E-18. Летние каникулы — страница 2 из 9

9.

Сквозь дремоту он почувствовал невыносимую жару и надоедливое отвратительное жужжание насекомых, которое в конце концов и пробудило его к жизни. Автомобиль буквально раскалился от жары, духота в нем стояла такая, что в своей потной майке он буквально приклеился к спинке сидения. Ноги затекли, и теперь в них кололи иголочки, трудно было повернуть шею, и еще — хорошо знакомая головная боль в районе надбровных дуг. Жара была такой, что, казалось, можно услышать, как солнечные лучи барабанят по виниловой крыше мустанга.

Он решил размять затекшую руку, коснулся раскаленного сидения рядом и тут же с проклятием отдернул ее назад. Снова раздалось жужжание. На этот раз оно исходило не от его головы, а от жирной осы, которая настойчиво билась о ветровое стекло, пытаясь выбраться наружу. Со стонами и проклятиями он пытался размять свои члены и занять сидячее положение, попутно шаря вокруг в поисках газеты или чего-либо подобного, чтобы изничтожить эту нечисть: он терпеть не мог пресмыкающихся и насекомых. И тут впервые его взгляд упал на ту, которая лежала рядом с ним на разложенном сидении. Она спала с открытым ртом, одна ее нога высовывалась из приоткрытой дверцы автомобиля.

А прямо перед собой он увидел деревья! Небольшой лесок, который он никогда не замечал раньше. И когда ему, наконец, удалось распрямиться, он увидел, что автомобиль стоит посреди лужайки. Один только Бог знает, когда и как они оказались здесь, отсюда вроде сразу и не выберешься. Господи, в каком же состоянии они были, когда уехали из Аскера. Да уж, хороши!

Несмотря на головную боль, ломоту во всем теле, пересохшее небо, усмешка тронула его губы: Господи, да ведь они отправились-таки в путешествие! Вот что он затеял. Назад пути нет, в путь, так в путь, и только вперед. Вперед, на юг, вдоль южного побережья. Вот оно, воплощение летней мечты!

Вспомнилась болтовня с друзьями позавчера вечером во «Фреккене», пивной возле Тойен-центра, где они обычно встречались: «Осточертел мне этот проклятый город. Все, завтра отправляюсь в путешествие на машине…» — бросил он тогда, отчасти под влиянием выпитого пива, отчасти из-за этой осточертевшей работы, да и вечера во «Фреккене» приелись…

Слетевшие тогда с языка слова стали реальностью сегодня: эта случайно встреченная девушка так страстно жаждала приключений. Можно сказать, увлекла его за собой. Ему оставалось только подчиниться. И, если только он не будет дураком и будет ковать железо, пока горячо, то сможет добиться от нее чего угодно. Он это понял уже в магазине. Несколько модных тряпок — и девица совсем преобразилась. У некоторых подобных птичек нет ничего, и они жаждут получить сразу все. Другие же так стремятся приобщиться к красивой жизни, что готовы на что угодно за самую малость, получив самые что ни на есть крохи. Эта чувиха была явно из последних. Ясное дело.

А вот и сегодняшняя реальность: автомобиль стоит посреди лужайки, и вокруг приветливо шелестят и колышутся былинки. В лесу птички поют. Он попробовал слегка пошевелиться — ему стало неудобно уже и в новом положении. Было так противно, что хотелось выплюнуть свой собственный распухший пересохший язык! Путешествие на машине! Вот бы его дружки Стикка и Элле посмотрели на него сейчас здесь, так сказать, на лоне природы…

Он скользнул взглядом по своей спутнице. Она посапывала рядом, рот у нее был приоткрыт.

Ну, что же, все о’кей Он сделал, как задумал. Ушел с этой чертовой работы, уехал из этого проклятого города. Нашел девицу, одного поля с ним ягоду. Вот так-то. В конце концов все было бы не так уж и плохо, если бы не головная боль!

Две осы остервенело бились о стекло. Наконец, ему удалось открыть дверцу машины и выгнать их наружу. Тут проснулась Алиса. Она застонала, пытаясь проглотить слюну, с трудом открыла глаза:

— О, Господи!

Он не знал, что и сказать. Кто знает, как она восприняла все случившееся в Аскере. Для него, во всяком случае, все было не так плохо, если уж что-то и было, то по мелочам. А она все приняла за чистую монету, проглотила как конфетку. Так и не почувствовала всего дерьма, которое стоит за этой роскошью в доме мамаши и Директора. И все-таки ему не следовало так вести себя… Но, черт побери, что сделано, то сделано…

— Ну, что уставился? О, Господи, голова так разламывается…

«Н-да, видок-то у тебя еще тот» — подумал он про себя, но тут же отогнал эту мысль, случайно взглянув в зеркало и заметив в нем свое собственное отражение: небритая, мертвенно-бледная, опухшая от спиртного физиономия, похожая на маску, на фоне черного сидения.

— Где же мы?

Он пожал плечами. Точно так же, как и она, он не имел об этом ни малейшего представления и потому только расхохотался в ответ:

— Как видишь, отправились путешествовать на машине. Мы ведь с тобой решили, не так ли? И передумывать не собирались.

Он услышал свой собственный растерянный смех и понял, что и она почувствовала это. Чтобы сгладить впечатление, он решил добавить:

— В нашем распоряжении вся необъятная норвежская природа и необозримое количество жратвы на заднем сидении машины.

Что-что, а это-то он прекрасно помнил, как они, решив ехать, ринулись к кухонным шкафам, полкам, холодильнику и принялись извлекать из них замороженные мясо и рыбу, закуски, хлеб и всякие там булочки, доставали банки с пивом, бутылки из специальных подставок, которые повсюду поприбивал старикашка, стремясь превратить ультрасовременную кухню в старинную французскую «cuisine». Все это они покидали в пластиковые пакеты и закинули в мустанг.

— Отправляемся на юг, в Серланд!

— А сейчас мы с тобой находимся в Вестфолде, — с кривлянием произнес он, — посреди чудесной лужайки, птички поют в ельничке, пчелки жужжат среди цветочков, коровки пасутся! Вон, посмотри! — закричал он и указал ей на парочку рыжих коров, лениво направляющихся в их сторону. Все, путешествие началось! Назад пути нет, по крайней мере до конца этого уик-энда. Надо использовать сложившиеся обстоятельства на полную катушку. В конце концов, перспективы у нас не такие уж и плохие. — Настроение у него поднялось: — Видишь, даже коровы, чего еще можно пожелать?

— Хорошие коровы. Только я их всегда боялась, — пробормотала она и захлопнула дверцу автомобиля. — Там, у нас дома, в деревне, была одна такая свирепая телка, которая…

Тут она осеклась и сердито посмотрела на него, как будто он заставил ее проговориться о чем-то таком, о чем она хотела умолчать.

— Давай-ка уедем отсюда!

Он тут же включил мотор, дал газ и, пробуксовав, машина двинулась навстречу коровам, которые тут же разбежались в разные стороны. Он заметил тележную колею, которая вела к загону, из которого, по всей видимости, и вышли коровы. Он дал задний ход, днище автомобиля чиркнуло по кочкам и гребню колеи, потом он еще раз дал газ и направил машину в проем изгороди. Чуть-чуть задели изгородь, но проехали. Это то, что Томми любил называть чистой работой. Он засмеялся. Понял, что снова может вести машину, и поехал по дороге в рытвинах, которая, он надеялся, приведет к настоящему шоссе, и, вероятно, развилке.

Она продолжала оставаться безучастной ко всему. Вид у нее был недовольный. Чего он в жизни не выносил, так это девчонок с кислыми физиономиями. Собственно он-то и остановил грузовик и посадил ее, эту девушку, стоявшую у края тротуара, потому что понял, что она, как говорится, «девчонка, что надо». И дальнейшие события только укрепили его мнение. Она во всем подчинялась ему, шла на все. Но, кажется, он все же перехватил, ожидая, что она такой и останется после вчерашнего?

Они выехали на более широкую дорогу. Свернули наугад налево. Он ощутил, как солнце греет спину, и понял, что направление он взял правильное, к югу. Им нужно к югу и никуда больше. Так приятно было мчаться, набирая скорость, встречный ветерок охлаждал перегретый автомобиль.

— Ну, что, ты так и не знаешь, где мы находимся?

Она откинулась на спинку сидения, закрыв глаза и приложив руку ко лбу. Наверняка ей было еще хуже, чем ему. Он хотел сказать: «Мы снова выехали на шоссе, а это самое главное». Но вместо этого у него вырвалось: «Где-то к западу от столицы, кажется, неподалеку от Тенсберга. Скоро должна быть развилка, вчера вечером все было как в тумане».

— О, Господи, не напоминай об этом! Я помню… Как мы метались по дому и все крушили… И, кроме того, мы забрали столько всего с собой. Как ты думаешь, что они скажут? Заявят на нас?

В ее голосе звучал страх, может быть, стоит на этом сыграть? Если она будет все время бояться, с ней легче будет иметь дело.

— Да что ты. Они вернутся не сразу, у нас будет время скрыться.

— О, Господи, не говори так! Давай вернемся и наведем порядок в доме. И мне нужно поскорее домой, чтобы… Сколько времени?

— Мои часы стоят. Не знаю.

— Мои — тоже…

Почти с отчаяньем в голосе она горько засмеялась:

— Ничего себе, хорошенькое дело. Едем неизвестно куда и даже не знаем, сколько времени…

— Но ведь мы с тобой этого и хотели.

Так-так, надо продолжать стоять на своем, главное — ехать и не останавливаться… Она снова откинула голову назад, на подголовник, и закрыла глаза:

— Мне все же хотелось бы знать, сколько сейчас времени.

— Как хочешь…

Он включил радио, и салон тут же наполнили жизнерадостные звуки губной гармоники.

— Девять часов, — быстро проговорил он.

— Это летняя радиостанция, специально для путешествующих, называется «Для тех, кто в пути».

— Что же, это как раз для нас…

Ясное дело, такие, как она, всегда с удовольствием готовы слушать эту девятичасовую передачу.

— Крики чаек и рев моторок для норвежцев, предвкушающих летний отдых… Другое дело — мы, нам-то не нужно считать дни!

Он бросил на нее взгляд, чтобы посмотреть, какая будет реакция. Она подняла на него глаза:

— В каком это смысле: «Мы — другое дело»?

— Мы — другое дело, потому что мы послали все ко всем чертям и отправились отдыхать. Мы всем утерли нос!

— Ты опять об этом, — простонала она.

— Ну, вот тебе и раз! Куда, как ты думаешь, мы сейчас едем?

— Надеюсь, возвращаемся в город.

— Ошибаешься.

Чем больше она сопротивлялась, тем больше его разбирал азарт уговорить ее.

— Мы с тобой на пути в Летнюю Сказку. В норвежский курортный рай. Только бы найти шоссе E-18, и мы сразу навостримся на юг.

— Ну, и езжай туда сам!

— А ты что, решила отчалить? Ведь мы же договорились с тобой?

— Боже мой, так это было вчера…

— И разве вчера нам не было хорошо с тобой?

Он протянул правую руку и обнял ее за шею, не сильно, а нежно, в том месте, где расположена выемка под волосами. Это сработало. Девушкам это нравится. Она запрокинула голову так, как будто ей хотелось, чтобы он обнял ее еще сильнее.

— Ты называешь это «то, что было вчера», что нам было хорошо?!

Она выпрямилась и гордо восседала на сидении.

— Конечно же, нам было хорошо. Почему бы нам и дальше не продолжать в том же духе?

В эту минуту было так важно сломить ее сопротивление, чтобы их поездка продолжалась во что бы то ни стало. Никаких конкретных планов у него не было, да и денег тоже, собственно говоря, особенно после вчерашних покупок, и все же он считал, что путешествие нужно продолжать, несмотря ни на что. Мысль о том, чтобы повернуть назад и возвратиться в город была ему невыносима… опять какая-нибудь скучная работа и тот же самый грубый деревянный стол во «Фреккене».

Они проехали мимо указателя «Сем — 5 км».

— Вот видишь, — воскликнул он. Сем находиться в районе Вестфолда. Мы на правильном пути!

Она поймала своей рукой его руку, ту, которой он прикасался к ее шее, взглянула на лес вокруг и сказала:

— Ты чокнутый.

Она снова парила! Ей не хотелось отпускать его руку:

— Я так пропотела, прямо вся в испарине, так хочу пить, и голова просто разламывается, и…

— Согласен. Необходимо покупаться. Какой же летний отдых без купания!

И тут же увидел, что вдали за деревьями сверкает водная гладь. Он стал искать подъезда.

— А потом мы решим, что будем делать дальше?

Ее голос звучал почти умоляюще.

«Никуда она не денется», — ликующе шептал голос у него внутри.

— Господи, ну конечно же. У нас будет масса времени, чтобы все обсудить. Только потом.

— Ладно, поставь-ка пока кассету, — попросила она.

10.

Они лежали и дремали на больших коричневых махровых полотенцах. Они искупались и поели. Он принес из машины кое-что из взятого ими в доме, и она с жадностью набросилась на копченый окорок, консервы, бельгийский паштет и маринованные овощи, с чавканьем поглощала хрустящие хлебцы, выковыривала мякиш из хлебного батона, который они достали из морозилки и взяли с собой. Дрожа от радости, она проглотила извлеченную из банки маслину и запила ее пивом.

Не успела она стряхнуть с пальцев крошки мармелада, как он опрокинул ее на спину. «Да, вот это настоящий отдых», — только успела выдохнуть она, жмурясь от солнца и улыбаясь ему губами, на которых были крошки.

Теперь они просто лежали и дремали. Пиво было тепловатым, хотя они и ставили его в воду, чтобы охладить, но все же оно утолило жажду и принесло телу ощущение покоя. Они были всего в каких-то 50 км от шоссе, но лес был такой густой, что они ощущали себя как в надежном укрытии, в полной безопасности от каких-нибудь там сумасшедших землевладельцев, вдали от публики, глазеющей из автомобилей и морд придорожных радиолокаторов. Он чувствовал себя настолько неуязвимым, что, лежа без единой нитки на теле, он совершенно не ощущал себя голым, щурился от солнца, наслаждался настоящим и хотел, чтобы все это продолжалось как можно дольше.

Здешний фиорд был такой маленький, не больше лесного озера, дно илистое, а застоявшаяся вода — удивительно теплая. Они лежали на скалистом склоне, который слегка спускался к мутноватой воде. Его тянуло заснуть, но она лежала рядом с ним и бодрствовала. Он приоткрыл глаза и увидел сквозь ресницы золотистые солнечные искорки. Вот оно, настоящее лето. Жара. Кровь пульсирует в висках. Отдых. Рядом с ним, раскинувшись на полотенце, лежит девушка. Приятная усталость во всем теле, разморило на солнце.

Он видел, что ей совсем не хочется спать. Он-то всегда после этого легко засыпал, но с ней это, видимо, было по-другому. Он спросил ее, хорошо ли ей было, она прошептала «да» и крепко прижалась к нему. Он лениво размышлял о том, было ли ей и в самом деле хорошо. Не всегда уж он был так на высоте. Ведь всегда бывает трудно узнать по-настоящему, что чувствовала девушка. Собственно говоря, не в его правилах было так уж об этом беспокоиться. Это вдруг стало для него важно сейчас. С этой Алисой. Ну и имечко. Девушка с именем голливудской кинозвезды, родом из какого-то там Хедемарка…

Сейчас совершенно определенно инициатива была у него в руках, и он мог спокойно и не спеша обдумать сложившуюся ситуацию. Понятно, что автомобильное путешествие — дело хорошее, и сейчас так приятно лежать здесь, на лоне природы, вместе с девушкой, даже не представляя, куда, собственно, они заехали, но что же в перспективе? Ну что ж, на сегодняшний день, он, можно сказать, покорил эту женщину, разведенную, с ребенком, явно лет на пять старше его, которая бросила все и отправилась с ним в эту поездку, расставшись на время со своим, как он предполагал, ужасно грустным прошлым, например, с обязанностями матери семейства, где двое ребятишек, а их папочка и мамочка оба служат по каким-то конторам, и скудное жалованье не позволяет им мечтать о поездке на юг. Не передумает ли она? Ясное дело, что они куда-нибудь прокатятся сейчас, как говорится, все на мази, но, наверное, после уикэнда особенно не разгуляешься? А, впрочем, к чему вдаваться во все это так глубоко. Главное, что она ему нравится. Лучше, наверное, не думать, пусть все идет своим чередом, будь, что будет.

Она лежала на животе. Потом немного привстала, оперлась на локоть, подперла голову кулачком, взглянула на него и вздохнула:

— До чего хорошо и приятно лежать вот так на солнышке…

Нетрудно догадаться, что было у нее на уме, потому что теперь уже не только ветерок играючи скользил по его телу, впрочем, она и не скрывала своих желаний. Это, конечно, прекрасно, но он сейчас… Это уже было почти на грани его возможностей, и он попытался ее остановить:

— Эй, эй! Это было всего десять минут назад…

Она улыбнулась и убрала руку.

— Извини. Мне уже так понравилось наше путешествие.

Она произнесла это слегка испуганно. Он почувствовал легкое раскаяние. Ведь и она его возбуждала. Он придвинулся поближе и укусил ее за мочку уха. Она рассеянно смотрела в пространство.

— Знаешь, о чем я подумала, — произнесла она как раз в ту минуту, когда он лег на нее, вошел внутрь и принялся раскачиваться и скользить по ее спине, как будто обволакивал ее и втирал внутрь сам солнечный свет, руками и всем телом он ощущал ее пленительные выпуклости, что заставило его с недоумением вспомнить, сколько раз он раньше отзывался о толстушках с презрением и насмешкой.

— Так, ты знаешь, о чем я подумала, ведь у нас нет палатки.

— Палатки?

В этот момент его интересовало совсем другое, его завораживала ее кожа, такая белая при ярком солнечном свете, с веснушками на плечах; он с наслаждением ощущал своими пальцами, какая она теплая, мягкая, нежная. Может быть, потому что они занимались любовью не в помещении, а на вольном воздухе. Он так ярко и полно ощущал происходящее, так глубоко был погружен во все изгибы ее тела, чего раньше никогда с ним не было. Он ласкал ее ягодицы, ни одна девичья попка еще не возбуждала его так, как эта, которая казалась ему самим светящимся солнцем среди зелени леса и коричневатой воды фиорда…

— Неужели мы отправимся путешествовать на машине, не имея с собой палатки?

Собственно говоря, именно так он и думал. Ведь за последние полчаса его планы насчет путешествия на машине свелись просто к небольшой двухдневной поездке по шоссе E-18 в сторону юга, а для такой поездки палатка не нужна. Можно прекрасно ночевать в автомобиле. Ничего другого у него и в мыслях не было.

— Неужели ты думаешь, что я смогу ночевать в машине?

— Иди сюда, ты ведь сама хотела, — бормотал он, просовывая колено между ее разгоряченными бедрами. — Поговорим о палатке потом…

Ей хотелось еще разок, как он отметил про себя, но она не забывала о своем:

— Ты знаешь, какой сегодня день?

— Господи, суббота. Ну и что из этого?

— А ты знаешь, сколько сейчас времени?

— Да это не займет у нас с тобой много времени…

— Посмотри на солнце, скоро полдень…

Черт побери, ну и что из этого. Яркое солнце, игры в индейцев, а она все говорит о времени, когда он уже лежит на ней, стараясь изо всех сил и обдирая коленки о проклятую скалу.

— А это значит, что до закрытия магазинов остался всего-навсего какой-то час. Если у тебя серьезные намерения…

— Серьезные намерения?

— Ну, да, серьезные намерения насчет путешествия. Тогда нам нужна палатка!

— Ну, хорошо, у тебя будет палатка.

