, что придавало его манере говорить особое очарование.
«Гарибальди ни на кого не похож, — писала Жорж Санд, — в нем есть какая-то тайна, заставляющая задуматься».
Для нее жизнь Гарибальди «похожа на поэму»: «Этот человек почти в одиночку становится человеком чуда. Он заставляет содрогаться троны, он — знамя новой эры. Он несет в себе веру героических времен и отныне — в середине XIX века — вновь становятся возможны чудеса эпохи рыцарства».
Теперь, когда миновало еще одно столетие, можно подвести итог. Но прежде всего, как не сказать, что жизнь Джузеппе Гарибальди — одна из самых необыкновенных?
Жизнь — из актов и картин.
Юнга, моряк, капитан, приговоренный к смерти участник республиканского заговора против Пьемонт-Сардинской монархии, правитель своего родного города Ниццы. Вот он садится на корабль, чтобы бежать из этой окостеневшей Европы, из раздробленной Италии и достичь Рио-де-Жанейро. Там он — боец, корсар, летящий затем на коне по пампе, генерал Итальянского легиона — защитник Монтевидео. Увенчанный славой, в 1848 году он возвращается в Ниццу с женой и сыном. Снова воин, сражающийся за единство Италии против австрийцев или солдат Луи Наполеона, защищающих папство. Смерть жены в 1850 году, когда за ним гонятся по пятам. Снова жизнь изгнанника, чужие страны и города: Тунис, Нью-Йорк, Китай, Австралия. Он покупает остров Капрера в Средиземном море, но вскоре покидает свою маленькую республику, где ведет жизнь простого крестьянина, и, вновь вовлеченный в водоворот Истории, завоевывает Королевство обеих Сицилий. Снова удаляется от дел, снова сражается. И сталкивается с пьемонтской монархией, которой он только что преподнес Палермо и Неаполь, но которая его боится и заключает в тюрьму…
Стареющий Гарибальди по-прежнему способен целиком отдаться новой страсти — женщине или делу — делу Италии, разумеется, но также и Франции, за которую не помня зла он сражается в 1870 году.
Чтобы затем умереть на Капрера и покоиться под глыбой потрескавшегося гранита.
Можно понять увлечение Александра Дюма этой «фантастической» жизнью.
Жизнь — опера, бурная и горестная — смерть жены и двоих детей, болезнь, жизнь, в которой есть и безграничная преданность, и случайные связи, и предательство, и горечь: Ницца, его «маленькая родина», столь горячо любимая, присоединена к Франции. Ницца стала чужой землей для самого знаменитого из своих сыновей, столько сделавшего для объединения Италии!
Жизнь — опера, в которой было столько блестящих речей и крутых перемен, грохот сражений, — и вдруг тишина, морской прибой у скал Капрера, повседневность.
Народ любит оперу. Он узнает в этой музыке, часто экспрессивной, поэтическое и музыкальное воплощение своей мечты и своих страхов.
Гарибальди — оперный герой, такой, каким его себе представляет народ: безрассудный, великодушный, порой несчастный, вспыльчивый, склонный к крайностям, смелый до дерзости, — таково воплощение коллективной мечты.
Но если так обстоит дело в театре и в несколько театральном видении Истории, сложившемся у народа, в действительности все иначе.
Сегодня некоторые историки, признавая, что влияние Гарибальди было огромно, полагают, что оно принесло в равной степени и пользу и вред.
Один из них (Серджио Романо) подчеркивает даже, что «прагматизм, мужество, интуиция Гарибальди на поле боя сыграли главную роль в решающий момент процесса объединения Италии, но впоследствии их влияние оказалось роковым».
Есть герой нашего времени, чье лицо и легенда — так же, как и в случае с Джузеппе Гарибальди, — преодолев границы и океаны, стало на всех континентах символом жизни, полной борьбы, великодушия и горя.
Разве в XX веке, еще более безжалостном, чем XIX, судьба Че Гевары не стала трагической версией судьбы Гарибальди?
Сравнить этих двоих людей — значит вернуть сыну Ниццы его подлинное величие. Смахнуть пыль с его статуи. Что может быть важнее сейчас, спустя сто лет после его смерти?
В Ницце есть площадь, которая носит имя Джузеппе Гарибальди.
По-моему, это самая красивая площадь города. Строгой архитектуры — пьемонтской, — она окружена аркадами. На фасадах цвета охры зеленые пятна ставень.
На этой шумной площади множество кафе — «Туринское», «Альпийское»… Она — ниццская, итальянская, французская, перекресток улиц и культур. Проспект Республики ведет в рабочие кварталы, на восток. Другие улицы — в старый город, расположенный неподалеку, или в порт. В нескольких сотнях метров течет Пайон, река-граница, разделяющая город на две части, старинную и современную. Еще недавно прачки полоскали в ней белье.
В центре площади возвышается статуя Гарибальди, слегка скрытая в тени платанов. К ней нелегко подойти, так как уличное движение изолирует ее от пешеходной части площади.
Статуя была открыта 4 октября 1891 года. Гарибальди умер 2 июня 1882-го.
