— Назад! — ожидая чего-то страшного, прыгаю в сторону. Ничего вроде не летит, не катится, и лишь сверху десятки палочек начинают биться одна об одну, издавая довольно громкие постукивания. Что это, сигнализация или что-то наподобие датчика сработки? Блин, почему именно сейчас, когда до реки осталось совсем немного.
Поднявшись, отряхиваюсь и думаю, как быть. Если вернёмся без воды, придётся идти снова, но уже позже. К тому времени неизвестные могут успеть обнаружить сработку и подготовить засаду. А если продолжить поход, велик шанс столкнуться с неизвестными нос к носу. Чёрт возьми, думай, Лёха, думай, как быть⁈ Бежать или идти дальше, идти дальше или бежать… не знаю, придётся делать и то, и другое.
— Отдавайте бутылки, возвращайтесь в лагерь и предупредите остальных. — Перенимая у пухленькой тару, говорю я.
— А ты? — Внезапно испугалась сильнее остальных Оксана, — Мы без тебя не пойдём, мы пришли вместе и уходить тоже нужно вместе. Давайте вернёмся.
— Думаешь, это была сигнализация? — спрашивает пухленькая.
— Думаю, да, — отвечаю я, — нет времени тупить, нужно всё делать быстро.
— Один заблудишься, держи тряпочки, не ленись и вешай чаще. Если закончатся раньше, чем придёшь к воде, возвращайся. — Запихивая мне в карманы яркие метки, говорит толстушка.
— Подождите, так по ним же и те, кто оставил эту ловушку, могут прийти в лагерь. А там одни женщины с ранеными! — Выдала важную мысль Катя. Очкарик, видать, за мужика не сходит. Чёрт, если меня схватят и начнут пытать, я тоже вряд ли сумею сохранить язык за зубами. Плохо…
— Я пойду с Лёшей, а вы возвращайтесь. Так мы быстрее будем идти, оставляя и собирая маяки. — Продолжая удивлять, изменилась в своём отношении ко мне Оксана.
— Так и поступим, — взяв Катю за рукав, ответила тётка, потянув ту за собой.
Дальше мы шли с особой осторожностью, пластик в моих руках скрипел, хрустел, хоть я и старался двигаться как можно тише. Не услышать нас мог разве что глухой. Вскоре показался он, долгожданный, буйный ручей. Шёл он по камням от вершины и резвой струёй бежал в сторону по склону. Обнаружил его чисто случайно, отодвинув пышный куст какого-то растения, что на протяжении всей речушки скрывал воду от посторонних глаз. Всюду кусты, склонившиеся к воде, за полуметровыми зелёными листьями, я не видел даже того, что в отдалении вытянутой руки от меня.
От волнения горло пересохло, набрав в ладони воды, рискуя вкусить бактерий, я сложил руки лодочкой, черпанул и попробовал на вкус. Холодная и… пресная, слава богу!
— Помогай быстрее, — поторапливая малую, начинаю откручивать крышечки бутылок.
— Я что-то слышала, — говорит Оки.
— Я тоже, нужно торопиться, — отвечаю я, заполняя сосуды. Бутылок у нас немного, да и шли мы скорее в разведку, нежели полноценно пополнять запасы. Все рассчитывали на близкое соседство с родником или ключом, фактически, никто и не предполагал возможность нахождения здесь неких «хозяев» леса. Боже, лишь бы это были какие-нибудь адекватные, современные местные жители, а не одичавшие племена каннибалов.
— Лёша… — позвала меня Оки, когда я заполнял последнюю бутылку. — Лё… — тронула она меня рукой за спину, и я поднял голову. Поднял и ахуел. Мне в глаза, на расстоянии сантиметров десяти, глядел заострённый, зубчатый наконечник стрелы. Лук натянут, стрела у глаза, а стрелок… женщина… Смуглая кожа, яркие зелёные глаза, хищная, белоснежная улыбка, чёрные волосы, звериные… Проморгавшись, слегка дёрнулся, от чего женщина по-кошачьи зашипела. За её спиной показался большой пушистый чёрный хвост. Чё за херня⁈
— Не дёргайся, — медленно проговорил я для Оки, — я есть друг, — глядя в глаза женщине-кошке, говорю я. Оружие слегка отдалилось от моего лица, наклонив голову на бок, кошка с интересом захлопала глазами, кажется, она разглядывала мою одежду. — Я друг, мы, — пальцем показываю на Оки, — мы летели на большой небесной птице, птица, — медленно шевеля руками, показываю в небо, а затем на землю, — мы упали, в море, понимаешь? Упасть в мор-е-е-е-е. Мы хотели пить, пить. — Начинаю откручивать бутылку, заливаю себе в рот воду. — Понимаешь?
Рядом с кошкой появляется другая женщина, также с луком, и… о боже, да они ведь полностью голые! Смуглые сиськи с коричневыми сосками на выкат, на поясе только ремень, а ниже, обросший мехом лобок. Они что, зверо-нудисты, племя отшельников каких⁈
— Кто они? — вполне себе по-нашему спрашивает дальняя кошка у ближней.
— Не знаю, та вроде самка, а это, похоже, настоящий самец, только говорит как-то странно. Может, на ум хворый…
Опа… неудобненько вышло.
— Вы меня понимаете?
Кошка напротив кивнула, убрала оружие, резко схватила левой когтистой рукой за голову и, потянув, с корточек уронила меня в воду. Бутылки попадали, кошка, ноздрями втянув мой запах, захихикала.