Вздохнув, он сполз с нее. Настроение было испорчено. Хотя она дала понять, что хочет, и он снова приступил к делу. Вот уж, черт побери. На палатку нужно не меньше тысячи крон, а ровно столько у него и есть.

Теперь она легла на него, крепко обвила его обеими руками и принялась гладить его торс, дергала за волосы на животе, собственно, многие девушки именно так ласкали его, но ни одна из них не делала это так живо, шаловливо, непосредственно, совершенно не обращая внимания на ручейки пота, которые струились у нее по шее и между грудей, и при этом слегка щурила свои светло-голубые глаза, так что почти не было видно зрачков.

— Мне бы так хотелось, чтобы у нас с тобой была приличная палатка с навесом от солнца. И…

— Ну ладно же, ладно, хорошо!

— Н-да, по меньшей мере шестнадцать-семнадцать сотенных стоит такая штуковина…

Целуя ее, он ощущал вкус соли, пивного перегара и стоячей воды, но это не имело никакого значения. За деревьями послышался шум автомобиля, но у него не возникло ни малейшего желания прекратить любовную игру или как-то скрыться из виду. Не обращая ни на что внимания, он продолжал властвовать над этой трепещущей плотью, гладя ее округлые бедра, плотно находясь внутри, но в то же время продолжал размышлять о том, как хорошо заниматься любовью не в помещении, а на лоне природы, на берегу, среди леса. В этом было что-то истинно земное, настоящая в своем роде природная идиллия: мужчина и женщина, обливающиеся потом, в соитии на скале, тесно сплетенные тела, освещенные ярким солнцем. Таких фотографий, конечно же, не увидишь на рекламных проспектах. Никогда не увидишь. Там только глупенькие белобрысые восемнадцатилетние девчонки в бикини, которые демонстрируют свои груди и зубки в фотоателье за четыреста крон за снимок. Соплячки. Да, черт побери, будь я проклят, если мы не отправимся с ней в путешествие на машине! Будет, черт побери, у нас палатка! Да, черт возьми, мы еще утрем нос всем этим отпускникам!

11.

Прямо у шоссе, не доезжая Саннефиорда, располагался огромный торговый центр, с кафетерием и автосервисом. Тут же находилась и выставка-продажа туристического оборудования как внутри спортивного отдела, так и прямо на улице. Отсюда в конце концов он и украл палатку.

Это оказалось до смешного просто, когда, наконец, выбрали, какую именно. Ей хотелось большую, высокую, состоящую из двух отделений, с наружным навесом. Это три огромных свертка, наверняка, весом в десять-пятнадцать килограммов, которые абсолютно невозможно унести незаметно. Он предложил остановиться на палатке «Кочующая Долина», на двоих, весом всего в 2, 3 кило: нейлоновая вентилируемая крыша, покрытый полиуретаном нейлоновый пол, гарантирующий от проникновения влаги вовнутрь, как было сказано в рекламном буклете.

— Ты хочешь такую маленькую? — недовольно усмехнулась она. — Тогда мы будем вынуждены лежать прямо друг на друге…

— Ну, что же, сказано остроумно.

Она попыталась принять оскорбленный вид, но у нее ничего не получилось. Оба они еще находились под впечатлением быстрой езды. Щеки ее горели от солнечного тепла, которое пропитало ее всю во время той сиесты на берегу озера. Вокруг них лихорадочно сновали покупатели туристического оборудования, одержимые субботней манией покупок, ведь оставалось всего двадцать минут до закрытия магазинов. А завтра все магазины будут закрыты…

— Посмотри-ка на эту! — Она остановилась около новой экспозиции. — До чего шикарная штука!

Это был роскошный комплект класса люкс: палатка почти на уровне виллы, два спальных алькова, посреди пространство — кухня и столовая одновременно, навес с боковыми стенами, образующий отдельную комнату со стенами; их можно свернуть и убрать и тогда своеобразная гостиная превращается в террасу, на которой можно загорать, возможны разные варианты в зависимости от погоды и желания туристов. Прямо-таки настоящий особняк из оранжевого и цветастого пластика, материал, оснащенный ультрасовременной мебелью и оборудованием, раскладные шезлонги с мягкими подушками, обеденный стол на алюминиевой ножке с алюминиевым каркасом, на котором помещается узорчатая пластмассовая столешница, трехкомфорочная газовая плита, духовка, газовый холодильник, разноцветные пластмассовые сервизы, а также чемодан в виде бара с шейкером, в нем было несколько графинчиков, рюмочки и стопки, все из стекла, причем каждый предмет был аккуратно помещен в кожаный футлярчик с кнопочкой. Все это великолепие обрамляла подсветка из маленьких разноцветных лампочек, которые получали энергию от аккумулятора.

— Держу пари, что они и с той стороны тоже пришпилены, — пробормотал он, раздраженный ее восхищением.

— Вот такую палатку мне бы хотелось иметь!

— Такую не так-то просто тащить.

— Тащить? Да ведь у нас же машина…

— Я имею в виду, — произнес он с опаской, оглядываясь на других покупателей. — Я имею в виду, что мы не вынесем ее отсюда так, чтобы никто не заметил!

— Чтобы никто?.. Но?.. Ты, что, собираешься и палатку?..

— Здрасьте, пожалуйте!

— Ты, что, рехнулся? Нет уж, я на такое не пойду!

— Да не ори ты так, — пробормотал он, схватив ее под руку, озираясь по сторонам, новым, незнакомым взглядом. — Тебе ведь очень хочется иметь палатку, не так ли?

— Но ведь я же не имела в виду, чтобы…

— Тсс!

Те, кто наблюдал их со стороны, могли принять их за молодых супругов, препирающихся по поводу покупки туристического снаряжения. А ведь в какой-то мере именно таковыми они и являлись.

— Если ты считаешь, что я способен выложить две тысячи за какую-то там палатку, то ты очень даже ошибаешься.

— Но, подумай…

— Давай-ка, возьми себя в руки. Я все беру на себя, ты только сумей запудрить мозги продавцу.

С помощью продавца они, наконец, пришли к общему соглашению: выбрали трех-четырехместную палатку для похода в горы, с общей комнатой и спальней. Сделана она была из нейлоновой ткани, пропитанной силиконом, главный вход занавешивался сеткой против комаров, замки и колышки из легкого металла. Вес — четыре кило.

«Весьма популярная, обладающая всеми достоинствами палатка», — уверял продавец, молодой парень, совсем еще сопливый мальчишка, с угловатыми манерами, пушком на верхней губе, худыми руками, вылезающими из рукавов спортивной рубашки с эмблемой магазина, как и у всех других продавцов.

«Наверняка — школьник, который работает во время летних каникул. Сразу видно, сын какого-нибудь управляющего фирмой. Работа даст ему несколько лишних купюр для оплаты летнего путешествия на шикарной яхте вместе со своими одноклассниками по торговой гимназии», — со злобой подумал Томми.

Но, собственно, плевать на все это, главное, что в данный момент этот сосунок был целиком поглощен тем, что находилось под блузкой у Алисы.

— Мы бы хотели также осмотреть и палатку на троих.

Продавец взглянул на часы, затем смерил взглядом Томми, как будто догадываясь, что ночью они с Алисой спали в одежде. Вероятно, от них к тому же разило пивным перегаром. Волосы Томми слиплись от болотной воды. Алиса тогда отказалась нырять, это было с ее стороны последней жалкой попыткой сохранить остатки прически. Томми заметил, что завитки ее волос на шее все же немного слиплись. Тут у него вновь возникло ощущение солнечного тепла на губах, что дало ему повод скорчить заносчивую рожу. Он давал понять, что в разговоре с собой не допустит никаких возражений. Ведь ничто не могло дать большего чувства превосходства, чем воспоминания о том, что он только что занимался любовью с женщиной, на которую пялится этот сопляк. Продавец вздохнул и в третий раз направился к выставленным палаткам.

— Оставайся здесь и будь хорошей девочкой, пока я не вернусь.

Она бросила на него испуганный взгляд, но он только подмигнул ей, вновь ощущая во рту вкус соли и стоячей воды, схватил одну из свернутых палаток, которую они приглядели раньше, и скрылся в толпе возбужденных покупателей. Он чувствовал себя неуязвимым: любовные игры на солнце придавали ему ощущение легкости и стремительности. Подобно солнечному богу, одетому в кожаную куртку, ступал он среди толпы суетливых субботних туристов.

Когда он вернулся назад, он застал Алису и продавца стоящими вплотную друг к другу, склонившимися над рекламным проспектом.

— Они есть у нас и синего цвета…

— Да, это тоже красиво…

— Взгляните на фотографию. Имеются также три регулируемых воздушных клапана…

— Действительно, очень удобно.

— А отсеком для багажа можно пользоваться как изнутри, так и снаружи.

— Тоже замечательно, если пойдет дождь, например…

С ума сойти, как она тут стояла и выпендривалась перед мальчишкой. Можно сказать, они тут…

— Смотри-ка, что я нашел!

И он протянул ей маленький голубой походный примус, который он взял из корзины товаров со скидкой, стоявшей у входа.

— Всего-навсего 63 кроны, правда, здорово.

— Замечательно, — произнесла она растерянно.

А продавец все никак не мог оторвать взгляда от двух колыхавшихся под шелковой блузкой округлостей.

— Что же касается палатки, то я считаю, мы с тобой еще должны немного подумать, прежде чем сделать окончательный выбор. Не правда ли, Эва?

— Ну, да-а…

Он заметил, что она вот-вот расхохочется, и дружески хлопнул ее по плечу.

— Ведь у нас еще впереди неделя до отпуска…

— Ну, конечно же, Рагнар.

— Но эту-то штуку мы непременно возьмем сейчас…

И он заплатил за примус. С изысканными манерами, присущими владельцу особняка в Аскере, он поблагодарил продавца за помощь. И они поспешили к выходу.

Обычная молодая пара, готовящаяся к летнему отдыху, таких множество.

12.

— И ты не боялся, что тебя могут задержать?

Он купался в лучах славы. Она была шокирована его поведением и всей этой авантюрой с палаткой, но в то же время это вызывало ее восхищение. Пожалуй, восхищения было больше.

— Подумать только, одно дело — солнечные очки, но целая палатка! И ты не испугался!

— Да, брось ты, хватит перемывать это, — ухмыльнулся он снисходительно. — Не забудь, ты сама в этом участвовала. Это ты нейтрализовала того парня, иначе ничего бы не вышло.

Ну, что ж, он снова был на высоте, такой решительный, ему все по плечу. Он всегда чувствовал себя на высоте, когда сидел за рулем и вел машину. А рядом была приятная девушка.

Они двигались дальше по шоссе E-18 с трудом, в бесконечном субботнем потоке автомобилей и не превышая скорости 70 километров, все движение было как парализовано.

— Но ты проделал все так профессионально, как будто занимаешься подобным чуть ли не каждый день…

Что ж, если ей хочется, чтобы он оказался профессиональным преступником, то это его устраивает. Если бы она была такой уж паинькой, то давно бы порвала с ним.

— Но ведь мы вдвоем провернули это дело. Мы оба замешаны. Не так ли?

Она пожала плечами и на мгновение призадумалась. А потом произнесла серьезным тоном:

— Должна тебе признаться, что я и сама порой подворовываю. В супермаркетах, всякую там ерунду, вроде сладостей, какой-нибудь там паштет или плавленый сырок, но я этого, в общем-то, не стыжусь. Я считаю, что имею на это право. Потому что это несправедливо, что у меня мало средств только потому, что я в разводе и одна воспитываю ребенка. Осточертевает, когда тебе не хватает денег! Иногда я краду продукты, которые, собственно говоря, не так уж мне и нравятся. Например, сыр в банках или что-нибудь в этом роде. Я беру их просто потому, что меня ужасно соблазняет все, что я не могу себе позволить.

Он высунулся из окошка, чтобы посмотреть, нельзя ли как-нибудь выскользнуть из автомобильной очереди. Ему с трудом удалось таки обогнать нескольких недотеп, но потом пришлось снова встать в ряд, чтобы не врезаться в идущий навстречу трейлер. Скрежет тормозов, мигание фар, суета. Проклятая дорога, сплошные повороты, подъемы да спуски. Томми помахал вытянутым средним пальцем перед разъяренной рожей одного типа, который вздумал грозить ему кулаком.

— Вставь это себе в задницу, приятель!

Алиса повернулась к заднему сидению и начала рыться в пакетах с едой, ее попка рядом с ним, плотно обтянутая джинсами, напряглась, и он снова ощутил желание. Можно было бы и прямо сейчас. Но на этот раз он решил, что надо все же знать меру. Она снова прислонилась к спинке сидения, в руках у нее были остатки батона и полстаканчика чудесной икры.

— После совершенного преступления аппетит зверский…

Она выковыривала мякиш из батона, а икру из стаканчика брала прямо пальцами: «Ничего себе, солененькие ягодки, тридцать восемь крон стаканчик».

Она протянула ему горбушку и остатки икры.

— Посмотри, там где-то еще ветчина должна быть, — сказал Томми.

— Ой, и ветчинки тоже так хочется!

— И пиво тоже должно быть…

Они продолжали медленно, но верно двигаться к югу. К двум часам пробка стала рассасываться. Видимо, кто-то уже добрался домой, кто-то на дачу, к себе или друзьям, а волна вечернего часа «пик» еще не наступила.

В садиках вокруг вилл бледнокожие женщины в тесных бикини нежились на солнце, лежа на полосатых пледах или в цветастых шезлонгах, в то время как их тучные бледные мужья с обгорелыми плечами толкали перед собой машинки для стрижки газона. Некоторые сидели за кофейными столиками на вновь пристроенной веранде, в тени деревьев или под тентом. Одни играли в бадминтон, другие бросали друг другу пластмассовую тарелку или развлекались какими-нибудь другими новомодными летними играми.

— О, Боже, эти садики вокруг вилл убивают меня! — простонал он.

Сейчас они ехали по местности, где жители имели какое-то особенное пристрастие к кустикам бегонии, посаженным в отверстия старых автомобильных покрышек, выкрашенных в белый цвет, а камни, обрамляющие клумбы, были сплошь выкрашены в красный с синим цвета, дорожки из плитки — выложены в шахматном порядке. В каждом саду непременно стоял аист на одной-единственной розовой ноге посреди искусственного пруда, на берегу которого обязательно возвышалась ярко-красная ветряная мельница, приблизительно одного с ним роста.

— Да, уж, ну и райончик. Кажется, это Вестфолд. Видела ли ты где-нибудь еще более ужасное?

— Ну, не все уж так ужасно, — ответила она.

— Да ты только посмотри: искусственные водяные лилии!

— Мне кажется, что водяные лилии — это красиво! — возразила она.

По обеим сторонам шоссе было полно туристов, которые сидели за покрытыми скатертями раскладными столами, ели, поглощали всевозможные бутерброды и пили кофе из кофейников-термосов… Маленькие дети пили кока-колу из огромных бутылок и махали Томми и Алисе, которые жевали черствый хлеб с соленым окороком, запивая все это теплым пивом, взятым с заднего сидения автомобиля, и тоже махали детишкам в ответ.

— Как все это чудесно! — сказала Алиса.

— Ну, признайся, что у нас с тобой все идет хорошо… А тебе что надо? — пробормотал Томми, замахнувшись бутылкой на человека, высунувшегося из встречного «Вольво» и чересчур пристально вглядывающегося в них. По ее тону он понял, что она хотела бы вот также остановиться где-нибудь и пить кофе с печеньем. Это уж чересчур!

Он выбросил пустую пивную бутылку через открытое окно, и она с грохотом ударилась об асфальт. Тем самым он хотел выразить чувство удовлетворения, которое охватывало его при мысли о том, что там, на заднем сидении у них лежит сверток с палаткой и примус.

— Ты знаешь, мне ведь довелось быть южнее Холместранда, — произнесла она. — В Холместранде я сама была однажды вместе со школьным оркестром. Это было, кажется, около десяти лет назад. Я помню, как мы ехали на автобусе, проехали Драммен, спустились здесь с холма — перед нами открылся вид на фиорд. Солнце шпарило, мы все перепотели, а тех, кто сидел на заднем сидении, начало тошнить. А я думала: «Вот он, Серланд, юг!» Открывшийся вид казался мне самым прекрасным из виденного в жизни. И с той поры я всегда мечтала совершить автомобильное путешествие по E-18, чтобы по-настоящему ощутить солнце, лето, море и…

— Того же самого жаждут и все остальные норвежцы, — ухмыльнулся он.

— Ну, что ж, я это понимаю, но для меня это не означает, что мне не стоит желать того же самого.

— А для меня как раз наоборот, если более десяти человек хотят чего-то, то для меня совершенно очевидно, что дело не стоит того. Ясное дело — это дерьмо. Ты знаешь, я по характеру анти, таким родился и живу и процветаю в качестве анти.

— И, тем не менее, ты едешь, как и все, по E-18, соблазняешь меня отдыхом в палатке, — под дразнила она его.

— Именно так. Потому что это будет настоящий антиотдых с антизагаром и антикупанием…

Выпитое пиво сделало его голову тяжелой, зато губы сами по себе легко растягивались в улыбку. Хотелось смеяться по любому поводу. Он, как и все, клюнул на приманку. Вид на фиорд, не доезжая Сандефиорда, навеял на него сладкую грусть. Красота как в рекламном проспекте. А, собственно говоря, когда-нибудь ему доводилось быть совершенно свободным, куда-нибудь поехать, расслабиться? Когда он в последний раз был на юге? У него и в мыслях не было отправиться на Мальорку или Канарские острова вместе с мамашей и ее Директором, не дай Бог такое даже только представить: нестерпимый зной, жара, расстройство желудка, вечные споры и препирательства по поводу покупок, меню в ресторане, средств, потраченных Директором на спиртное. Он думал о Норвегии, норвежском лете, сельтерской воде, остужаемой в морских волнах, о порывистом гудящем ветре, о ночах, светлых, горячих, как девушки во время велосипедных прогулок. Боже, когда в последний раз он по-настоящему ощущал норвежское лето? Конечно же, он помнит одну из таких поездок, хотя ему не так уж приятно вспоминать о ней. Стоило ему только прищуриться на солнце, как перед глазами возникла картина: белая пирамидальная палатка в лагере у моря между Бревиком и Крагере, постоянный шум дождя, барабанящего по крыше, старые свалявшиеся спальные мешки, примус и вода в жестяном ведре. Единственное лето, когда он отдыхал вместе с обоими родителями. Последнее лето, когда отец еще жил вместе с ними. Тогда у него была работа, и он купил «Шевроле», естественно, старый, и, конечно же, недостаточно хороший для мамаши. Тем летом они серьезно поссорились, кажется, именно во время отдыха, хотя, что он тогда понимал, совсем еще мальчишка, бездельничал целыми днями: то плескался в море, то слонялся по берегу, то лазил по прибрежным скалам, а то жарился на солнце, закрыв глаза, ощущая, как под плавками у него сам по себе шевелится его член…

— Давай-ка, мы с тобой поищем какой-нибудь антипалаточный уголок, — вдруг предложил он. — Ведь глупо располагаться у самой дороги, когда погода стоит прекрасная. Мы ведь никуда не спешим, правда?

— Ты хочешь, чтобы мы расположились, где попало, а не в отведенном месте?

— Именно! Разве мы с тобой не на отдыхе? А разве отдых не означает, прежде всего, свободу? На кой черт нам нужна палатка, если ее нельзя поставить, где хочешь?

Томми совершенно обалдел от жары и пива, он узнавал старые полузабытые места, и в нем пробуждались такие невообразимые желания, что для их осуществления автомобиль уже не казался такой надежной защитой от окружающего мира.

— Ну что ж, если ты считаешь, что так будет лучше… — произнесла она озадаченно. — Но ведь это запрещено. Не везде ведь дозволено располагаться.

— Территория Норвегии представляет собой поверхность в восемнадцать тысяч триста пять квадратных километров, — спокойно возразил он.