Он родился совсем недалеко от этой площади 4 июля 1807 года и сумел показать, чем может стать сила одной судьбы[7].
Первый актПОТОМСТВЕННЫЙ МОРЯК(1807–1835)
Картина перваяРОДНОЙ ГОРОД(1807–1822)
Прежде всего мать, Роза Мария Николетта Гарибальди. Скорее маленького роста, свои черные волосы она гладко зачесывала назад, убирая косы в шиньон, открывая лоб, отчего ее большие глаза казались еще живее на бледном лице.
Ей были присущи все добродетели и страхи женщин ее времени. Она была набожной, чувствительной, легко поддающейся тревоге и великодушной. Ее семья — Раймонди, родом из Савойи — обосновалась в Лоано, рыболовецком порту недалеко от Савоне, затем переехала в Ниццу.
Позже, когда Роза Раймонди вышла замуж за моряка Доменико Гарибальди, она стала донной Розой, всегда занятой делом и, как все итальянские матери, любящей своих детей больше жизни. А они, ее сыновья, были убеждены, что она — самая необыкновенная из матерей. Терпеливая, нежная, внимательная к бедным, всегда готовая прийти им на помощь. Ее часто видели у причала порта Лимпиа, в Ницце, ждущую возвращения тартаны, которая принадлежала Доменико, ее мужу, или провожающей в плавание сына Джузеппе: он, вопреки ее желанию, подобно отцу решил стать моряком.
В памяти Гарибальди часто будет возникать образ этой женщины, маленькой, скромной, озабоченной и решительной.
Донна Роза для своего сына Джузеппе — неоспоримое, раз и навсегда данное доказательство того, что в мире существуют справедливость и правда. Даже если со временем Гарибальди придется с горечью убедиться в извечном существовании обмана. Или понять, что не все женщины похожи на его мать. Если одна из них — Анита, его жена, принятая донной Розой, — обладала теми же качествами, то после ее смерти для Гарибальди началась полоса заблуждений, поиски женщины, которая смогла бы заполнить пустоту в душе, оставленную смертью матери.
Напрасные поиски… Ему никогда больше не встретить в любви такой безграничной преданности.
И в этом тоже двойственность Гарибальди — непостоянство в чувствах, колебания между жаждой деятельности и созерцанием, тоской по прошлому.
Стало быть, все заложено еще в детстве? И Джузеппе Гарибальди остается только покорно следовать своей судьбе, предопределенной этой маленькой женщиной, для которой он был прекраснейшим из сыновей?
На самом деле донна Роза дала Джузеппе Гарибальди краски, которые должны были расцветить его жизнь. Но ему принадлежал сюжет полотна, ему предстояло с помощью палитры, полученной в наследство, и событий века создать ту или другую картину.
И Гарибальди сумел вписать в историю XIX века жизнь, которую донна Роза ему подарила.
Жизнь его братьев, рожденных той же женщиной, не отмечена ничем примечательным. Контраст между ними и Джузеппе и является как раз результатом свободы воли, искусством человека использовать материал, данный ему от рождения.
Анджело, старший (1804–1853), предприимчивый, честолюбивый, уехал в Америку и там весьма преуспел в торговле. К концу жизни он был консулом Пьемонт-Сардинии в Филадельфии.
Микеле (1810–1866), Феличе (1813–1855), оба младших брата, были поглощены личной жизнью. Один жил в Ницце и посвятил себя садоводству; второй, элегантный соблазнитель, обосновался в Италии в качестве представителя фирмы, занимавшейся экспортом.
У донны Розы была еще дочь, Тереза. Но в 1820 году — ей было около трех лет — в семье Гарибальди произошла трагедия. В комнате, где спала Тереза со своей кормилицей, опрокинулась печь, топившаяся дровами. Дверь была заперта на ключ. Ее попытались взломать, но было уже слишком поздно. Тереза и кормилица сгорели заживо.
Можно представить себе прострацию донны Розы, целиком ушедшей в молитву. Она и прежде была так глубоко религиозна, что мечтала сделать своего сына Джузеппе священником.
Он рос подвижным мальчиком, который, если и мог мечтать целыми часами, растянувшись прямо на земле или примостившись в скалах, больше всего любил двигаться и бегать. «Я больше дружил с игрой, чем с учебой», — напишет он позднее. Его влекло, зачаровывало море с его вечным непокоем.
Оно было рядом, море, стоило только протянуть руку.
Отец Джузеппе — моряк, из семьи, поколениями связанной с морем. В самые первые годы XVIII века в Чиавари родился некий Стефан Гарибальди, моряк (1707–1708?).
Его сын, Анджело Мария, также моряк, устроился сначала в Генуе, затем в Ницце. У него было шестеро сыновей — в их числе Доменико — и две дочери.
В Ницце около 1770 года моряк Анджело стал судовладельцем, громкое название для скромного занятия: строить и главным образом оснащать и ремонтировать тартаны. Эти большие барки — в Ницце их около ста тридцати — стояли на якоре у причалов порта Лимпия.
Доменико Гарибальди был патроном[8] одной из таких тартан. Он плавал, «padron Domenico»