— Настоящий самец, ещё и потный, приятный запах, вкусный…
Блять, только не это. Реально испугавшись, я дёрнулся, попытался оттолкнуть нудистку, но сильная рука её, словно железные тиски, сжала мою голову. Кожей ощутил касания острых ногтей и то, что она в разы сильнее меня физически.
— Не дёргайся, а ты готовься к смерти! — со словами, издав лёгкое шипение, переводит свой взгляд на Оки хищница. Проклятье, точно каннибалы, нужно что-то делать, как-то ей помочь. Разбивая колени о камни, издав рев, со всей силы, всей дури, что есть, пытаюсь встать, схватить кошку и кричу:
— Убегай!
Острые когти режут кожу на голове. Голова моя из-за пота и проступившей крови выскальзывает из когтистой хватки, упирается в мягкие груди. Обхватив ту руками, сжимаю их в замке, надеясь не дать той выстрелить. Оки порывается встать, я слышу по камням, по шороху, быстрому шагу, и… Удар, потом женский визг, крик, кто-то подошёл к нам сзади и ударил по Оксане. Не успела, она не смогла убежать, мы обречены. Моя попытка завалить кошку на землю увенчалась успехом. Я сверху, давлю на неё всем телом и пытаюсь выхватить хоть какое-то оружие. Её кисти сильны, пальцы ловкие и длинные, к моменту, когда стрела оказывается в спорном положении, меня уже оттаскивают две сильные пары рук. Только не это, только не так, не хочу, чтобы меня жрали, не хочу умирать!
— Пустите, отпустите нас, мы ничего не сделали! — Во всё горло, брыкаясь и дёргая ногами, пытаюсь сделать хоть что-то, но эти руки, те, кто позади, вцепились в меня мёртвой хваткой.
— Ох какой бунтарь… — Вновь доносится голос, мягкий, женский. Неужели меня держат женщины, как они могут быть настолько сильными⁈ На земле, в старых травах, в полуобморочном состоянии замечаю Оки. Её лоб разбит, прихватив девочку за волосы, её голову приподняли над землёй, поднесли к шее нож.
— Прошу, не надо! — Как баба, верещу я и, слава богам, мольбы мои были услышаны. Женщина, склонившаяся над Оксаной, замерла. — Пожалуйста, пощадите её, я сделаю всё, что смогу, только не трогайте. Мы ведь с миром пришли, мы ничего не делали, не крали, пожалуйста, не убивайте…
— Чего ждёшь? — Встав и отряхнувшись, кинула недовольный взгляд на подругу зелёноглазая кошка.
— Он так слёзно просит…
— И что, думаешь, если пожалеешь, у него от этого на тебя встанет?
О чём они? Не понимаю. Девушки смеются, хихикают. Каждый раз, когда первая подносит нож к горлу Оксаны, они вынуждают меня кричать, просить, умолять их. Им это нравится? Они получают от этого удовольствие⁈ Что с этими женщинами? Звери. Они выглядят и ведут себя как настоящие звери!
— Хватит играться с чужаками, — властно произносит пятая, самая крупная и мускулистая кошка, появившаяся из-за кустов. В её чёрных как смоль волосах торчало красное перо. Ростом она чуть выше метра восьмидесяти, в плечах превосходила меня, а грудь её выглядела неестественно упругой, я бы сказал даже накаченной.
— Прошу, не убивайте, пожалуйста… — заплакала с земли очухавшаяся от удара Оксана.
— Позорище, — глядя на неё, выдала баба-командир, — без оружия, в слезах, в грязи, перед мужчиной рыдаешь и скулишь, молишь о пощаде. Как только смелости набралась выть как побитая псина. Есть ли в тебе хоть немного храбрости?
— Простите, простите, не убивайте, пожалуйста не убивайте… — в рыданиях заливалась ничего не понимающая Оки. Чёрт, я ведь тоже ничего не понимаю. Что за амазонки, что у них тут за правила обитания, почему с ней говорят как с мужчиной?
— Послушайте, скажите, что вам нужно, я сделаю всё, что мне по силам, только отпустите!
Меня вновь услышали, отпустили, и я тут же кинулся к малой. Со лба её сочилась кровь, убираю её майкой. Едва взглянув на наших пленительниц, вновь сталкиваюсь взглядом с застывшим у моего лица оружием — на этот раз копьём, моим собственным. Держит его та же зеленоглазая здоровячка.
— Никогда не видела таких смелых мужских глаз, — облизнувшись, говорит она. — Как и не видела столь убогих самок. Чувство отвращения подталкивает меня убить эту убогую и забрать тебя в племя, сильного, молодого самца. Соглашайся: ступай с нами, истинно сильные самки окружат тебя заботой, лаской, подарят сотню, нет, даже три сотни сильных деток. А если дашь со своим семенем жизнь мальчику, тебя осыпят золотом и камнями с ног до головы!
— А что с ней? — взглянув на Оки, спрашиваю я.
— Это животное недостойно жизни и умрёт, как только ты отойдёшь. Я буду милостива, убью её с одного удара, даю слово.
— Отказываюсь!
— Мальчишка… — рычит кошка.
— Госпожа, — внезапно дёрнула ту за рукав другая, та, которую я завалил на землю. Из всех она казалась самой маленькой, хотя внешне — цветом глаз, кожей, мехом — они были практически идентичны. — Это точно чужеземцы, и упали они в угодьях Чав-Чав. Если они прознают, что мы здесь охотились, и тем более, что угнали у них мужчину, вашу дочь-заложницу, наследницу рода, повесят на собственных кишках, а деревню уничтожат.
— Плевать, с молодым мужчиной мы построим новую, нарожаем ещё смелых воительниц и отомстим! — Говоря обо мне как о быке-производителе, заявляет бой-баба.