Он не только умел удерживать инициативу в своих руках, но и к тому же прекрасно разбирался в географии, всякие там карты, маршруты, ориентировка на местности — это его стихия.

— Население занимает только сотую часть этого огромного пространства, и посему я никогда не поверю, что среди дикой природы нельзя найти площадку два на три, чтобы поставить палатку!

13.

Не успели они вбить колышки в землю, как владелец земли был тут как тут.

Проселочная дорога в сторону Сольвика, не доезжая Порсгрюнна, показалась им весьма заманчивой. Так же, по-видимому, считали и туристы, проводившие здесь свой уик-энд, и владельцы летних домиков, а также более или менее солидные владельцы особняков с приусадебным хозяйством и участками плодородной земли, живописно зажатыми между скалами на побережье. Они проезжали мимо заборов из белого штакетника, которые пестрели табличками с надписями: «Частное владение», «Подъезда нет», «Ставить палатки запрещено».

Единственная дорога, ничем не перегороженная и без запретительных знаков, привела их на свалку. А когда им удалось, наконец, свернуть в сторону и выбраться на небольшой участок земли под нависшей скалой, кажется, совсем необитаемый, хотя не на побережье, но все же с видом на море, стоило им начать изучение инструкции по установке палатки, как появился какой-то человек.

— Здесь запрещено ставить палатки. Вы что, не видите объявление? Вы что, не умеете читать?

— Какое объявление? Никакого объявления нет…

Они продолжали удивляться и отрицать.

Но, ясное дело, они проиграли, потому что, оглянувшись, Томми совершенно отчетливо увидел метрах в двадцати прибитое к сосновому стволу объявление. Не трудно было понять, что никакие такие номера с подобным типом, землевладельцем, не пройдут. Твердо и непоколебимо стоял он на своей земле своими тонкими ножками, вылезающими из шорт цвета хаки, которые, казалось, были свидетелями какой-нибудь там войны где-то в африканской пустыне. Рубашка на нем была с клапанами на рукавах, а на нагрудном кармане виднелась монограмма, что также наводило на мысль о военном обмундировании. В руке он держал трубку, причем рука, державшая ее, была угрожающе поднята, как будто в ней находилась не трубка, а хлыст. Обут он был в коричневые сандалеты на пряжках. Под зелеными гольфами скрывались узловатые вены. А из-под полей смятой посредине шляпы виднелись седые взъерошенные брови, взгляд этого типа недвусмысленно выражал подозрительность, неприязнь и безграничное превосходство. Без сомнения, это был какой-то начальник, важная персона из Шиена, который во время уик-эндов воображал себя помещиком. С таким при свете дня лучше не связываться: чуть что, вызовет полицию и умотать не успеешь.

— В следующий раз будьте внимательнее, — торжествовал Монтгомери, попыхивая своей трубкой и наблюдая за их попытками снова запихнуть палатку в мешок.

— Загородили бы, что ли, это место, а то сбивают людей с толку на отдыхе… — Томми с размаху поддал ногой пластиковый пакет, колыхавшийся на ветру.

— Почему бы вам не поехать куда-нибудь, к примеру, в Оддане Санд, всего две-три мили по шоссе? — он выпустил в воздух облачко дыма. — А может вам лучше отправиться в Скровику, пожалуй, это место больше подойдет таким, с позволения сказать, туристам, как вы. Во всяком случае, чтобы я вас больше здесь не видел, нечего беспокоить приличных людей!

Им ничего не оставалось, как выслушать этого говнюка! А все из-за этой проклятой палатки, если бы не она, они могли бы ответить так, чтоб запомнил на всю жизнь, и уж, во всяком случае, оставить последнее слово за собой. Но палатка связывала их по рукам и ногам. Из-за нее они были вынуждены унижаться и вымаливать для себя клочок земли, как какие-то малоимущие клиенты домостроительного банка. Из-за палатки любой кретин-землевладелец мог унизить их. Его прошиб пот и, лихорадочно собирая разбросанные вокруг колышки, он проклинал про себя палатку, из-за которой они не могли сейчас просто так взять и пройтись вдоль моря по кромке прибрежных скал. Берег принадлежит всем. Проклятая палатка! А за стволами сосен, такой близкий и такой недоступный, блестел фиорд.

— Всего какая-нибудь пара миль по шоссе, — прогремел им вслед генерал, пока Томми с яростью разворачивал машину.

— Ну, вот, видишь. Я говорила. Лучше всего найти кемпинг, — подытожила Алиса.

Интересно, почему она так спокойно восприняла их поражение?

— Кругом полно кемпингов. Я видела кучу указателей.

— Кемпингов!

Коли заимел палатку, выходит теперь обречен на житье в кемпинге или в какой-нибудь немыслимой глуши.

— Ты что, думал, что во время путешествия на машине можно совсем обойтись без кемпингов? — резонно возразила она ему. — А ведь там есть и продуктовые киоски, и комнаты для умывания, и нормальные туалеты, и…

Место, где они остановились, называлось «Прибрежный кемпинг. Смигебухта». Перед их взором предстал красно-белый шлагбаум и похожий на барак домик, в котором, по-видимому, размещалась администрация, двое служащих, молодых парней в белых майках со значками фирмы и беспокойными физиономиями, отвели им место на неровном участке между ольшаником и свалкой, прямо за дощатым сараем, где размещались туалеты и помещения для умывания. Геометрически правильный участок вытоптанной земли указывал, что здесь уже давно стояли палатки. Они постарались разложить свою так, чтобы выход из нее располагался прямо напротив того захламленного участка земли, где находилась кухня их предшественников. Здесь на траве отчетливо были видны коричневые кружки, места, куда ставили кастрюли и чайники. Своеобразная тропинка из засохшей мыльной пены, зубной пасты, кофейной гущи вела к кустам ольхи, где были набросаны фантики, обертки от мороженого, обгорелые спички, огрызки яблок, банки из-под пива и железные пробки от бутылок, весь этот хлам был уже наполовину втоптан в светло-коричневую землю.

— А самое «приятное», конечно, то, что каждый, кому понадобится в сортир, будет непременно проходить мимо нашей палатки, — пробормотал он, пытаясь растянуть палаточную ткань по земле так, чтобы углы получились максимально прямыми.

— Тебе все не так!

Желая продемонстрировать ему свою практичность, она сосредоточенно пыталась разобраться с различными частями палатки, рассортировать всякие там ремни и оттяжки.

— Здесь тропинка кончается. К тому же нам будет близко до туалета.

— …К тому же вонища.

Дверцы машины были открыты, оттуда гремела музыка. На сиденьях были навалены горы смятой одежды, полиэтиленовые пакеты, разные банки и упаковки с едой. Вбить колышки в землю оказалось не таким уж легким делом, как он думал сначала. Во-первых, было просто нечем их забивать, и он догадался использовать камень. Кроме того, вся почва оказалась пронизанной мощными сосновыми корнями. В целом же место было не таким уж плохим: сосновая полянка, кое-где поросшая травой, местами просто песок, с одной стороны — каменная гряда, с другой — ручей, берег которого был покрыт кустарником и сочной зеленью, в основном, крапивой. Фиорд и пляж — совсем рядом. Все-таки хорошо находиться рядом с прохладным ручьем. Там, подальше за каменной грядой, всего в метрах в двухстах от них, прямо под палящими лучами полуденного солнца, стояло множество автомобилей с прицепами, сверкая изгибающимися в разные стороны телевизионными антеннами, дальше, ближе к морю, ветерок теребил края разноцветных красных, синих, золотистых кабинок для переодевания. Отдыхающие развлекались игрой в бадминтон, кто-то перебрасывался мячом. Мужчины и женщины проводили на берегу целый день, а когда возвращались к своим палаткам, носы у них были обгоревшие. За взрослыми трусили целые выводки уставших, хныкающих детей.

Он изо всех сил пытался вставить одну в другую металлические трубки каркаса. Алиса помогала ему изнутри палатки и просила его поторопиться, а то она уже погибала от духоты. Ему показалось, что проходящие мимо чересчур уж пристально глазели на них, но, по-видимому, таковы были нравы кемпинга: новички вызывали жгучий интерес. Собственно говоря, так обычно и бывает в любом жилом квартале.

Наконец, им удалось установить палатку, она гордо возвышалась, оранжевая в цветочек палатка из водонепроницаемого, но вентилируемого нейлона. Пол, правда, совершенно невозможно было выровнять, да и стены были отнюдь не такие уж прямые и ровные, но с «багажным отсеком», который красовался рядом со спальней, было все в порядке. Здесь они уложат свои вещи.

Она уже начала перетаскивать вещи из машины, восхищаясь всем подряд: самой палаткой, и видом, и всем окружающим. Он отдыхал на переднем сидении, выставив ноги из машины, весь пропотевший после возни с палаткой, с тяжелой головой после выпитого пива и мыслями о том, какого черта их занесло в этот кемпинг, воплощенный рай для обывателей. Разве о таком отдыхе, о подобной свободе он мечтал, хотя вынужден был признать, что и прибрежные скалы, и горы, где местами был отчетливо виден красный гранит, и белая полоска песка на побережье, на которые он смотрел из тени ольшаника, произвели на него впечатление. Слава Богу, что хоть место им отвели приличное, откуда вид действительно, что надо. Прямо-таки воплощение мечты о лете: солнце, море, скалы. И даже никаких мельтешащих туристов на горизонте, которые могли бы помешать первому впечатлению. Стоило чуть прищуриться, и перед его глазами вставала пирамидальная палатка из того далекого лета, такая же скошенная и плохо натянутая, как и теперешняя.

— Спальные мешки! — вдруг завопила Алиса, высунувшись из палатки.

— Что?

— Мы забыли про спальные мешки! Как мы будем спать ночью?

Она заявила свои претензии так категорично, что он сначала даже и не сообразил, в чем дело. Сам он считал само собой разумеющимся, что они будут спать в машине. Для него это было вполне естественно, несмотря на то, есть у них палатка или нет. Но только не для нее. Он понял, что его худшие опасения подтверждаются: палатка — это обуза. К тому же с ней тебя могут и скорее словить. Палатка несла с собой и другие неприятности: спальные мешки ей подавай! А дальше что?

— Ты мог бы подумать об этом заранее!

Он видел, что она вне себя, но никак не мог себе представить, что можно придавать такое большое значение каким-то спальным мешкам. Но все же, пожалуй, не стоит выказывать раздражение, по крайней мере, до поры до времени.

— А почему это только я должен обо всем думать? Ты получила палатку. Не так ли? Сама могла бы подумать о спальных мешках, если эти чертовы мешки так важны для тебя!

— Для меня важны эти чертовы мешки, а для тебя? Как ты, интересно, собираешься спать ночью?

— Разве в этой чертовой палатке нет пола? У нас есть куртки, полотенца, в машине лежит плед. Ну, что, мы не сможем, используя все это переночевать одну-две ночи? Мы что, пенсионеры, что ли?

— Куртки и плед! Скажите, на милость…

Ее прорвало. Она стояла потная и взъерошенная, как какая-нибудь туповатая домохозяйка, которая постоянно препирается с мужем по поводу покупки цветной капусты или свежей макрели. Ему сразу же вспомнились скандалы между отцом и матерью в то давнее лето. Вечно не хватало денег, и они ссорились каждый день из-за покупки клубники…

Он чувствовал, как в нем нарастает злость. Ему хотелось дать ей по морде, чтобы она заткнулась и раз и навсегда прекратила высказывать растущие претензии. Конечно же, было приятно вчера покорить ее, осуществив некоторые ее мечты, а сейчас она, видите ли, выпендривается, стоя перед ним в джинсах в обтяжку и шелковой блузке с потной перекошенной физиономией, и предъявляет к нему требования так, как будто имеет на него какие-то права, превращая их путешествие в балаган.

— Ну ладно, успокойся!

Он все еще продолжал сидеть в автомобиле, уютно устроившись на сидении, выставив ноги наружу и упершись ими в желтую вытоптанную траву. Запах сосен умиротворил его.

— Ладно, в понедельник, когда откроются магазины, ты получишь сколько угодно спальных мешков. А сейчас давай пойдем и искупаемся.

— Ну ладно. Правда у меня нет купальника…

Она все еще продолжала дуться на него.

— У меня тоже нет.

— Тут кругом полно людей.

— А мы уйдем подальше.

Она вздохнула, положила какие-то мелкие вещи в багажный отсек и застегнула молнии. Он вытащил кассетник, захлопнул дверцы и запер машину на ключ. Прямо, как бывалые туристы. Они взялись за руки и пошли вдоль берега. Она была в своих модных джинсах и на высоких каблуках. А им вслед из каждой палатки неслись звуки субботней музыкальной программы.

14.

Естественно, что как только они вышли за пределы палаточного городка, она тут же сломала каблук. Ясное дело, что у нее была отнюдь не идеальная обувь для лазанья по скалам, и, шагая по гладким валунам, вынужденная перепрыгивать через глубокие расселины, она все больше и больше убеждалась в этом. А они шли все дальше и дальше, выискивая тихое место, которое не кишело бы солнцепоклонниками. Это оказалось не так-то просто. Взгляды, которые бросали эти нежащиеся в солнечных лучах люди раздражали его: эти взгляды говорили о том, что их в какой-то мере признавали за своих. Взгляды были оценивающие, эти люди как бы пытались составить себе мнение об этой парочке, соблюдены ли ею все правила хорошего тона, принятые здесь: касательно одежды, пляжных манер, курортных принадлежностей. А у них с собой в пластиковом мешке было всего-навсего пара махровых полотенец да три последние банки пива. Ему показалось, что отдыхающие пристально вглядывались в их лица для того, чтобы убедиться, что новички находятся в таком же экстазе от моря и шхер, как и они сами!

Но еще хуже стало, когда из поля зрения исчезла последняя палатка, и туристов, нежащихся на прибрежных валунах, сменила местная публика, расположившаяся на субботние пикники. Кругом было видно бесчисленное количество шезлонгов, тентов, пледов, складные столы ломились от всевозможных коробок с печеньем, корзиночек с нарезанным хлебом, разных сыров, колбас, яиц вкрутую, термосов-кофейников, коробок с молоком и бутылок лимонада для детей. В тени хилых, редких сосенок клевали носом разморенные жарой бабушки. Сплошные панамки, майки а-ля Таити, шорты в стиле Флорида, ультрамодные гольфы и мощные кроссовки. Виднелись цветастые платья с оборками, поднятыми над худыми коленками, и чулки, закатанные колбасками над бесформенными лодыжками. Розовое нижнее белье на дородных телах. Узкие полоски бретелек ярко выделялись на бледной коже. Глянцевые бюстгалтеры, лоснящиеся плечи, щеки, животы, ноги так и сверкали на солнце. Потные шифоновые шарфы на головах, чтобы предохранить субботние прически от соленых брызг и ветра. Бесцветные серые полотенца, взятые из ванных комнат, бережно обнимают солидные округлости, спины и мощные груди. Горы газет, вереницы бутылочек с различными пляжными кремами и маслами, на многих носах виднелись приклеенные газетные треугольники, а к очкам для чтения добавлены еще и затемненные стекла.

Здесь их провожали еще более неодобрительные, недоверчивые взгляды, когда, спотыкаясь, они с трудом, словно под перекрестным огнем, пробирались среди множества помешанных на загорании и кофепитии жителей южной Норвегии. Эти люди тут же отнесли их к категории туристов из кемпинга, что уже само по себе было отрицательным и подозрительным. Ведя за собой хромающую Алису, он ощущал себя прямо-таки настоящим преступником, скрывающимся от преследования, ему хотелось как можно скорее увести ее по спуску ближе к морю, подальше от этих недоброжелательных загорелых лиц, он упорно тащил ее вперед, пока она не взмолилась, ведь они все же не на кроссе, ей так трудно идти со сломанным каблуком!

— Ты видела, как они на нас смотрят? Ханжи проклятые! — рявкнул он.

Последние слова он выкрикнул во весь голос, что доставило ему огромное удовольствие.

— Господи, да что ты шумишь? Ведь это так естественно взглянуть на проходящих мимо…

— Это ты так думаешь, ведь ты из деревни…

Внезапно его охватило чувство одиночества. Неужели Алиса была такая же, как они, была заодно с ними. Он еще крепче сжал ее руку и потащил за собой. Во всяком случае, он не собирался ее упускать.

Наконец, они набрели на крохотную бухточку, просто-таки расселину в скале, поблизости не было видно ни одной машины. Правда берег был не песчаный, а покрытый галькой, тут же лежал плоский пологий камень, горизонтальный уступ, на котором вполне можно было полежать, нежась в лучах заходящего солнца. Другая сторона бухточки была уже в тени.

Он с трудом уговорил ее снять с себя одежду, дул свежий ветер, и жара уже спала. К тому же она боялась, что кто-то может появиться. Она стояла на одном каблуке на глыбе красного гранита и напряженно вглядывалась в бьющиеся о берег волны, как будто ожидая, что в любой момент сюда могут нагрянуть толпы туристов и окружить их. Собственно говоря, и у него уже пропало желание купаться, но раз он затащил ее сюда, это его обязывало. Ее пассивность и нерешительность раззадорили его. Он раздраженно снял с себя одежду и неловко спрыгнул на шероховатый уступ, перепрыгнул через шуршащую полосу гравия, сухих водорослей и каких-то щепок, и заковылял к воде, с трудом ступая по дьявольски острым камням. Войдя в воду по колено, он в замешательстве остановился. Ни малейшего желания идти дальше не было, ноги почти свело от холода, положение дурацкое. Что может подумать она, глядя на него сзади. Но ему не оставалось ничего другого как идти дальше, ведь он постоянно принуждал себя к новым этапам в осуществлении задуманного. Да… E-18… Летняя мечта… Он сжал зубы, сделал несколько шагов вперед и плюхнулся в пенящиеся волны.

Вода была совсем ледяная!

Ледяная! Как вспышка молнии от макушки до кончиков пальцев его пронзило мучительное ощущение холода. Прочь! Прочь отсюда. Он отчаянно барахтался и ловил воздух ртом. Да, но хорош же он будет, если бросится обратно и будет карабкаться снова наверх, как мокрый щенок. Ну, нет, хоть сколько-нибудь он все-таки должен проплыть… ведь купание — неотъемлемая часть летнего отдыха! Он знал семьи, где, живя на даче, все члены семьи были просто обязаны купаться при любой температуре воды. Господи, раз, два, три… Холод, подобно огню, охватил его. Все тело: грудь, плечи, живот — все тело как будто окоченело. У него перехватило дыхание. Он зажмурил глаза, как будто это могло помочь сохранить внутреннее тепло, и потому совершенно потерял все ориентиры. Он барахтался фактически на месте. С чувством бесконечного облегчения он коснулся ногами дна и зашагал к берегу, переступая через пучки водорослей, и дальше по разъезжающейся под ногами гальке навстречу Алисе, на лице которой он увидел и сочувствие, и насмешку одновременно.

Наконец-то он взобрался на освещенный солнцем уступ:

— Н-да, свежо… Но приятно.

Он тяжело дышал, так, как будто переплыл Ла-Манш. Мучительно осознавал, что его член превратился в сморщенный стручок.

— Теперь твоя очередь.

— Нет, для меня, пожалуй, чересчур холодно.

— Да нет же, это только сначала так кажется…

Его зубы отбивали дробь. Дул порывистый ветер, и казалось, что солнце совсем не греет.

— Ну, давай же! Какой же отдых без купания!

— Прямо даже и не знаю…

— Ну-ну, не дури!

Теперь настал ее черед, она была обязана войти в воду, раз уж они отправились в автомобильное путешествие по южному побережью и остановились в кемпинге, то все должно быть как полагается: совместное купание обнаженными — гвоздь программы во время летнего отдыха. Он ни за что не признает, что его купание не доставило ему ни малейшего удовольствия.

