался доказать невиновность Джули и выиграть дело с помощью такого набора свидетелей? Но отец не терял ни минуты. Он вызвал мисс Майл и тотчас обратился к ней да так холодно, так бесстрастно, что вся ее вера в радость не могла послужить ей укрытием.
– Мисс Майл, – сказал он. – Мне понятна ваша преданность Иисусу Христу, и мы знаем: господь наш высший судья. Но на этот раз я попрошу вас подумать о Джули Кристо, мальчике и юноше, которого вы знали с первых лет его жизни. Посмотрите на него не глазами Иисуса Христа, или мистера Страппа, или еще чьими-нибудь, а своими собственными. Выполните вы мою просьбу, мисс Майл? Или… – он умолк, развел руками, – или мы с вами затеем ожесточенный спор, прямо здесь, прилюдно, о том, какова природа Христа и его истинное милосердие? Спор, который выиграю я.
Мисс Майл судорожно глотнула и медленно кивнула.
– Я постараюсь, мистер Куэйл. Я постараюсь думать о Джули.
– В таком случае я задам вам простой вопрос, который требует очень простого ответа.
Мисс Майл обратила умоляющий взгляд на Джули, и все мы тоже посмотрели на него. Лицо у Джули было бесстрастное, и он очень походил на Байрона. Джули не собирался помогать мисс Майл, обмениваясь с ней взглядами. Он даже не посмотрел на нее.
– Видите вы этого мальчика, мисс Майл, которого здесь обвиняют в убийстве?
– Да, мистер Куэйл. Да…
– И вам по душе, что он здесь сидит, мисс Майл? Вы хотите, чтобы он остался на скамье подсудимых и его обвинили в убийстве?
Мисс Майл затрясла головой.
– Конечно, нет. Это не для Джули.
– Тогда позвольте задать вам вопрос, которого вам не задал вчера мистер Страпп. Если бы мистер Страпп спросил вас, следует ли повесить Джули за убийство матери, сказали бы вы «да», мисс Майл?
– Нет. Нет. Никогда бы я так не сказала, мистер Куэйл.
– Почему?
– Потому что… – Сквозь криво сидящие очки мисс Майл посмотрела в зал, словно надеялась, что мы ей поможем. Но неоткуда ей было ждать помощи.
– Хорошо, – сказал отец. – Позвольте задать вам другой вопрос, быть может, тогда вам будет легче объяснить, почему вы не хотите, чтобы Джули повесили. Любите вы этого мальчика, мисс Майл?
Мисс Майл съежилась на своем стуле.
– Я люблю только нашего спасителя Иисуса Христа, мистер Куэйл. – в испуге ответила она.
– Но разве вы не любите Джули как тетя, или мать, или друг? Скажите нам правду, мисс Майл. Неважно, что думают другие. Никто не собирается ставить это вам в вину.
Мисс Майл уже не искала помощи. Она совсем растерялась. Она просто кивала, будто ответить на это хоть единым словом было слишком опасно. Потом тревожно оглянулась, будто боялась чьих-то глаз.
– Итак, мисс Майл, – безжалостно, самым холодным своим тоном продолжал отец. – Вы уже немало наслушались здесь о безнравственном поведении Джули Кристо. Но можете вы сказать, что он хоть раз чем-нибудь вас обидел? Вас лично?
– Ох, нет. Он не такой.
– А вам приходилось видеть, чтобы он ссорился с матерью и грубил ей?
– Нет. Никогда.
– Значит, вы хотите сказать, что дома он не доставлял никаких серьезных неприятностей? Так ли я вас понял, мисс Майл?
– Джули никогда нам никому не доставлял неприятностей, мистер Куэйл. Он был со всеми хороший. Джули… – начала она еще, но опустила голову и конца никто не услышал.
– Значит, вы не хотите, чтобы его повесили за убийство? – Теперь я понимал: отец намеренно выставлял перед всеми потрясающую наивность мисс Майл: он вскинул голову и чуть ли не закричал на нее: – Так как же, мисс Майл?
– Джули, – опять начала она. – Джули… – Но продолжать не смогла: наша вечная певунья залилась слезами.
Обычно, когда во время допроса свидетель плакал, отец говорил с ним мягко, старался успокоить. Но сейчас он продолжал, как ни в чем не бывало, словно эти страдания его нимало не трогали.
– Осушите слезы, мисс Майл, и отвечайте на вопросы, – с минуту он все же выждал, снисходя к ее слабости, потом спросил, верно ли, что миссис Кристо была всегда очень нежна с Джули.
– Да…
– Она любила его обнимать, прижимать к груди, верно?