— Сначала страшно, а потом чувствуешь себя просто великолепно.

Она сдалась. На своем единственном каблуке проковыляла к камню у берега, села на него и, повернувшись спиной к Томасу, стала раздеваться. Ни следа прежней раскованности, как там, у лесного озера в районе Вестфолда. Растянувшись на уступе скалы и пытаясь согреться, он с неодобрением смотрел ей в спину, и она сняла джинсы, потом трусы и тут же решительно направилась к воде, как будто была какая-то спешка. Никаких тебе колебаний. С девушками это бывает. Она плыла рывками, высоко держа голову над водой; по выражению ее лица он мог видеть, что и ей холодно, но она плыла совершенно спокойно, не издав ни единого звука, даже не вскрикнув, как будто ей это было даже приятно. С характером девушка.

Потом она расстелила полотенца на камне, чтобы было удобней лежать, но все равно все время жаловалась на то, что скатывается вниз. А когда он притянул ее к себе и, крепко прижавшись, попытался коленкой раздвинуть ей бедра (кажется, в его стручке пробудилась жизнь), а ее груди после холодного купания казались такими соблазнительными, она от него отпрыгнула, прошептав, что боится, что кто-нибудь может прийти. Кроме того, она вся тряслась от холода, да и сам он никак не мог согреться. Да, на секс после купания только в кино интересно смотреть.

На обратном пути они заметили на уступах, подобных тому, на котором лежали, и в расселинах, мятые, белые клочки бумаги — свидетельство того, что местные жители спокойно использовали свое каменистое негостеприимное побережье в качестве отхожего места.

Вернувшись, они ощутили зверский аппетит, но из Аскерских запасов уже мало что оставалось. Они сидели в автомобиле и довольствовались сухим хлебом, остатками крабовых консервов и апельсиновым желе из стаканчика. Эту еду они запивали водой, принесенной в пивных бутылках из умывальной комнаты. Ведра-то у них не было.

— Хорошо бы иметь пару стульев и стол, — вздыхала она.

— Хорошо бы нам иметь заодно и целый фургон, куда можно было бы погрузить ту кучу вещей, которые тебе хотелось бы иметь.

— Мне бы хотелось, а разве тебе они не нужны?

— Я лично ни в каком лишнем барахле не нуждаюсь.

— Неужели?

Он уставился в окно машины и понял, что она права, не мог он обходиться хотя бы без минимального уровня комфорта. К примеру, конечно же, его никак не мог удовлетворить их теперешний обед: сейчас он с удовольствием съел бы дымящуюся пиццу или пару гамбургеров, или же несколько вареных колбасок с лучком, с хлебом или там с кетчупом. Но продуктовый киоск был закрыт. Она облизала пальцы, испачканные в желе, и взглянула на него.

— Ты перестал ворчать, и это уже хорошо.

— Сейчас бы бутылочку пивка да горячей пиццы. Еще я подумал о том, как хорошо, вообще-то, летом в городе.

— Ты рехнулся, — устало возразила она. — Ведь именно ты хотел любой ценой уехать из города. Ты что, уже забыл?

Он хотел сказать, что хотел просто попробовать, но теперь ему это уже надоело. Но ведь это было бы его поражением, а он ни за что не допустит, чтобы предстать перед ней в таком свете — нет уж, это ни к чему. И ведь самое худшее, что она была права. Ему действительно осточертел и город, и случайная работа, и небольшое проворачивание «делишек» вместе с длинноволосыми приятелями. Он был прямо как в воду опущенный до встречи с ней, а теперь — другое дело. Так что поглядим, что будет дальше.

— Ну что, а теперь чем займемся? — спросил он, просто чтобы сказать что-нибудь. Люди вокруг них прохаживались, играли в различные игры или уютно устроились вокруг своих походных примусов. Время кофепития, время тихого семейного досуга — его воротило от всего этого.

— Все отдыхают! — радостно произнесла она, зевнула и потянулась, заложив руки за спину и глядя вдаль сквозь переднее стекло. — Ой, я прямо-таки засыпаю. Мы ведь так рано поднялись, а сейчас сколько?

— Время — четверть девятого, — ответил он сухо, одновременно восхищаясь и испытывая к ней неприязнь из-за того, что уж слишком легко она приспособилась, ведь у нее дома ребенок и вообще.

— Это все из-за свежего воздуха, — сказала она и снова зевнула.

15.

Наконец, на землю опустился серо-голубой вечер, и небо с жадностью поглотило последние краски фиорда. А вдали, на востоке, все цвета и оттенки сливались в единую темную пелену ночи. Они сидели в машине, горел неяркий свет, тихо играла музыка. Играла почти неслышно, потому что таков был общий настрой, который им было неудобно нарушать: сгущающиеся сумерки среди стволов сосен, разговоры, шелест радиопередач, многоголосый смех, осторожные шаги по дорожкам на фоне надвигающейся ночной тишины, уже готовой полностью окутать кемпинг.

Она повернула к себе зеркальце автомобиля и устроилась перед ним, как перед туалетным столиком, похлопала себя по щекам и шее, провела пальцем по покрасневшему носу, прошлась по волосам расческой, которую отыскала у себя в сумочке:

— А ты знаешь, что у нас нет мыла и зубных щеток?

Она так крутилась и вертелась перед этим маленьким автомобильным зеркальцем, как будто готовилась ко сну, сидя за туалетным столиком в обычной спальне. Он перелистывал «Криминальный журнал», который нашел у себя в бардачке машины, он понимал, что это чтиво — явное дерьмо. «Сенсационный выпуск» очередного номера почти всегда разочаровывал его. Впрочем, он любил сравнивать свою находчивость с той, которая приписывалась очередному герою похождений, любил оценивать ходы полиции и замечать те неверные шаги, которые делал тот или иной преступник и которые он лично никогда бы не допустил. Сейчас он, правда, в основном, просто смотрел картинки. Порой бросал взгляды на Алису, она продолжала крутиться перед зеркалом. Его снова охватило возбуждение.

Сумерки, окутавшие все вокруг, сделали едва освещенное внутреннее пространство машины островком интимности. Повсюду на проводах раскачивались зажженные лампочки, которые придавали людским теням на фоне палаток карикатурные черты. Это пробуждало его фантазию. Он начинал вспоминать тот летний отдых в пирамидальной палатке, когда ему, тринадцатилетнему, сгорающему от желания подростку мерещились всевозможные эротические картины в соседней, плотно застегнутой палатке. Господи, да чем же еще, собственно говоря, могут заниматься двое взрослых людей, мужчина и женщина, оказавшиеся в таком тесном пространстве? А ведь неподалеку стояла и их собственная палатка, новехонькая, сияющая еще невыгоревшими яркими красками, в которой была и спальня, и багажный отсек, водонепроницаемый пол и сетка от комаров, места здесь хватит на четверых, чего они ждут?

— Ну что, давай-ка и мы не будем терять времени даром, — откровенно преложил он.

— Мне надо что-то сделать со своими волосами, — пожаловалась она, разглядывая себя в зеркале.

— Пошли, — сказал он и, захватив плед, зашагал по серому, зыбкому, скрытому темнотой песку.

Она спала рядом с ним. А он лежал с открытыми глазами.

Удивительно, ведь обычно он засыпал первым. Это девушки обычно любят еще полежать полчасика, поласкаться, поболтать о чем-то, в то время как его уже всегда охватывала дрема, и он делал усилия, чтобы не захрапеть. Но сегодня вечером все было по-другому. Он лежал на спине, укрывшись пледом и кожаной курткой, и вглядывался в просвечивающий потолок палатки. Все получалось совсем не так, как ему хотелось. Ему все время что-то мешало: свет, проникающий снаружи, всякие посторонние звуки, запах нейлона и клея, которым были промазаны швы. Все это его настолько отвлекало, что он чрезмерно сосредоточился на самом акте. Смех из соседней палатки передернул его и заставил сжаться, и поставить перед собой вопрос ребром: неужели его эрекция должна зависеть от посторонних?

Размышляя об этом, он потерял потенцию. Неужели он такой зануда? Да просто стенки у палатки тонкие. Ведь если они слышали каждый шаг снаружи, то наверняка и до прохожих доносились звуки из палатки. Его дыхание. Не говоря уже об ее стонах. Вот проклятье-то! Но ведь наверняка такие проблемы были у всех. Как это добрые люди занимаются любовью здесь, в палаточном городке?

Алиса на сей раз была какая-то утомленная и безразличная, достаточно нежная, но пассивная в любовных играх, она жаловалась, что ей неудобно лежать, прижималась к нему, нежно гладила его волосы, как будто была даже рада, что у него не все получилось. И тут же заснула. Трудно было поверить, что они были знакомы лишь два дня, а секс у них получился, как у пожилых супругов.

А теперь еще ему стало неудобно лежать. Его раздражал ее тогдашний разговор по поводу спальных мешков, а теперь он понял, что все же что-то надо придумать, чтобы ночевать в этом вигваме. Неровности почвы, всякие там веточки, шишки впивались через тонкий пол в его спину. А стоило повернуться, в бок начал колоть корень дерева. И в довершение ко всему до него донеслось зудение комаров. Господи, да не может этого быть. Ведь вход был занавешен сеткой, вентиляционные отверстия тоже. Может быть, правда, это был какой-то единственный, который проник внутрь, когда они ставили палатку. Возможно, его затянуло потоком воздуха, когда они прикрепляли ее основание. И вот, теперь этот комар изводил их. Он взглянул вверх, но обнаружить насекомое не удалось. Комариная песня то набирала силу, то затухала, но мерзкое насекомое не показывалось. Под конец он не выдержал и вскочил в полной готовности — убирайся, кровопийца проклятый!

Он никак не мог уснуть! Один из корней уперся ему прямо в задницу. Он так и подскочил. Плед с него свалился. Несмотря на то, что солнце безбожно шпарило целый день и дождя не было в этой части Норвегии неделями, в палатке было влажно и сыро. К тому же, он почувствовал настоящий озноб из-за перегрева на солнце, а это уж совсем ни к чему. Алиса между тем спокойно спала, ровно дыша. Он рванулся было разбудить ее, чтобы поделиться, как ему грустно и одиноко, но, конечно же, не сделал этого. Потому что ведь как это будет выглядеть: мамочка, я не могу заснуть…

Он подполз к выходу и отодвинул сетку так, чтобы можно было выйти наружу. Прополз через то отверстие, которое в рекламном проспекте называлось «главным входом». Запах палаточной ткани и клея все еще преследовал его, но снаружи было так хорошо, воздух был такой свежий, тьма прозрачной, а песок так приятно скрипел под ногами, что он вполне мог отвести душу. И снова ему захотелось разбудить ее, позвать из палатки, чтобы и она ощутила вместе с ним красоту летней ночи, быть может, они прошли бы вместе, держась за руки, по дорожке, погружая босые ноги в мягкий песок. Там, дальше, кажется, где-то есть старый сад с фруктовыми деревьями. И там росло вишневое дерево, под которым много-много лет назад он сидел с девушкой. Он познакомился с ней на танцах и щупал и тискал ее так, как ему хотелось… Да нет, нет, ничего такого в тот вечер не было. Уже на третий танец она упорхнула с другим. Вполне понятно! Что мог предложить тринадцатилетний мальчишка, у которого — ни дома, ни лодки, ни машины, ни даже мотоцикла или бутылки спиртного. В тот вечер он был один-одинешенек, а не с девушкой под вишневым деревом, предавался забавам не с девушкой, а с самим собой, ощущая свое полное, безграничное одиночество, но, как ни странно, ему было хорошо. Это было новое незнакомое состояние, которого он не испытывал с тех пор (впоследствии он мог увести с собой с танцев любую девушку). И вот теперь он переживал это снова, стоя рядом с палаткой и дрожа от ночного воздуха и свежего дыхания моря, которое было совсем рядом, вглядываясь в ночное небо, в то время как весь палаточный городок вокруг него был погружен в сон.

Кемпинг спал. Он стряхнул с себя наваждение ночи, открыл дверцу машины, забрался в нее, полностью откинул назад спинку сидения и с наслаждением вытянулся. Да, это тебе не на шишках и корнях спать! Он погрузился в знакомые автомобильные запахи: лака, средства для мытья окон и бензина. Эти запахи полностью нейтрализовали запахи природы: смолы, хвои, стоячей воды из заводи. Здесь, в машине, он чувствовал себя на своем месте. Он взял старый номер «Криминального журнала». Девушки, растянувшиеся одна на диване, другая — на шезлонге, улыбались ему. Одна была блондинка, другая — мулатка, обе доступные, без комплексов. Взглянув на них, он тут же заснул.

16.

— Почему вы спите в машине? — сквозь сон он услышал писклявый голосок.

Томми начал с трудом просыпаться. Господи, неужели и сегодня при пробуждении он должен испытывать эту дикую головную боль. Ведь он не пил вчера, за что же такие немыслимые страдания?

— А почему вы не спите в своей палатке?

Томми попытался открыть сначала один глаз, потом — другой. Голосок раздавался где-то на уровне его локтя. Наконец, ему удалось повернуть голову. К приоткрытому окну прилипла детская мордашка. Глаза светились лукавством.

— А мы только вчера приехали, у нас палатка «Комби» — комбинированная, она размером с полфургона. Вон она…

Мордашка качнулась вправо. Томми, наконец, принял сидячее положение, приоткрыл дверцу машины и выставил ногу наружу, а голову обхватил руками, именно так он обычно сидел на своей постели по воскресеньям. Да, если бы сейчас сидеть на краю своей кровати!

— А ваша жена пошла в продуктовый киоск.

Ну что ж, значит она уже встала и все устроит сама.

— А мой папа сегодня будет надувать лодку. Он мне обещал.

Голова трещит, спина разламывается, а тут еще этот дьяволенок. Ну, это уж чересчур.

Мимо них пробежал трусцой какой-то турист. Изо всех радиоприемников гремела утренняя воскресная программа.

— Ну, вот пойди и помоги своему папе, — рявкнул он малышу, стоявшему в нескольких шагах и внимательно глядевшему на Томми.

Томми попытался придать своему лицу и голосу строгое выражение, чтобы этот надоеда немедленно скрылся, но так, чтобы уж совсем откровенно не выгонять его. Или ее? Ребенок смотрел ему в глаза.

— Ну, ладно, еще увидимся! — воскликнул он (она?) и пустился бежать.

Светлые вьющиеся волосы болтались из стороны в сторону. Свитер, шорты… Мальчик или девочка. Определить невозможно.

— Привет! Ну что проснулся, наконец?

А вот и сияющая Алиса, несет полный пластиковый пакет покупок.

— Надо сказать, что тут у них в киоске почти никакого выбора товаров. Вот посмотри, — и она принялась выкладывать ему на колени горы покупок.

Утренний туалет — в специальном помещении для умывания. Она купила мыло, зубную пасту, щетки. Ему — тюбик крема для бритья и одноразовый бритвенный прибор. Подумала обо всем. После покупок пришла в хорошее настроение. Все это еще больше сделало их «настоящими туристами».

А встав в очередь в комнату для умывания, они совсем стали такими же, как и все. Впрочем, пожалуй, чтобы вынести стояние в этой очереди требовалось дополнительное мужество. Стоять вот так в очереди с туалетными принадлежностями в полиэтиленовом пакете под мышкой и ждать, пока освободится место у раковины, и слушать доносящиеся изнутри плеск, хрип, фырканье, бульканье, сморкание — настоящий утренний концерт норвежцев на отдыхе, лейтмотивом которого было жизнерадостное ржание, перемежающееся тонким фальцетом, проникающее через непрочные, сделанные из гофрированной жести стены душевой (в душе только холодная вода), а также и более минорные звуки: пуканье, кряхтение и стоны из ряда уборных неподалеку. Над кранами с холодной водой висели крохотные зеркала для бритья, прикрепленные сикось-накось, щетина снималась бесшумно безопасной бритвой или скашивалась электрическими бритвами, которые стрекотали как целая стая кузнечиков. Здесь обнажались разные малопривлекательные участки тела — мылись и припудривались, стриглись ногти на ногах, прополаскивались рты, подравнивались волосы на шее, тщательно промывались шеи и уши у орущих малышей. И все это создавало обстановку такой откровенной, бесстыдной интимности, которую никто не мог бы представить себе в обыденной жизни, если только не вздумал бы участвовать в групповом сексе.

Томми стремительно покинул все это сборище, с остатками мыльной пены в носу и шрамом на подбородке: он уже сто лет не брился безопасной бритвой.

Алиса уже разложила на переднем сидении машины их завтрак: упаковку с нарезанной сырокопченой колбасой, сервелат, баночку печеночного паштета, плавленый сыр трех сортов в различных стаканчиках, клубничное варенье, макрель в томате, икру, тюбик майонеза, хрустящие хлебцы и печенье нескольких видов.

— Ты знаешь, хлеба у них в киоске не было, но зато, представляешь, как здорово, у них в продаже были столовые приборы, ты только взгляни…

И она извлекла из полиэтиленового пакета цветастые картонные тарелки и белые пластмассовые ножи и вилки.

— Вот видишь, чем мы с тобой будем пользоваться, пока не обзаведемся настоящей посудой…

Ее лицо лоснилось от крема, которым она намазалась, чтобы кожа не шелушилась после загара.

Воскресенье на берегу моря.

Сегодня они смогут позагорать по-человечески на пляже. Правда, у них по-прежнему не было купальных принадлежностей, но она извлекла из мешка со старой одеждой свой бюстгальтер, который запихала туда вместе со всей остальной одеждой из прежней жизни (кстати, куртка очень пригодилась ей ночью), бедра она прикрыла полотенцем, потому что после вчерашнего лежания на солнце они покраснели, стали чувствительными и болели, так что и трусики лучше всего не снимать. Зато у нее были шикарные солнечные очки.

Она попросила его натереть ее маслом «защита от солнца» — от обгорания — тип. 6, а потом он помог ей прикрыть наиболее обгоревшие места полотенцем и бельем.

Сам он лежал, подстелив под себя свою майку (ведь чтобы прикрыться как следует, она забрала все остальное), подложив под голову сапоги и закатав штанины до лодыжек. Солнце нещадно жгло его бледную кожу, навевая на него тоску. Его прошиб пот. Но мысль о купании он сразу отбросил, плавок у него не было, а снова повторять вчерашний путь в негостеприимную бухту показалось ему немыслимым. К тому же, если судить по возгласам и вскрикам купающихся, вода была ледяная. Уже минут через десять ему захотелось пить. Молоко, выпитое за завтраком, склеивало рот как клеем. Никакого котелка или кастрюли у них не было, так что сварить себе кофе они не могли.

— Пойду-ка я схожу в местную халупу за пивом.

Она только кивнула, продолжая сосредоточенно принимать солнечные ванны. Но киоск оказался закрытым. Было время воскресной церковной службы. Он в нерешительности остановился и выругался. В этом проклятом кемпинге повсюду возникали какие-то невероятные трудности и препятствия. В порыве праведного гнева он готов был вышибить дверь киоска.

— Попробуйте сходить вон в тот дом подальше, наверху, они наверняка работают.

Он вздрогнул. Рядом с ним стоял какой-то мужчина. Его слова звучали мягко и доверительно, как будто они были давно знакомы, хотя Томми и знать не знал этого человека.

— Я знаю, у них вечно закрыто, — продолжал мужчина.

— Если они заинтересованы в торговле, то им следовало бы соблюдать нормальный режим работы…

Они понимающе улыбнулись друг другу. Мужчина говорил на каком-то диалекте, но Томми его понимал.

— Мы расположились недалеко от вас…

Человек становился все более и более разговорчивым. Тут Томми, наконец, заметил ребенка, которого мужчина держал за руку. Это был явно утренний надоеда. Ну вот и он, Томми, как и все, вступил в беседу с соседом, который, если судить по словам ребенка, приехал сюда с семьей вчера. И уже совершенно освоился, даже знает про торговлю «с черного хода» в неурочное время. Томми вновь ощутил себя туристом-неудачником. Хотя этот человек в полосатых шортах и приветливой улыбкой был очень доброжелателен, ему от этого было не легче. К тому же, было трудно определить его общественное положение. На отдыхе все были похожи. Был ли это работник банка? Или продавец? Или телевизионный техник? Столяр? Управляющий на пивоваренном заводе? Последнее пришло ему в голову просто потому, что ему страшно хотелось пить, и он не знал, как прекратить этот разговор. Для него было гораздо легче столкнуться с теми, кто с откровенной неприязнью глазел на их «Мустанга», на широко раскинувшуюся палатку, разбросанные вокруг полиэтиленовые пакеты, на неопрятную их с Алисой внешность, ведь они уже вторую ночь спали в одежде. И чего этот тип распинается, какой, видите ли, терпимый! Ведь должен же он был понять, что Томми не такой уж фанат «коллективного отдыха». Такая взаимная откровенность опускала его именно на этот уровень, надо же тебе, черт возьми!

— Ну что ж, надо попробовать с «черного хода», — пробормотал Томми. — Спасибо за совет.

Он сделал несколько движений, давая понять, что очень спешит. Бесконечная доброжелательность выводила его из себя, и что самое страшное — он чувствовал, что сам может впасть в этот тон всеобщей дружбы и благодушия, стать одним из всех. Боже, избавь!

— Ну что ж, пока. Еще увидимся! — раскланялся сосед.

— А мы вечером отправляемся на рыбалку, — завопил ребенок. — А у вас есть лодка?

— Счастливой рыбалки.

Томми поспешил к выкрашенному в белый цвет, с башенкой и шпилем наверху, особняку, который гордо возвышался у входа в кемпинг. Огромный, ярко-красный сарай свидетельствовал о том, что когда-то здесь был небольшой хутор, хозяин которого нашел гораздо более выгодное применение своего клочка земли. Сейчас здесь все было в полном порядке, отремонтировано, выкрашено краской и говорило о процветании. На тропинке, ведущей ко входу в дом, трава была подстрижена, растения на клумбах располагались в строго геометрическом порядке, а сад обнесен невысокой изгородью. Вдали блестели стекла теплицы, у сарая виднелось несколько кустов смородины, усыпанных желто-зелеными ягодами.

Здесь, на склоне холма, в нескольких шагах от шумного палаточного городка, царила торжественная тишина выходного дня. У него появилось желание уйти, хотя, конечно же, это было бы смешно. И все же, когда он подходил к дому, ему невольно хотелось, чтобы гравий меньше хрустел под ногами.

— К сожалению, у нас только пиво марки «Бригг», — заявила девушка-подросток, прежде чем он успел постучать в дверь. Вероятно, она стояла за шторой и видела, как он подходил к дому, казалось, она совершенно не была удивлена или шокирована тем, что он пришел к ним за пивом в воскресное утро.

— Сколько надо пива?

— Да, банок десять…

Десять банок пива «Бригг». Господи, да зачем ему столько банок этого пива. Она застала его врасплох. Но отказываться было уже поздно, так как она уже пошла за пивом.

Это пиво бурлило у него в животе, а он лежал и пристально вглядывался в пляжные фигуры, которые носились по берегу и играли в мяч. Это были молодые, хорошо сложенные, загорелые мужчины и женщины, на них была яркая пляжная одежда, забавные соломенные шляпы, огромные солнечные очки, они громко перекликались и жизнерадостно хохотали. Жили они в автомобилях с автоприцепами. Они заняли для них лучшее место несколько в стороне от других автоприцепов. Эти люди настолько откровенно демонстрировали всем окружающим, как им хорошо друг с другом и насколько они умеют наслаждаться жизнью, что Томми стало просто противно. Лежа метрах в пятидесяти от них, Томми имел возможность внимательно наблюдать за ними. Его раздражали их пронзительные голоса, их манера играть в мяч, которым они угодили в чью-то разложенную для пикника снедь. Ну, пусть только попробуют сунуться сюда со своим мячом… Между тем, он не мог не признать, что некоторые из этих штучек были весьма гибкими и элегантными, прямо как из джаз-балета, в особенности одна яркая блондинка, загорелая, в белом бикини. Что ж, для разнообразия он был бы не прочь поразвлечься с этой дамочкой, похожей, скорее всего на жену зубного врача..

А рядом с ним лежала «Алиса из дальних лесов», буквально поджариваясь в горячих солнечных лучах. Эдак кожа скоро станет красной. Что-то непохоже, чтобы кремы, предназначенные предохранять кожу от солнечных ожогов, были такими уж эффективными. Сам-то он как только почувствовал, что стало уж очень припекать, надел майку. Ну вот, приехали, лежит он тут, на пляже в одежде, как какой-нибудь забулдыга из кемпинга, подыхает со скуки, пытается представить себе блондинку в бикини без ничего и сам себя презирает за все это. Какого черта он, собственно, околачивается тут, что стало с тем жизнерадостным настроением, которым все было пронизано вначале? Что сталось с девушкой, которая, как по мановению волшебной палочки встретилась на его пути и отправилась куролесить с ним, прямо как в сказках Асбьернсена[1].

— Пожалуйста, прикрой получше мне бедра полотенцем…

Она снова перевернулась на живот.

— И натри, пожалуйста, кремом спину.

— Кажется, на спине уже выступил пот, как говорится, масло уже зашипело.

— Может быть, стоит добавить немного кетчупа? — решил подразнить он ее. — Когда жаришь курицу на гриле, это придает ей особый вкус.

От скуки он засунул свой палец к ней в трусики.

— Вот грязный тип, — пробормотала она лениво, уткнувшись носом в полотенце.

От скуки он открыл очередную банку прокисшего пива и спокойно осушил ее несколькими глотками.

«Господи, почитать что ли что-нибудь?» лихорадочно подумал он.

Но с собой у него был только «Криминальный журнал» с надоевшей статьей о «Великом ограблении поезда» и старой статьей о Биггсе, который вышел сухим из воды во всей этой истории.

— Биггс, — механически повторил он, следя за пляжными фигурами, которые держась за руки, направлялись к ледяной воде. Длинные ноги… Визг.

А Биггс-то, небось, лежит сейчас где-нибудь на пляже в Сиднее, в Австралии, в окружении загорелых девиц, попивает белое вино, берет креветки с серебряного блюда, в то время как сыщики из Скотленд-Ярда в туманном Лондоне грызут в раздумье свои авторучки. А может быть, он приобрел себе шикарные апартаменты в Кейптауне. Или виллу, окруженную пальмами, на каком-нибудь островке в Карибском море, и живет себе в окружении слуг-негров и светло-шоколадных девушек-мулаток. Величайшая авантюра — использовать единственный в жизни потрясающий шанс, а потом просто наслаждаться жизнью. Стоило только все продумать как следует. Этот Биггс — парень что надо.

— Боже мой, как это все замечательно, — выдохнула она в полотенце. — Наконец-то настоящий отдых за целый год!

А вечером у них были гости.

Тот самый человек, с которым Томми познакомился утром у продуктового киоска, мелкими шажками подошел к их палатке, держа пластмассовое ведро.

А они сидели и скучали. Она все придыхала насчет своего загара, перечисляла все новые и новые вещи, которые им необходимо купить, как только откроют магазины. Перед тем, как снова забраться в машину, он пытался переставить колышки и снова натянуть оттяжки только для того, чтобы хоть чем-нибудь занять себя, но, надо сказать, без особого успеха. Сейчас, сидя за рулем, он размышлял о том, сколько у него еще осталось машинного масла, но решил, что сегодня заниматься этим не будет.

— Здрасте! — поздоровался мужчина.

— А, привет. Это наш сосед, мы с ним разговорились сегодня у продуктового киоска, — пояснил он Алисе, которая сидела рядом с лицом, намазанным кремом, и таким видом, как будто ее застали за чем-то предосудительным. Когда-нибудь с ней должен случиться солнечный удар, если она будет так жариться.

— Я мог бы дать вам рыбы, — мужчина заговорил в своей раздражающе-дружелюбной манере.

— Мы тут ездили на рыбалку и наловили столько рыбы, что нам самим не съесть.

— Ой, да что вы, спасибо большое, — почти завопила Алиса с переднего сиденья.

— Подумать только, свежая рыба, только что поймали.

— А какая рыба?

— Да всякая: несколько макрелей да мелкая треска.

— С ума сойти!

— Да, нам тоже как-то не особенно это нужно, — попытался отказаться Томми, который терпеть не мог рыбы ни в каком виде, даже не переносил ее запаха. Но она уже подскочила к ведру и восхищалась уловом.

— Клев сегодня был потрясающий!

Этот человек был доволен и своей жизнью, и самим собой. А Томми не выносил подобного самодовольства. Для себя он сделал вывод, что этот тип — либо служащий муниципалитета, либо учитель. Было в нем что-то эдакое мягкое, наивное, как у многих конторских служащих с коротким рабочим днем. Говорил он непринужденным тоном, который свидетельствовал о том, что он привык ораторствовать, не допуская никаких возражений. Томми принял твердое решение — держаться подальше от этого типа, но, к своему ужасу, услышал слова Алисы:

— …Но у нас, к сожалению, нет даже никакой посуды, чтобы ее приготовить…

На что тип с любезностью отозвался:

— Да вы можете одолжить у нас все, что вам нужно… пойдемте со мной прямо сейчас…

И она спокойно удалилась с незнакомым мужиком! Правда, пошла она всего-навсего в соседнюю палатку за кастрюлей, но все же Томми показалось, что его бросили. Это чувство одиночества еще больше усилилось, когда он увидел, как она оживленно беседует с соседями, очевидно, по поводу приготовления рыбы. Он порывисто сжал руль левой рукой, в то время как правая рука покоилась на рычаге для переключения скоростей, а взгляд блуждал по приборной доске, здесь он чувствовал себя как дома, спокойно и надежно…

— Ну, а теперь, давай, разожги свой примус!

Алиса вернулась. Она махала огромной сковородкой.

— Мы решили, что лучше приготовить рыбу на этой сковородке. Арне всегда готовит рыбу на ней.

Ну вот, оказывается она уже знала соседей по именам. Так, скоро и вся эта банда заявится к ним на кофе с печеньем.

— Ты что, собираешься жарить эту рыбу прямо сейчас?

— Конечно, пока рыба свежая она пляшет на сковородке. Давай быстрее, сегодня у нас, наконец-то, будет настоящий обед…

Ну что же, в этом она, наверное, была отчасти права, эти хрустящие хлебцы, копченые колбаски и пропотевший сыр стояли комом у него в горле. А молоко, перегревшееся на солнце, было хуже теплого пива «Бригг». В принципе, он не против горячей пищи, но рыба…

После нескольких хлопков примус, наконец, разгорелся. В это время Алиса чистила рыбу на «Криминальном журнале», прямо на фотографии девушек на развороте.

Масло шипело, кожица макрели мгновенно поджаривалась, треска извивалась на сковородке, пока не затихла. Вскоре рыба была готова, они соскоблили ее со сковородки и сделали бутерброды. Итак, только что выловленная в фиорде рыба с хрустящими хлебцами. Выглядит отнюдь неаппетитно, а запах вообще отвратительный, но он съел эту рыбу, впихнул ее в себя, ведь они были на отдыхе в кемпинге, а здесь все было импровизированным, случайным, неприятным. Он съел эту рыбу еще и потому, что Алиса сказала, что такой вкуснятины она не пробовала и что особенно приятно ее, эту рыбу, есть, сидя здесь, на воздухе, в сумерках, в этом милом палаточном городке в Серланне. А стоит им захотеть, Арне готов дать им лодку, чтобы они порыбачили сами. Оба они, и Арне и его жена Берит, такие милые.

Когда собрались спать, то выяснилось, что она перележала на солнце, и кожа у нее стала настолько чувствительной, что не могло быть и речи ни о какой любви, хотя он и обещал быть максимально осторожным. Кончилось все тем, что он лежал с открытыми глазами, вглядывался в потолок и мечтал о незнакомке в белом бикини, в то время как Алиса ровно дышала рядом с ним. Он внимательно прислушивался к звукам, опасаясь вновь услышать арию вчерашнего комара, и поклялся, что это последний раз, когда он отправился спать трезвым.

Если только им еще предстоят ночи в этом проклятом кемпинге.

Томми повернулся на жестком полу и застонал, сжав зубы. Он решил несмотря ни на что провести ночь в палатке. Ночевать в машине — это все-таки капитуляция.

17.

Странде — ближайший город. А, впрочем, город ли?.. Стайки домов, рассыпанных по холмам да полоса магазинов по обеим сторонам главной улицы — вот тебе и весь город. А главная улица города представляет собой шоссе, которое естественно делило город на две равные части, шоссе E-18 — само воплощение Летней Мечты. Наличие этого шоссе отнюдь не огорчало владельцев магазинов, напротив, они даже украсили шоссе транспарантом — в одну сторону — «Добро пожаловать!», в другую — «Счастливого пути!», которые встречали и провожали гостей. Участок шоссе между отелем и супермаркетом также украшала гирлянда разноцветных флажков и вертушек. На многочисленных бензоколонках развевались эмблемы нефтяных компаний и таблички с ценами. Множество корзин и стендов с товарами заполняли тротуары, вынуждая пешеходов идти по проезжей части. Тупик, ведущий в сторону набережной, называется «Пешеходной улицей», стоянка за зданием муниципалитета превращена в рынок, а пристань, где в старые времена разгружались пароходы, была преобразована в «Автомобильную стоянку». Тихая бухта кишит множеством лодок, а у самого края набережной, там, где раньше был рыбный склад, не использовавшийся в течение многих лет, владелец местной фабрики пластмассовых изделий устроил постоянную выставку-продажу всевозможных товаров, необходимых для отдыха на морском побережье, начиная от маленьких гребных лодочек для небогатых отдыхающих, и кончая роскошными, ценой в полмиллиона, прогулочными яхтами. Там же продаются лодочные моторы, всевозможные бытовые мелочи, разные канаты, снасти, паруса, рыболовные принадлежности и альпинистское снаряжение.

Здесь каждый день кипит жизнь так же, как в других местах только по пятницам, перед закрытием.

Томми с трудом втиснул свой «Мустанг» между «Мерседесом» с немецким номером и «Тойотой» из Восточной Норвегии, последняя была с роскошным лодочным прицепом стоимостью в пятнадцать тысяч крон.

Она тут же устремилась в магазин.

— Давай-ка сначала выпьем хорошего пива, — предложил он. — Если только в этой дыре можно найти этот божественный напиток.

Ближайшее заведение — кафетерий «Вифлеем». Но оказалось, что в нем нельзя было просто так выпить пива, оно подавалось только с горячим блюдом, а обеденное время еще не началось, как пояснила кассирша в национальном костюме с серебряной брошкой размером с кофемолку.

— Ну, давай сначала займемся покупками, — предложила Алиса. Она уже три ночи спала в одежде, вид у нее был весьма растрепанный. При каждом шаге ее сломанный каблук стучал по асфальту, блузка была в разводах пота, джинсы в пятнах, прическа вообще немыслимая: перманент почти сошел, сплошные слипшиеся лохмы от соленой морской воды и неудобной позы во время сна. Сейчас она больше походила на какую-нибудь девицу-хиппи, нежели на домашнюю хозяйку из кемпинга, которую намеревалась изображать сегодня.

Он взглянул на их отражение в автомобильном зеркале, когда они выходили из машины: неопрятные, какие-то болезненные, странные существа из подполья, которые при свете дня ступали, как сомнамбулы, непохожие на других. Курортные авантюристы. Бродяги из палаточного городка. Его охватило ощущение, что он попал куда-то не туда. Он чувствовал себя здесь как пришелец с другой планеты. Господи, да неужели они всерьез собираются понакупить тут всякого барахла, а потом вернуться к себе в палатку и день за днем продолжать играть роль примерных супругов.

— Знаешь что… — начал было он.

— Пойдем. Вот супермаркет.

Жареные колбаски с картофельным пюре были самым дешевым продуктом, за исключением, разве что, рыбной запеканки, но у них обоих не было ни малейшего желания ее есть. Купили и по банке пива. А на заднем сидении у них красовался целый ящик пива, на котором было сложено прочее спиртное, а также всякие мелочи, которые он «увел» к ее радости и восхищению. Оказалось, что спальные мешки стоят несколько сотен крон, и вместо этого, в конце-концов, они решили приобрести синтетические ватные одеяла на молнии. А кроме того — пляжные матрацы, пластмассовое ведерко, тазик, полотенца, метелку и щетки, коробочки и ящички, чтобы хранить вещи, кофейник, жестяные кастрюли, различные моющие средства, хлопчатобумажные свитера, нижнее белье, японские резиновые сандалии, надувные подушки, кучу газет, пластмассовую «летающую тарелку-бумеранг» и многое, многое другое. Она хотела еще купить складной стол и два стула по бросовой цене — 119 крон, но он сказал решительное «нет». У него осталось всего-навсего около пятисот крон, а им нужно было еще купить бензин. Он понял, что перед ним встает еще одна проблема — деньга. Да, еще одна проблема!

Посетителей в кафетерии «Вифлеем» почти не было. На столиках стояли искусственные розы в пластмассовых вазочках, имитирующих сучковатые березовые стволы. К наборам для специй были прикреплены маленькие норвежские, шведские и исландские флажки.

— Давай подумаем, не забыла ли я чего-нибудь? — спросила она в задумчивости.

И вновь все вокруг показалось ему каким-то нереальным, безумным: какое-то не то жизненное измерение, какая-то глупость; он все глубже увязал в этой истории. Самое лучшее, что они могли бы сейчас сделать — это броситься в машину и через какие-то три часа быть уже дома. Он успел бы, как обычно, к половине восьмого поспеть во «Фреккен» и посидеть за своим обычным столиком, рассказывая приятелям всевозможные забавные истории. Это было вполне реально!

Вдруг он спросил:

— А ты подумала о своей дочке и старой матери, что она там думает про твое исчезновение?

У него не было ясных предположений, какой реакции следует ожидать, но его изумило полнейшее спокойствие, с которым она отнеслась к его вопросу.

— Я как раз собиралась сегодня написать маме, что я сейчас путешествую, и пусть Анна пока поживет у нее.

Для нее все было просто: она взяла со стола рекламную открытку, на которой была изображена эта чертова местная бухта с городом на заднем плане, достала из сумочки авторучку и принялась писать, не проронив больше ни слова! Он вновь был совершенно сбит с толку!

— Ты знаешь, — бормотала она, — склонившись над открыткой, — я сама решилась на это путешествие, и ничто не сможет теперь помешать мне. Уж во всяком случае, не моя мать и ее ворчание. Вот напишу ей все как есть и баста!

Она быстро закончила.

— Пойду куплю марку. Я видела почту тут, неподалеку.

— Возьми с собой заодно чековую книжку и сними со своего счета несколько сотенных. Я имею ввиду, раз ты рассчитываешь на долгий отдых здесь, вот что я подумал. Здесь ведь все дорого, а запросы у тебя большие. Я-то скоро уже буду совсем на мели.

Наконец-то последовала реакция. Потрясенная и обиженная, она уставилась на него. Щеки покрылись румянцем, нос покраснел еще больше.

— Ты рылся в моей сумочке, как ты мог!

Он ухмыльнулся:

— Надо быть осторожным со случайными попутчиками, ты ведь понимаешь…

— Ты рылся в моих вещах!

— Отнесись к этому спокойно, Алиса. Твоя сумка лежала открытая три дня и все время попадалась мне под руку. Вот я возьми и загляни туда из любопытства. В дамских сумочках всегда так много интересного…

— Это нехорошо с твоей стороны.

— Да, ну что ты, Алиса…

Он хотел немножко пощекотать ей нервы, даже шокировать, снова взять над ней власть. Но он совершенно не собирался обидеть ее и тем самым потерять ее доверие.

— Ну, я узнал, что у тебя в банке есть шестьсот крон, ну и что в этом особенного? Я просто подумал, что они могут быть нам очень кстати, когда я окажусь совсем на мели. Я имел в виду только это, о’кей?

Она посмотрела на него задумчивым и пытливым взглядом:

— Я тебе нравлюсь? — спросила она.

Они направились к автостоянке на набережной. Солнце шпарило, на ветру развевались вымпелы и флаги, развешенные около магазинов. Был понедельник, но повсюду так и сновали люди. Одни останавливали свои машины у края шоссе, чтобы купить что-нибудь, другие съезжали в сторону, чтобы перекусить и поглазеть на других. Казалось, что одна половина Норвегии путешествует, а вторая — находится во всевозможные магазинах, лавках, киосках, окошках билетных касс и обслуживает первую.

— Ты не поверишь, каким взглядом смотрел на меня почтмейстер, — рассказывала Алиса: она ходила на почту, чтобы отправить открытку матери. — Он смотрел на меня, как на какое-то экзотическое животное.

— Ты и есть редкое животное, — отозвался Томми.

— Мы оба с тобой — редкие животные. Вернее, белые вороны в этом городе.

Он резко взмахнул рукой и наткнулся на кого-то, и еще больше уверился в правоте своего вывода. Они вдвоем, затерянные здесь, противостоят всей курортной Норвегии. Он торопливо шагал рядом с Алисой по узкой улочке. Алиса выглядела как типичная курортница: масса пакетов с покупками в обеих руках, кожа блестит от крема для загара, в руках мягкое мороженое. Его тошнило от всего этого. Прямо-таки воротило! Она гордо вышагивала рядом с ним и выглядела такой самодовольной, была так непохожа на ту девушку на берегу илистого лесного озерца, которая щурилась от солнца, обнимала его ногами и безудержно орошала слезами его лицо, когда он ласкал ее так, как ей хотелось.

В машине была сильная духота, он заколебался, прежде чем сесть внутрь. И вдруг случайно обратил внимание на большой вентилятор, который владелец стоящего рядом «Мерседеса» прикрепил к ветровому стеклу. А на полочке, у приборной доски, он заметил магнитолу. Господи, взять ее оттуда — пустяшное дело, а это даст ему чувство самоуважения, и поэтому, не колеблясь ни минуты, он запустил в щель на верху окна обе пятерни, почувствовал, как стекло несколько подалось, теперь он уже мог одной рукой нащупать кнопку двери. Все это время он не сводил глаз с причала, где сновали люди, одержимые курортной суетой, ослепленные солнцем, оглушенные ревом моторок. Никто не обратил ни малейшего внимания на происходящее. Все заняло лишь несколько секунд: распахнуть дверцу, взять магнитолу, осторожно, неплотно захлопнуть дверцу. Все это произошло не дольше, чем Алиса со своими пакетами устраивалась на горячем переднем сидении машины. Она с изумлением взглянула на него, когда он бросил добычу ей на колени, плюхнулся на сидение и стремительно дал задний ход, не обращая внимания на испуганных пешеходов. Магнитола оказалась весьма неплохой штучкой, красивой, компактной, с двумя антеннами, принимает все диапазоны, с клеммами для подключения усилителей и микрофона, солидная штука — стоит восемьсот крон, он оценил ее по достоинству с первого взгляда. Томми прекрасно разбирался в таких вещах, сколько раз ему удавалось подцеплять подобные штучки и привозить из разных других мест в Норвегию, спрятав среди груза.

— Ты чокнутый! — воскликнула она.

Он дал газ и поехал по боковой улице, по которой во время курортного сезона был разрешен проезд. Они выехали на шоссе. В ажиотаже он резко обошел несколько старых семейных колымаг, проскочил под носом коричневого громоздкого «Вольво», помахал рукой водителю автобуса, который яростно замигал фарами, а потом поглубже уселся в кресло. После этой небольшой стремительной операции там, на набережной, в нем снова проснулась жажда приключений: уж во всяком случае он сумел проделать что-то стоящее на этой сонной, забитой торгашами улице! Это придавало жизни вкус! Он держал скорость. Стрелка спидометра показывала цифру сто двадцать. Он стремительно лавировал, оставляя за собой грузовики и фургончики, семейные колымаги, маленькие прогулочные автомобильчики. Томми прекрасно знал дорогу и властвовал в этом мире. Этот язык свободы, как никакой другой, был частью осуществления мечты о скорости и риске. Здесь, на шоссе, он рисковал, каждую секунду могло произойти все, что угодно. Здесь был самый пик приключений.

Она достала бикини и принялась вертеть его перед собой, разглядывая.

— По-моему, купальник маловат, тебе не кажется? Я слишком толстая.

Он оборвал ее:

— И купальник такой, какой надо. И ты сама такая, какая надо. Я знаю, как должна выглядеть моя девушка на пляже.

Она засмеялась, довольная, но решила еще немного покапризничать:

— И цвет белый…

— Да, купальник и должен быть именно белым… Он платил, он и решал. Он с нетерпением жаждал увидеть ее на берегу в белом бикини.

18.

Но уже на следующий день, ближе к вечеру, у нее началась менструация, и она запачкала свой новый белый купальник, и вся оставшаяся часть этого и большая часть следующего дня ушла на стирку, вскрики, стоны и бесчисленные походы в туалет.

Ему все это было противно. Он сидел и в одиночку попивал пиво. Она себя плохо чувствовала, ее разламывало на куски, и она была не в состоянии пить. И ни на что другое она не была способна. И возразить ему на это было нечего. Настроение у нее было плохое, и она стала такой занудой, и хуже всего, что ее все время тянуло поговорить на эту тему. Это всегда проходило у нее так тяжело, и она надеялась, что ей станет легче после рождения ребенка, но нет же, все равно это проходило так мучительно, ей из-за этого приходилось даже отпрашиваться с работы. Как будто все это его интересовало.

Правда, в эту ночь спал он гораздо лучше, чем в предыдущие, укрывшись одеялом на молнии, хотя его очень развезло от пива.

Дни стояли солнечные. Солнце палило нещадно. Кажется, именно о таком солнце мечтают все норвежцы долгую зиму, но когда это пекло начинается, они не знают куда деваться. Такое солнце не греет, оно сжигает, испепеляет, оно превращается в настоящее несчастье для всякого, кто вынужден выйти из тени. Люди становятся нервными, то там, то здесь между супругами, обреченными на житье в тесной палатке, вспыхивают скандалы.

Вода на отмели совсем прогрелась, он постоянно ходил и окунался, чтобы охладиться, порой ложился в воду и из воды наблюдал за находящимися поблизости девушками в бикини. Алиса купаться не могла, пока это «проклятие» все еще тяготело над ней. Это он употребил такое выражение, и ей неприятно было его слышать, оно отнюдь не способствовало поднятию ее настроения, ведь она буквально не находила себе места, пытаясь то лечь, то сесть в тени сосен или палатки, или автомобиля.

Земля стала совсем сухой и растрескавшейся, по ней сновали ярко-рыжие муравьи, сновали с той неистовостью, которая, казалось, передалась им непосредственно от энергии солнечных лучей. И в палатке, и в автомобиле было невыносимо, а на пляже, если не можешь купаться, делать нечего. Ни малейшего дуновения ветерка вплоть до позднего вечера, но и тогда от земли вокруг веяло зноем, и людей при малейшем движении прошибал пот.

Участок вокруг их палатки и машины становился все больше и больше похожим на свалку, они существовали среди разбросанных вокруг кастрюль, тазов, вешалок для одежды, пустых бутылок, газет, журналов, полиэтиленовых пакетов и всякого такого прочего хлама. Поскольку ни стола, ни стульев у них не было, всякие попытки навести порядок оказывались совершенно бесполезными. И сколько бы она ни пыталась по-настоящему вымыть кастрюли, сковородки, чашки и рюмки, они в считанные минуты оказывались наполненными песком, травой, сосновыми иголками.

Он часто ездил в Странде, чтобы пополнить свои запасы пива. Она не стремилась сопровождать его, в машине было жарко, а она чувствовала себя такой измученной все это время, пока «это состояние» продолжалось, к тому же, они ведь не могли приобретать все новые и новые вещи, в которых, по ее мнению, они нуждались. Он считал, что хорошо, что она не ездила с ним, потому что деньги и так быстро таяли, а то приходилось бы постоянно покупать мороженое, всякий лимонад и другие напитки для нее.

Как-то однажды вечером к ним заглянул Арне. Конечно же, фамилия у него была Андерсен и был он по профессии учитель. Он приметил магнитолу. Томми предложил ему ее всего за триста крон.

Но Арне как-то странно посмотрел на Томми и отказался. Вот придурок. Томми решил попробовать загнать эту штуку кому-нибудь в Странде. Или, уж если считать, что это опасно, он мог ради этого съездить в Арендел. Мысль об этом слегка приободрила его. Это было, так сказать, «небольшое дельце», лекарство от курортной скуки. Лежа на пляже, он все время чувствовал беспокойство и неудовлетворенность. Здесь царило оживление с раннего утра до самого захода солнца, многочисленные семейства с детишками и собаками, шум, суета, возня, детские склоки и слезы по поводу надувных матрасов. Компания уверенных в себе «пляжных фантомов» занимала все новые и новые участки пляжа для игры в бадминтон и мяч. Может быть, и ему стоило присоединиться к ним, невзирая на все свое отвращение к курортной жизни? Что ж, это было вполне возможно, но ведь совсем неподалеку, в тени, сидела Алиса, хнычащая и недовольная, вся в поту, и пристально следила за каждым его шагом, особенно, когда он оказывался рядом с девушками. Вот проклятье-то! Может быть, стоит просто собрать вещи и уехать, и пусть она решает, поедет ли с ним или нет. Он сотни раз думал об этом, но реальность казалась такой неясной и далекой во время летнего зноя. Он не планировал больше поездки в Странде. Даже преодоление этого расстояния или немного дальше, в Арендал, казалось, требовало усилий. Хотя там был винный магазин, рестораны и вообще большие возможности для развлечений.

А что касается его компашки во «Фреккене», то постоянно при воспоминании об этих ребятах его все больше и больше охватывало странное чувство неприязни. Что, собственно говоря, связывало его со всеми этими типами? Ну, вернется он назад, а разве то, что он собирается рассказать, будет такой уж хорошей историей? Он понимал, что чем дальше, тем менее привлекательной будет звучать эта история для его друзей. Ну, подцепил девушку Алису родом из далеких лесов, а потом сел на мель — деньги кончились? Денежная проблема явно выходила теперь на первый план. Правда, в подобные переделки он попадал не раз, во всяком случае, в городе всегда можно перехватить у знакомых, их-то у него хоть пруд пруди.

А здесь, на курорте, попасть в подобную переделку — просто катастрофа. Тут все стоит денежек! Здесь, в Южной Норвегии, среди дикой природы, скал и шхер, среди провозглашенных рекламными проспектами возможностей реализации себя — на все требуются средства. Чем больше пытаешься реализовать себя, тем больше средств на это нужно. Ведь даже на само купание требовались деньги: нужны купальники, пляжные матрасы, а для загара — различные кремы и масла, не говоря уже о питье и чтиве. Вздумаешь порыбачить — выложи целых пятнадцать крон за какую-то там блесну, а ведь надо еще приобрести спиннинг. За прокат лодки, будь любезен, выложи денежки. Большие соблазны подстерегают на пристани: разные виды катеров и моторок, прогулка на водных лыжах — 25 крон. Предлагались всевозможные экскурсии, походы по побережью, осмотр местных достопримечательностей. Хотите узреть все местное великолепие с воздуха — к вашим услугам — местный гидросамолетный клуб — 150 крон за четверть часа полета. Можете осматривать все сами. Но, оказывается, ваш автомобиль так наматывает километры, все ведь далеко, да куда, собственно говоря, и ехать? Любоваться, заплатив большие деньги, на какие-то разбитые суда — всего-навсего груду гнилых щепок? Или восхищаться могильными плитами на старых кладбищах? Или же посещать старые, ветхие дома, забитые всякими портретами, чернильницами, подставками для трубок, футлярами для очков, хрустальными графинами, где, видите ли, провел свою юность тот или иной великий человек? Неужели же они с Алисой начнут посещать подобные места? Невозможно. Бензин высшего сорта стоит четыре кроны за литр, а бак вмешает шестьдесят пять литров, пожалуй, так начнешь жалеть, что не ездишь на «Фольксвагене». А ведь даже самая паршивая еда в каком-нибудь придорожном кафе, провонявшем бульоном, топленым салом и жареной капустой, стоит крон эдак пятьдесят.

У него оставались какие-то жалкие двести крон. Да бензобак заполнен лишь на одну четверть. Уж сегодня магнитолу надо загнать обязательно.

Она отказалась ехать с ним. Время шло, и она считала, что совсем уже скоро сможет купаться безо всякого риска, а пока она проводила целые дни на берегу в компании всевозможных кремов, мазей, и лосьонов для загара. Для нее это прямо-таки воплощало радость жизни. Она пропустила несколько дней, и теперь наверстывала. Она занималась своим загаром с упорством спортсмена, готовящегося к соревнованиям. У нее была даже разработана целая система, в какой позе и сколько лежать, когда делать перерывы, насколько уходить в тень. Она могла лежать и буквально поджариваться с невозмутимостью и упорством йога. Он не представлял, как можно такое выдержать. Но во всяком случае, это были признаки того, что «проклятие» шло на убыль, и у него могли появиться некоторые надежды. Обо всем этом он размышлял, выруливая по спуску в сторону шоссе. Один из парней поднимал шлагбаум. Он заметил, что служащие стали на него как-то кисло посматривать, наверное, все ждут, что он все-таки заглянет в административный барак, чтобы расплатиться. Проехав некоторое расстояние по проселочной дороге, он вдруг заметил женскую фигурку, которая показалась ему знакомой. Он подъехал к ней совсем близко, затормозил, приоткрыл дверцу и предложил сесть. Она обернулась, смерила его взглядом, поблагодарила и села рядом с ним на переднее сидение, на ней были белые джинсы, белая блузка, массивные солнечные очки, на шее — голубой шарфик. Это была она — девушка в белом бикини с пляжа. Женщина его мечты. Ее нога (а ноги у нее были длинные) невольно оказалась рядом с переключателем скорости, и он был вынужден коснуться ее берда, обтянутого джинсами. Все это было просто великолепно. Он почувствовал себя так, словно пробудился после какого-то кошмара. Его так и тянуло поболтать, но он понимал, что пока лучше не торопить события.

«Сохраняй спокойствие, — приказал он себе. — Всякая суета вредит делу».

Поэтому лишь только тогда, когда стрелка спидометра показывала 110, он спросил:

— Вам куда? Куда едем?

— Да-а… Ну…

Ах, вот оно что, она сама не знает, куда ей надо. Это открывало перед ним новые возможности.

— А я просто решил проехаться. Быть может до Арендала…

— Ну что ж, меня это устраивает…

Он взглянул на нее украдкой, но из-за очков не смог рассмотреть выражение ее лица, хотя заметил, что она нервничает, она кусала свой ноготь, несколько раз меняла положение, клала руку на подголовник, потом снова убирала ее оттуда, барабанила по коленке своими красивыми пальчиками, всматривалась в показания приборов. Вздыхала и поглубже усаживалась в сидение, а он все набирал скорость, надеясь, что и ее охватит радость быстрой езды, правда, в случае чего, это могло стоить ему сотенной бумажки, но да ну их к дьяволу, дорожную полицию, все этих местных коротко стриженных парней с портупеями и в пилотках. Сейчас он несся, как на крыльях, в сторону Арендала, а рядом с ним сидело чудное создание с пляжа!

— Ну, а где вся остальная компания?

От этого вопроса он не смог удержаться. Интересно, как это получилось, что она разгуливала по шоссе в одиночестве, не имея никакой цели.

— А-е… Ну-у-у…

— Ну что ж, понятно, иногда в жизни нужно некоторое разнообразие. Так сказать, передышка, правда?

На этот раз она повернулась к нему и заговорила, около рта обозначилось нечто похожее на морщинку. Он обратил внимание на ее зубы: прекрасные, белые. Позади нее за окном мелькали Серландские домики и ярко-красный амбар. Фруктовые деревья. Ягодные кусты. Гравийные дорожки. Лужайки. Сверкающие стекла множества теплиц. Белый штакетник. Легкие белые облака над темной грядой холмов позади. Ветерок играл ее светлыми льняными волосами, они так красиво сочетались с внутренней красной обивкой автомобиля. Белые полоски облаков и белые пряди волос. По обеим сторонам шоссе — шхеры, золотистый песок, ветер шевелил цветы и былинки на обочине. Солнце было высоко, и так палило. Его бросило в жар, настроение повысилось. Она была у него на крючке. Она решила отдалиться от всех этих своих пляжных суперменов, автомобилей и прицепов. Ей тоже осточертела жизнь в кемпинге.

Огромный белый щит, нарушивший, вторгшийся в красоту местного пейзажа, указывал: «Вейкро, Автосервис. Ночлег. 500 м». Надо же, как по заказу. Он остановился.

— Что такое? Мы остановились, — она как будто только очнулась.

— Я подумал, может быть, нам выпить кофе или чего-нибудь еще…

И он одарил ее своей самой лучшей улыбкой, такой невинной, мальчишеской, одновременно дразнящей, делая разворот на автостоянке. Она была настолько новой, что асфальт по краям еще даже не успели разровнять. Частные сады почти вплотную подступали к автостоянке. Он остановил машину в тени огромного ветвистого дерева. Старая вишня. Они здесь повсюду.

— Придумаем что-нибудь вместе, чтобы преодолеть курортный кризис, — закончил он свою фразу, склонившись к ней и положив руку на спинку сидения.

— Что вы, собственно говоря, имеете в виду? — она высоко подняла брови из-за темных очков. И голос ее зазвучал так, как обычно звучал голос его матери, когда та отвечала по телефону или изображала важную даму.

— Да не ломайся же ты!

Он постарался, чтобы его тон и улыбка никак не помешали тому контакту, который, как ему казалось, у них установился. Натиск и нежность, лесть в сочетании с грубостью всегда давали желанный эффект.

— Тебе ведь, ужас, до чего надоели твои приятели и весь этот летний «рай». Ведь правда? То же и со мной. Почему бы нам не побыть четверть часика вместе.

Он придвинулся на несколько сантиметров ближе к ней и стал перебирать пальцами пряди ее волос. Тихий ветерок. Зеленые ягоды вишни. Запах асфальта. Постоянно подъезжают новые машины. Снуют люди вокруг киоска, магазина, станции обслуживания. Солнечные лучи играют на блестящей поверхности машин. Марево выхлопных газов витает над автостоянкой и всей округой.

— Правда, все будет о’кей, правда? Ведь это никому не повредит. От этого никому не станет хуже, не так ли?

Теперь он держал руку у нее на шее. Ему доводилось уламывать в своем автомобиле сгорающих от желания домохозяек, которые судорожно сжимали ноги, стоило ему только взглянуть на рычаг для переключения скоростей.

— Да что тебе от меня нужно? Подонок…

Вырвавшиеся у нее слова и манера их выговаривать показали, что она отнюдь не дама из высшего общества, не какая-нибудь жена зубного врача, как он вообразил вначале. Сидя почти вплотную к ней, он заметил складки у нее на шее и темные волосы у самых корней. Да, нелегко так долго оставаться юной блондинкой. Это открытие вдохновило его на новую атаку.

— Я хочу того же, что и ты, — пробормотал он, прижимаясь к ней лицом. Он ощутил запах помады и мыла. Это продолжалось несколько мгновений, она оттолкнула его со всхлипом, нет, со стоном:

— Ну что ты делаешь, ты?..

— Играю с тобой в кошки-мышки, — ухмыльнулся он и попытался поцеловать ее еще раз. Теперь он уже смог ощутить ее гладкие, ровные зубы. На этот раз, прежде чем оттолкнуть его, она замешкалась еще больше, и он даже успел залезть к ней под блузку, одновременно он не забывал смотреть вокруг из окна машины, чтобы держать в поле зрения окружающую обстановку.

Она буквально задыхалась, как после бега:

— Ты оставишь меня в покое, или я закричу.

— Кричи, зови на помощь, — ухмыльнулся он, — если хочешь выставить себя на посмешище…

— Ну и свинья же ты! — вырвалось у нее. — Вот сволочь! Что ты о себе воображаешь? Рокер несчастный! Отвези меня в Арендал, или я донесу на тебя в полицию!

— Я отвезу тебя потом, — пробормотал он и так решительно провел рукой по ее блузке, что ей стало больно.

После этого она сидела тихо, не шевелясь, с застывшим выражением лица, только из-под очков текли слезы.

19.

Томми вернулся в кемпинг вечером. На заднем сидении у него громыхал ящик пива, а сверху — бутылка кое-чего покрепче и четыре бутылки вина. Все это он приобрел в Арендале, в насквозь прогретой солнцем «Винной монополии» на набережной.

Он удачно сбыл магнитолу, и, кроме того, ему удалось прихватить с собой пару складных стульев, которые какие-то туристы оставили на стоянке. А на одной из бензоколонок ему удалось наполнить бензином бак и смыться. И никаких опасений, что его могли заметить в такой толчее.

Он был в прекрасном настроении. Что касается блондинки, то он высадил ее на площади в Арендале. Никакого продолжения действия под вишневым деревом не последовало. Она была совершенно сломлена и с плачем поведала ему, что поссорилась со своим парнем. Ему это показалось скучным, поэтому он купил по мороженому — ей и себе, и поехал дальше на юг.

Он вынужден был признать, что не был на высоте в своих отношениях с блондинкой в этом эпизоде. Ничего хорошего не было в том, как она рыдала, может быть, из-за того, что он так гнусно вел себя с ней, но ведь в том, что она поссорилась с приятелем, никакой его вины не было. И, тем не менее, у него после всего этого остался какой-то неприятный осадок, какие-то угрызения совести, и это его раздражало, потому что он догадывался, что совесть его мучит из-за Алисы. Ведь за это время она сумела сильно привязаться к нему. Он не мог ее бросить, хотя из-за нее у него было больше шансов иметь неприятности, к тому же она постоянно за ним следила… Ну уж, конечно, старушке Алисе никак не могло понравиться, что он подсаживал к себе кого-то на шоссе в поисках приключений. Самое плохое, самое неприятное то, что фактически она по-настоящему нравилась ему. Он очень редко испытывал глубокие чувства к девушкам, и вот, надо же, его угораздило связаться с такой балаболкой, как Алиса. Она крепко к нему прицепилась, и он не мог так просто отделаться от нее. Вот так-то, черт побери…

А вот и она: склонилась над пластмассовым тазиком, выставив задницу, прямо-таки типичная домохозяйка на отдыхе, которая имеет пристрастие заниматься всевозможными, никому не нужными делами с твердым убеждением, что в этом состоит ее долг.

— Привет! Наконец-то ты приехал! — закричала она, прежде чем он успел выйти из машины.

— Теперь я смогу развесить белье.

Она привязала конец веревки к одной из полых трубок, поддерживающих конструкцию палатки, а другой конец — к антенне на крыше автомобиля. На веревке мгновенно появились трусики и еще раз трусики, мокрые майки, носки, всевозможные полотенца и тряпки, несколько свитеров, с которых неприятно капала вода. Слава Богу, кажется все это ненадолго, солнце так и шпарило, но у нее в тазу было еще белье. Вода с белья текла темными ручейками по земле, по ним плыли сосновые иголки и муравьи. Господи, хотя бы мусор относила на помойку в кусты, у ручья, а не оставляла у палатки.

— Арне и Берит пригласили нас сегодня вечером на вечеринку с грилем, — сообщила она ему.

Только об этом он и мечтал. Но он решил, что не откажется пойти, пойдет туда ради Алисы. Так и быть, вынесет и это. К тому же, она даже заразила его своим радостным ожиданием вечеринки.

— Думаю, надо что-нибудь взять с собой, какую-нибудь выпивку и конфет для ребенка. Ты купил что-нибудь в городе?

Он кивнул и подумал, что, ну вот, теперь половина стоимости проданной магнитолы пойдет на хрустящий картофель, сладкий перец, орешки, ветчинку, попкорн, крендельки, марципанчики. И снова у них не будет ни гроша. Но вместо этого он только сказал: — о’кей. Когда мы приглашены?

Уже подходя к палатке, они издали увидели огромный столб дыма.

— Только бы немного наладить горение, — успокоил их Арне, на котором был надет фартук с вышитым на животе огромным изображением шеф-повара. Гриль на тоненьком треножнике так и пылал. Рядом лежали куски древесного угля и несколько рулонов фольги. На раскладном столике размещались разделанные куски мяса, растительное масло, различные приправы и соусы. Отдельно лежали четыре колбаски, которые собирался жарить ребенок. Кроме того, гора нарезанного хлеба, тарелка с салатом. Гвоздем программы должна была стать старинная норвежская национальная каша, которую собирались сварить на гриле.

Еда и выпивка были явно в изобилии. Томми принес с собой две бутылки вина. У Арне было четыре, плюс пиво и поллитровая бутылка водки, содовая охлаждалась в ведре с водой. Наблюдая, как разгорается пламя, они немного выпили. Казалось, что собрались вокруг костра на Иванову ночь.

Мужчины беседовали. Алиса вдруг вспомнила, что забыла вернуть дорожный утюг, который брала у Берит. Сама Берит радовалась тому, как хорошо выглядит ее блузка в стиле «Диско», по ее мнению, она приобрела особо приятный оттенок теперь, вечером, когда загара не видно. Блузка была частью брючного комплекта по моде пятилетней давности, явно великовата по размеру, но Берит с гордостью рассуждала, что приобрела комплект приглушенных тонов с рисунком в прошлом году и что в нем было очень удобно ходить по дому. Ребенок бегал и баловался вокруг них, ему дали бутерброд. Они пили, чокались, желали друг другу здоровья и поздравляли друг друга с тем, что этот летний отдых превзошел все ожидания. Арне рассказал, что вечеринка с грилем — это его хобби, и что гости всегда без ума от его соусов (Берит промолчала по этому поводу). Алиса, как всегда, была голодна и мечтала попробовать. А Томми все пил и пил. Когда пришло время поливать уже начавшие обугливаться куски мяса соусом, а ребенок начал хныкать, что его колбаски лопнули, Арне вдруг принялся фотографировать своего нового друга. Берит, взглянув с ненавистью на супруга, взяла жарку мяса на себя. И это было прекрасно, так как она практически спасла их ужин, и все уже изрядно проголодались. Наконец, каждый получил кусок дымящегося мяса, два ломтя хлеба, соус, целую гору салата, где преобладал пахучий сладкий перец. Этим запахом обычно потом так и разит от тебя целые сутки. Не оставалось ничего другого, как только запивать его большими глотками вина. Томми чувствовал, как постепенно пьянеет и становится равнодушным ко всему окружающему, и, вероятно, это было к лучшему, потому что среди хозяев все жарче разгоралась дискуссия по поводу всяких соусов и маринадов, когда и какие лучше употреблять во время приготовления мяса или в качестве приправы потом. Постепенно так стемнело, что они решили зажечь цветные огоньки и китайские фонарики, развешанные Арне. Мальчик заснул, сидя на стуле, держа в каждой руке по недоеденной колбаске. Несколько запоздалых энтузиастов бега трусцой пробежали мимо них. На их лицах светилось дружелюбное понимание: именно так и надлежит проводить время в кемпинге. Споры между Арне и Берит переходили от топлива для гриля к чесноку, потом — к выяснению, кто виноват, что они забыли дома некоторые вещи, собираясь в эту поездку, и почему, как только она забеременела, так тут же согласилась оставить работу. Из транзистора доносились старинные морские вальсы. И Алиса стала посылать Томми выразительные взгляды. Уж не означало ли это, что сегодня-то, наконец, ей все будет можно?

Когда пламя гриля совсем уже погасло и дым рассеялся, налетели полчища комаров, а ветер донес до них пронзительный запах химикалий, которыми обработали помещения туалетов.

— Да, кажется, мы разместились в не совсем удачном месте, — заявил Арне, взмахнув рукой: он чуть не упал с раскладного стула.

— Это ты виноват. Тебе не следовало бы соглашаться на первое же предложенное этими ребятами место, — тут же вставила его жена.

И вдруг совершенно неожиданно над горой, у склона которой расположился лагерь, взошла луна. Она была такая яркая, золотистая и висела так низко, что казалась каким-то особенным световым эффектом, придуманным местным туристическим агентством.

— Боже мой, какая красота! — вздохнула Алиса.

В это время Томми достал бутылку пива и одним глотком, с жадностью, осушил ее. У него в горле все пересохло от жареного мяса.

— Томми, ну, взгляни же, какая красивая луна, правда?

— Вроде да… — он рассеянно пытался стряхнуть руки, которые она положила ему на колени, а потом все же нехотя взял их в свои.

— Посмотри на них, ну, прямо настоящие голубки, — вздохнула Берит, обращаясь к своему супругу, который сидел к ней спиной и сосредоточенно рылся в своих инструментах и рыболовных снастях, пытаясь найти жидкость от комаров.

— Ну, что ж, так и должно быть у жениха с невестой, которые впервые отправились вместе отдыхать.

С довольной улыбкой он достал бутылочку жидкости и тут же начал натирать себе руки, лицо и шею. Казалось, этот тошнотворный запах скорее привлечет сюда новые полчища комаров, нежели отпугнет.

— Жених и невеста, — фыркнула Алиса и сильнее сжала руку Томми.

Он не убрал руку, но почувствовал, что его охватывает паника. После этого неудачного «захода» с Блондинкой, он начал думать о ней с теплотой, можно сказать, стал тосковать по ней. А теперь он вынужден сидеть тут с Алисой, демонстрируя окружающим свои отношения и давая понять, что они могут в любую минуту удалиться в свою палатку и заняться там любовью. И ему захотелось смыться от них. «Жених и невеста» — такой оборот дела вызывал у него тревогу, как будто вокруг него была расставлена сеть. Алиса с гордостью играла свою роль. А ему ее рука показалась тяжелой. Само ее присутствие стало тягостным. Несмотря на винные пары, выпитые водку и пиво, он сумел ощутить грозящую ему опасность и сделал ответный ход:

— Как же, жених и невеста, — завопил он. — Да мы знакомы то всего неделю. Сегодня ведь пятница, Алиса? Я думаю, стоит отметить юбилей нашей случайной встречи на шоссе! Не правда ли, Алиса? А?

И он до боли сжал ее руку.

— Это потрясающе! — взревел Арне. — Фантастика! Ты слышала, что он сказал? Всего неделя знакомства, а они бросают все и отправляются в путешествие! Вот это молодежь! А посмотри на нас, Боже мой! Постаревшие, располневшие…

И он с удовольствием похлопал жену по круглому бедру.

— Облысевшие! — немедленно отозвалась она и провела по его волосам, специально зачесанным на макушку.

— Боже мой! — Арне отбросил ее руку. — Пуститься в путь, спать в машине, покупать все необходимое по дороге…

— Палатку мы увели в Саннефиорде, — выкрикнул Томми, чтобы заглушить Арне. Ему совершенно не нравилась эта глупая и льстивая манера Арне восхищаться молодежью. Алиса хмыкнула. Видимо, совсем окосела. И все решили, что Томми их разыгрывает. Они прямо-таки покатывались со смеху, особенно Арне.

— Ну вот, а теперь вы живете тут вместе с другими в палаточном городке, — захохотал Арне и с явным удовольствием опрокинул рюмку.

— Ты знаешь, — Арне доверительно наклонился к Томми. — Тут ведь немного таких, кто способен провести ночь в машине, разгуливать по пляжу в стоптанных сандалетах и джинсах. Надеюсь, ты меня понимаешь? — и он кивнул головой направо и налево, в сторону соседних палаток, где собрались другие туристы и проводили время точно так же, как и они.

Кое-кто проходил по тропинке мимо них, гремя бутылками, явно тоже шел в компанию. Такая атмосфера обычно охватывает дачные поселки на пороге летнего уик-энда, когда даже самые застенчивые соседи выходят наружу, к своим заборам и изгородям. Здесь было то же самое, только, может быть, не так активно, проще и более, так сказать, непринужденно. И все же эта дикая жизнь на лоне природы максимально приближалась к домашнему уюту. Импровизация была здесь лишь приятным дополнением. Все это было рассчитано на максимальное удобство. Горело пламя в портативных газовых холодильниках. Свет луны освещал разноцветные тенты.

— Н-да, вы тут живете…

Вдруг Арне неожиданно мрачно исподлобья взглянул на Томми, резко повернул стул, как будто для того, чтобы подчеркнуть этим неожиданный оборот разговора.

— Вот если бы вы могли время от времени приглушать эту проклятую музыку. С утра до вечера этот поп просто сводит меня с ума! Как вы можете переносить это целый день, ума не приложу!

По радио зазвучала еще более жизнерадостная морская мелодия, когда Арне с мрачноватым видом вновь наполнил до краев свою рюмку.

— Вероятно, скоро поженитесь? — спросила Берит.

— Поженимся? — переспросила Алиса восторженно.

— Ты слышишь, Томми?

— Заткнись! — оборвал он ее.

В нем все перевернулось, когда он взглянул на ее пылающее лицо, широко раскрытые глаза с красными белками от солнца и вина.

Почему она была такой? Что могло ее привлечь в этих обитателях стандартных ОБОЗовских[2] домов со всем их угощением и приторной лестью. Неужели ее так легко можно было купить подобной ерундой. Насколько он успел ее узнать, она твердо стояла обеими ногами на земле, веселье в глазах, стабильность и надежность, хорошее настроение, всегда непрочь порезвиться, сильное тело, красивые зубы. О последнем он думал, потому что у него самого были хорошие зубы, и он всегда обращал внимание на зубы у других. И что же, теперь она всякий раз клевала на приманку этих Арне и Берит? Теперь она с удовольствием играла в игру «жених и невеста» только потому, что этой курице угодно было так окрестить их. Во дают!

Все уставились на него. Он грубо захохотал.

— Да уж, точно! Скоро поженимся! Ну-ка, дайте мне сообразить, надо выбрать подходящий день…

Его охватила паника, он заперт в этот мирок, ее ничтожный, скучный, мелкобуржуазный мирок.

— Ни за что не поддавайся на его уговоры бросить работу из-за ребенка, — решительно предостерегла Берит, в то время как Томми, шатаясь, встал со своего места.

— А кто же, извините, тогда будет смотреть за ребенком? — взревел Арне. — Детский сад что ли даст ему воспитание? Откуда у нас в обществе берутся агрессивные подонки? У меня их полный класс, дикие звери, без всяких привязанностей, совершенно не умеют себя вести, интеллект — на уровне пещерных жителей, запас слов, как у шимпанзе…

— Ты куда? — спросила Алиса у Томми, который с трудом пытался сделать несколько шагов, казалось, он ступает по льду.

— Извини, я хочу прогуляться, — пробормотал он. — Погода такая хорошая. Скоро вернусь…

Он сделал несколько шагов. Он оказался более пьяным, чем предполагал.

— Спасибо за вечер, вино, жареное мясо! Я скоро вернусь.

— Он осторожно обошел палатку, чтобы не наступить на оттяжки и направился в сторону пляжа. Он не знал, что Калле Шевен, приятель Блондинки, на некотором расстоянии следовал за ним.

20.

Волны тихо, в ритме вальса, бились о берег. Его каблуки вязли в песке. Тогда он снял сапоги и носки и пошел босиком, в то время, как его затуманенный мозг лихорадочно искал выхода из создавшегося тупика. А почему бы ему, собственно, не бросить все и не уехать. Разве ему некуда уехать? Чушь! Всегда есть куда податься. Например, в Швецию. Хотя, пожалуй, нет. Ведь в последний раз он совершил наезд как раз в Гетеборге. Это опасно. А он не дурак. Он ковылял вдоль берега.

Было довольно поздно. Палаточный городок совсем затих. Песок приятно щекотал пальцы, его окутывал запах морских водорослей, смешанный с запахом хвои. И он вновь уносился мыслями под высокую вишню, когда он стоял под ней в полных придорожной пыли ботинках и мечтал о девушке с танцев, той, которая станцевала с ним два танца, а потом ее увел восемнадцатилетний парень с машиной. Или с мотоциклом, или, по крайней мере, с лодкой и который никогда не смог бы испытывать к этой девушке такие чувства, которые испытывал Томми в тот вечер. Он никогда, никогда не смог бы с таким восторгом относиться к той девушке, с каким относился Томми, который в одиночестве нашептывал об этих чувствах ночи.

Он приблизился к автомобилям с прицепами.

Приближаясь к ряду погруженных в дремоту фургонов, он неотступно думал о Блондинке, он двигался так целенаправленно, как будто чья-то неумолимая, чужая воля гнала его, жаль, что он не мог видеть себя со стороны, но вот как раз на это ему было глубоко наплевать. Им двигала жажда примирения. В голове его крепко засела мысль о том, что он гнусно вел себя с Блондинкой, его мучило раскаяние, порожденное ночной тишиной и приятным шуршанием мягкого песка. Он вспоминал о слезах Блондинки. Он вспомнил ее покорное отчаяние, которое ввело его в заблуждение и он, как какой-то паршивый крот грубо начал залезать ей под блузку. Теперь он, наконец, понял, насколько она несчастна. Его переполняла сентиментальная жалость, и, кроме того, он не мог забыть ее груди. Томми направился прямо к стоянке фургонов, надеясь на встречу с ней, чтобы утешить ее, сказать — а что, собственно, он мог сказать ей? Вероятно, попросить прощения, чтобы она забыла о том, что произошло, и, кто знает, продолжить игру там, где она закончилась?

Вдруг он заметил между фургонами какое-то движение. Он был пьян, упрям и одержим единственной мыслью — оценить ситуацию и предугадать последствия. Перед ним была группа людей, какая-то компания, он подошел к ним совсем близко, понятия не имея, кто перед ним находится. Попытался вглядеться в них. Но все еще продолжал двигаться и вяло размышлял о том, что, быть может, стоит ей объяснить, зачем он пришел, ясно и четко. Но в том состоянии глубокого опьянения, в которое он был погружен, ему казалось, что вряд ли это необходимо. Сам факт его появления здесь был наиболее важным. Стоит ему встретиться взглядом с Блондинкой, как все трудности исчезнут сами собой. Она ведь поссорилась со своим мужиком, не так ли?

Приди в объятья к Томми.

Прежде, чем он успел заметить ее, они там догадались, кто он такой. Неожиданно рядом с ним послышался какой-то голос, удивительно громкий, совсем рядом:

— Это тот самый тип, Анне-Ма?

Последовало негромкое восклицание. Потом — другой мужской голос:

— Какого дьявола ему здесь нужно, как ты думаешь, Фредерик? Так что их было трое, два пляжных фантома и Блондиночка. Он вступил на их территорию. Так, теперь пора остановиться.

Он, шатаясь, стоял прямо перед ними. Да, утратить запал в такой ситуации дело весьма неприятное. Решимости у него стало меньше. Тут, пожалуй, надо сделать ход первым. Он вновь обрел дар речи:

— Послушай-ка… Я пришел сказать… насчет той нашей поездки, она была несколько неудачной, и я подумал, может, завтра снова прокатимся вместе?… Ничего такого не будет… гм… гм…

Получалось как-то не совсем хорошо, и молодые люди еще теснее обступили Блондинку, которая казалась совершенно растерянной и бормотала что-то насчет того, чтобы он убирался.

Но он не уходил.

И вот один из этих парней, самый высокий, который постоянно гонял мяч на пляже, сделал несколько угрожающих шагов в его сторону.

— Да ты совсем обнаглел! Явился сюда как ни в чем ни бывало!

И он сделал еще один шаг навстречу Томми:

— Убирайся отсюда немедленно, а не то будет плохо, а не то будет плохо! А ну пошел!

— О, господи, да я же… — только и успел выдавить из себя Томми, а парень уже стоял вплотную к нему. В замешательстве, он не знал, стоит ли ему пугаться или просто посмеяться над этим выскочкой, который вздумал тут хорохориться. Но стоило ему получить удар кулаком в грудь, как он понял, что парень привык держать в руках отнюдь не врачебный инструмент и что он на целую голову выше Томми, к тому же, он увидел и других пляжных фантомов, подступающих к нему, так что дело принимало серьезный оборот. У него не было ни единственного шанса на спасение, и он закричал:

— Не трогайте меня! — таким пронзительным голосом, как будто эти слова заключали страшную угрозу. Он выставил вперед кулак, но еще не успел закрыть рта, как на него обрушился сильный удар, и он ощутил страшную боль. Падая, он подумал, что это даже хорошо, ведь он так устал, и ему так хотелось спать, теперь ему хотелось только, чтобы они оставили его в покое. Но в покое его не оставили, к нему рванулись руки, они подхватили его и снова поставили на ноги, он смог удержаться несколько секунд, и тут снова, как вспышка молнии, его пронзила сильная боль — перед глазами все поплыло, и он почувствовал, как из носа и рта хлещет струя крови. Он хотел выкрикнуть им какие-то угрозы, но просто не нашелся что сказать, и, кроме того, его так невыносимо клонило ко сну, что ему было уже все равно. И чтобы подчеркнуть что последнее слово будет за ними, кто-то из компании фанатов дал ему такого пинка в живот, что внутри у него все перевернулось, и он рухнул назад, издав свистящий звук, как велосипедная шина, из которой выпустили воздух.

Он почувствовал, что его куда-то отнесли и оставили. Кто-то рявкнул ему в ухо, что для него лучше всего держать язык за зубами насчет происшедшего, если что: они заявят в полицию о попытке изнасилования. Последнее, что он услышал, был смех и слова:

— Скажите на милость, какой мерзкий подонок тут объявился. А я-то думал, что они следят, чтобы здесь не появлялся подобный сброд.

Он очнулся от звуков каблуков Алисы. Потом ощутил ее прикосновения. Эти прикосновения причиняли ему боль, как будто его жгло пламя. Она убивалась и рыдала так, как будто избили не его, а ее.

Он попытался подняться, но она прижала его своим телом к земле. В голове шумело, прямо-таки пылали губы и нос. Малейшее движение казалось пыткой. Поэтому он только вздохнул и попытался лежа, спокойно понять, что сделали с его телом. Ему хотелось как-то приглушить поток красноречия, который Алиса обрушила на него, когда поняла, что он жив и в сознании.

— Что они с тобой сделали? — все причитала она. — И почему они это сделали? Наверное, все из-за этой белобрысой девицы. Я ведь заметила, как ты смотришь на нее на пляже. И я видела, как она уходила по тропинке как раз перед тем, как ты поехал на машине. Ты делаешь такие глупости! Ты совсем чокнутый, если связываешься с такими типами. И зачем только ты к ним пошел?

Она плакала.

— Если между нами что-то произошло, так надо было и сказать, ведь правда? Мне-то казалось, что у нас все прекрасно… А если ты думаешь по-другому, так прямо и сказал бы мне, чем делать что-то такое… Я думала, что я тебе нравлюсь, несмотря ни на что… Я вот тут собиралась пойти и прическу сделать…

Сначала она просто сидела на земле рядом с ним, теперь же она прижалась лицом к его груди и рыдала так, что у нее вздрагивали плечи. Он был такой заторможенный, такой несчастный, все болело, кружилась голова, рот наполнился слюной, а когда он пошевелил скулами, то обнаружил во рту месиво из песка и крови. Он осторожно провел по зубам своим прикушенным языком.

Алиса постепенно успокоилась, она прислонилась к его локтю и шептала ему что-то о том, что теперь все будет хорошо. Что ей было так хорошо во время этого путешествия. И она никому не позволит испортить ей этот прекрасный отдых, уж, во всяком случае каким-то там белобрысым свистушкам, которые тут выставляются перед всеми. Здесь, наверное, они вполне могли бы понять друг друга, если бы он не винил во всем себя, и, одновременно, не был бы одержим жаждой мести.

— Подонки! — смог, наконец, пробормотать он, с трудом ворочая языком. — Подонки несчастные!

Это прозвучало так слабо и невнятно, распухшие губы едва шевелились, и это делало его унижение еще более жгучим. В ушах продолжал звучать самоуверенный голос, небрежно обозвавший его «наглым подонком», казалось, эти слова еще долго будут звучать у него в ушах.

— Ну, погодите!

Он попытался было с презрением сжать зубы, но почувствовал страшную боль в десне.

— Ну, погодите, вы у меня получите!

И оба застонали, каждый сокрушался о своем, и их стоны слились в общий плач по поводу удара, обрушившегося на их совместное путешествие. Каждый из них по-своему понимал, что скоро оно должно подойти к концу.

Мимо прошел какой-то мужчина, он возвращался с поздней прогулки, рядом бежала черная собака. Он взглянул на Алису и Томми, которые сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу.

— Ну, прямо голубки.

Все, как и должно быть теплой летней ночью, и дрожащая светлая луна льет свой серебряный свет на тихие волны в заливе. Молодость и любовь. Какое это чудо, волшебное норвежское лето!

21.

Дождь лил, как из ведра, и в кафетерии «Вифлеем» было полно народу, но ему все же удалось занять столик, как только два сотрудника миссии, которые не спеша пили кофе, надеясь, что распогодится, наконец, решились ринуться в самую гущу дождя.

Томми сидел, потягивая местное пиво «Бригг», и читая столичную газету, стараясь сидеть спиной к публике. Ссадины около рта и распухший нос только отчасти скрывались за новыми солнечными очками — хамелеонами, которые он между делом прихватил с одной из витрин.

Он внимательно изучал газету, отхлебывая пиво маленькими глотками. В зал постоянно входили все новые и новые промокшие насквозь, раздраженные люди в надежде, что какой-нибудь столик все-таки освободится. Снаружи оставаться было совершенно невозможно, целые ручьи воды низвергались с рекламных транспарантов и жалобно поникших флагов. Развешанные на длинных палках плечики с одеждой были прикрыты специальными целлофановыми козырьками и полотнищами, которые отчаянно трепыхались. Всевозможные тенты и навесы превратились в резервуары для воды, которая внезапно обрушивается всей массой на толпу укрывшихся от дождя людей. Жара стояла так долго, создавалось впечатление, что она будет всегда, и здесь, на юге ничто и никто не был готов к дождю. Дождь явился настоящей катастрофой.

Томми усердно вчитывался в столичную газету, потому что тосковал по городу, жадно впитывал в себя все новости о том, как ребята вроде него гоняют на машинах. Он читал о лихачах, об ограблениях, а также о пьяных драках и скандалах на улицах и в ресторанах в центре города, и чувствовал, как у него захватывает дух: настоящая атмосфера летнего Осло. Прочитал он и рубрику «Разыскиваются», где обычно шла речь о соплячках, сбежавших из дома в надежде на летние приключения в дворцовом парке или вздумавших отправиться в Данию на пароме с каким-нибудь водителем трейлера. Почти все совсем юные, впрочем, если судить по фото, многие вполне привлекательные.

Наконец-то появилась и Алиса, он ее даже не узнал: лицо совсем мокрое от дождя, а на голове — новая прическа, которую попортил дождь, хотя она постаралась спасти ее, надев на голову полиэтиленовый пакет.

— Ну, как? — прошептала она, запыхавшись. — Мне всегда так хотелось немного высветлить волосы, а когда меня постригли, появился такой соблазн привести их в полный порядок.

Он внимательно вгляделся в ее ставшие совсем светлыми завитые волосы, показал ей целый ряд фотографий разыскиваемых молодых девушек и сказал:

— Наверное, это действительно хорошо, что ты так основательно переменила свою прическу. Теперь тебя по этому снимку никто не опознает.

Да она и сама себя узнала не сразу: лицо совсем юное, какое-то расплывчатое, ее лицо в числе других девушек темно- и светловолосых, с редкими или густыми волосами. Тем не менее, его взгляд и указующий на фото палец произвели на нее сильное впечатление, она стала внимательно вглядываться в фотографию, а когда, наконец, разглядела, то буря ярости и страха исказили ее лицо, мгновенно превратив его в старое и неприятное. И она стала уже совершенно непохожа на девочку с широко открытыми глазами, уставившуюся в объектив пятикронового автомата. Текст под фотографией гласил: «Алиса Хамре, 25 лет. Мать семейства. Место жительства такое-то… Пропала с такого-то числа. Вероятное местонахождение. Была одета… Семья опасается, что с ней могло что-то случиться. Просьба сообщить любые сведения».

Она поспешила свернуть газету и прижала ее локтями к столику, чтобы никто из окружающих не смог ее увидеть.

— Ну, что, как тебе нравится роль находящейся в розыске матери семейства из Стовнера?

Он ухмыльнулся употребленному им выражению, еще не зная, какова будет ее реакция. Ведь бывало, что и она вдруг неожиданно теряла присутствие духа, а это было бы совсем ни к чему. Но на этот раз ее реакция была совершенно неожиданной для него.

— Вот старая кляча! Ничего себе, номер выкинула. Ведь я же написала, где нахожусь. И все равно, ей надо было все испортить. Заявила в полицию, чтобы я была в розыске, как какая-то наркоманка! Вот дура чертова! Господи, теперь ведь меня могут арестовать где-нибудь прямо на улице…

Она была вне себя. Судорожно открыла сумочку, вынула зеркальце и принялась изучать свое лицо. Достала солнечные очки и поспешно надела их.

— Ну что же, кажется, это довершит наш маскарад?

Потом нервно оглядела столики вокруг:

— Вот мы с тобой и легли на дно. Ой, по-моему на нас все так и пялятся…

— Ну, так что? — просто так спросил он после того, как они совершили марш-бросок от кафе до автомобиля. Спросил только для того, чтобы понять, как она сейчас настроена.

— А черт его знает, — пробормотала она, не отводя взгляда от зеркала, пытаясь спасти то, что нуждалось в спасении — свою прическу.

— Давай куда-нибудь поедем. Куда угодно, ну, в Арендал, например.

— О’кей. Но прежде — провернуть одно дело.

— Какое?

— Снять деньги с твоего счета.

— ???

— Сегодня суббота, и нам нужны деньги.

— Но ведь ты продал магнитолу.

— Продал, но у нас мало что осталось. А у тебя на счету шесть сотенных.

— У меня нет удостоверения личности.

— Ерунда, неужели ты не сможешь запудрить мозги почтмейстеру?

— Кроме того, он узнает мое имя и фамилию.

— ???

— Меня же разыскивают, Шерлок Холмс! Возможно, он читал газету!

— Да кто там будет обращать внимание на имена в этих рубриках. Да и не узнают тебя по той физиономии на фотографии.

— Он видел меня неделю назад, если там сидит тот же самый парень.

— Неделю назад! Ты что, думаешь, что настолько поразила этого чувака, что он только о тебе и думает? Да он обслуживает сотни туристов в день.

— О’кей. Я возьму три сотенных.

— Только три? Всего-навсего?

— Мне надо оставить деньги на билет на поезд. На тот случай, если…

Она впервые намекнула о возможности разрыва.

Обернув голову полиэтиленовым пакетом, она смело ринулась в толщу дождя, шлепая по лужам своими высокими каблуками. Кстати, Арне, имевший в качестве еще одного из своих хобби пристрастие ко всякой ручной работе, кое-как укрепил ей каблук…

Воспоминание о вчерашнем бурном вечере пронзило его сознание. Оно было столь ярким, что у него тут же заныло все лицо. Уже ровно год, как ему не доводилось попадать в такие переделки, а быть побитым — и подавно. А вчера он вляпался в эту историю неуклюже, как слон, а потом лежал в лежку, как покойник, и слушал, как его обзывали «мерзким подонком».

— Уф, черт побери! — он сжал руку на руле в кулак. Они еще… Он еще им покажет… А что, собственно говоря, он может им сделать? Пойти туда и померяться силами с тем чуваком, который бьет, как боксер тяжелого веса?

Сидя в машине под дождем, он бессильно ругался.

И когда же, наконец, вернется Алиса?

Он попытался успокоиться. Неужели он будет сидеть тут и скулить из-за того, что она ненадолго ушла по делу? Просто зло берет! Да неужели он не способен ни на что иное, как просиживать задницу в машине, барабанить по рулю и ждать находящуюся в розыске «мать семейства из Стовнера», которая должна снять деньги со своего аккредитива?

— Вот, триста крон! — произнесла она запыхавшись, как только села в машину, и опять начала сосредоточенно поправлять промокшие пряди волос.

— Знаешь, не так-то легко получить деньги без удостоверения личности. Но почтмейстер оказался неплохим парнем и, в конце концов, выдал деньги. Можно сказать, что он был со мной даже любезен на свой манер, отказывался верить, что я работаю в той же системе, что и он. Правда, если за это время меня еще не уволили…

Она повернулась к нему, на фоне высветленных волос ее глаза казались еще более ярко-голубыми, а кожа золотистой.

— Ну что, едем?

Он ничего не ответил, включил мотор и с ревом вывел машину со стоянки, настроение было никудышное. Почему-то он вбил себе в голову, что она снова утерла ему нос, обошла в чем-то.

На обратном пути из Арендала он остановился у придорожного кафе, там, где пытался произвести впечатление на Блондинку. Мысль о кемпинге во время дождя казалась невыносимой. Он предложил выпить пива, она предпочитала кофе. Но как только они нашли столик, она тут же исчезла в туалете, оставив его сидеть и глазеть на огромную асфальтированную стоянку, где разворачивались и становились в ряд автомобили, отдыхающие выскакивали из машин и, разминая свои затекшие ноги, перепрыгивали через лужи, направлялись в кафе, чтобы скоротать время. Это был субботний полдень, и новые орды жаждущих летнего отдыха устремились к южному побережью, в то время как толпы гораздо более замученных соотечественников, уже вкусивших прелести житья на лоне природы, устремились в города, поселки, отели, кафе и другие подобные заведения с прочными стенами и непромокаемым потолком. Они бежали куда угодно, только бы скрыться от всепроникающей сырости кемпинга.

Открытое рядом с Томми окно вытягивало наружу тяжелый запах мокрой одежды, овощной солянки, жареного мяса и острого соуса, а с улицы шел поток воздуха, пропитанного парами свежего асфальта, бензина и автомобильных шин. У стойки бара стояла толпа клиентов поневоле, которые пришли сюда ради крыши над головой, дети шалили, матери успокаивали их, а их раздосадованные мужья пересчитывали наличность. Из музыкального автомата неслись звуки морских вальсов. Автостоянка была заполнена автомобилями всех марок. Кафе также было заполнено весьма разношерстной публикой: одинокие люди, семейные пары, многочисленные и не очень, семейства, компании.

Потягивая пиво, он развлекался тем, что пытался угадать, кому из посетителей принадлежит тот или иной автомобиль на стоянке. Одних владельцев можно было угадать без труда, других — сложнее. Вот эта семья явно владеет «Вольво», та девушка явно ездит в «Фольксвагене», пожилая пара — владельцы «Мазды», супруги-романтики с четырьмя детьми в желтых плащах — явно из желтого «Ситроена», а эти двое путешествуют на дальние расстояния в дизельном «Мерседесе».

Это было так интересно — отгадывать. Он так легко узнавал, кто к какой категории относится наверное потому, что сам был вне всех этих категорий. Хотя это его слегка повергло в уныние. Он взглянул на свой собственный забрызганный грязью автомобиль, который он поставил неподалеку от вишневого дерева, вероятно, для того, чтобы вернуть себе хоть каплю хорошего настроения. Да, вот он, его красный пятилетний «Мустанг», слегка уже изношенный, но пока еще приличный, не какая-нибудь там развалина, но и не шикарный автомобиль, тачка вполне нормальная. Но к какой же категории отнести его самого, ее владельца? В какую графу он попадает в соответствии с его собственным автосоциологическим тестом? Возможно, на такой машине может разъезжать, например, моряк, изо всех сил стремящийся произвести впечатление, или пошловатый и наглый предприниматель. А, может быть, просто юный выскочка, жаждущий разорвать социальные границы, не осознавая этого. Однако надо признать, что марка автомобиля в течение долгого времени характеризовала различные классы и социальные группы; теперь же она эту функцию утратила. По ней можно только приблизительно догадываться, кто есть кто, она служит зеркалом амбиций владельца, его честолюбия, а не определенного, подлинного статуса. Ведь так? Ну и кого, собственно говоря, можно строить из себя с таким автомобилем? На кого он сможет произвести впечатление? Какие социальные границы сможет пересечь? Откуда он явился и куда стремится? Ниоткуда и никуда. Находясь же там, где был раньше, он увязал все глубже и глубже. Впрочем, свое положение он представлял себе довольно ясно. Что касалось путешествия, все не так уж скверно. Прыжок в неизвестное, чтобы, так сказать, ближе познать родную, норвежскую действительность. Вместе с настоящей норвежской девушкой. А сейчас он сидит и страдает в этом переполненном придорожном кафе, битком набитом куртками от дождя, рюкзаками, сумочками, надувными матрасами, пластмассовыми ведрами, удочками, транзисторами, пластиковыми сумками, пирожками с мясом, тушеной капустой, чашками кофе, бутылками лимонада, бумажными салфетками, грязными тарелками. А он сидит и не может оторвать задницу от стула.

Он вновь взглянул на автостоянку. Уж не поставить ли ему в жизни ставку на судьбу коммивояжера, как этот парень в помятом костюме, приехавший в тяжело нагруженном «Ситроене»? А, может, хорошо быть таким, как этот бизнесмен в «БМВ»? Или типичным обитателем виллы младшим офицером со своим внушительным «Вольво»? Или пенсионером на практичной «Ладе»? Школьным учителем на небольшом надежном «Пежо». Или фабричным рабочим на подержанной? О, Господи, как тут во всем разобраться, где тут логика? Он тупо уставился на дождь и снова подумал о Биггсе, который загорал сейчас где-нибудь в окрестностях Сиднея. Перед ним, наверное, стоит бутылка белого сухого вина из походного холодильника и серебряный поднос с тихоокеанскими креветками: такими огромными, как раки… Нужна какая-то посторонняя сила, детонатор, которая выбросила бы его из этого привычного теперешнего круговорота жизни — на какое-то приличное расстояние… подальше от всего этого!

— А вот и я!

Наконец-то она пришла.

— Ужасная очередь в туалет.

Этим она попыталась объяснить свое долгое отсутствие — целых полчаса она приводила себя в порядок и почти безуспешно.

— Ты представляешь — висит объявление! Сегодня вечером в Странде будут танцы на пристани.

— Танцы на пристани?

Он чуть не задохнулся от смеха.

— В такую погоду?

— Там написано, что в случае плохой погоды, танцы переносятся в отель «Вик», написано в клуб «Сун Тан». Обычная музыка и местная группа «Лос Маскитос». Здорово, правда? Мы проезжали мимо отеля «Вик», по-моему, он производит хорошее впечатление. Мы с тобой нигде не были. Мне так хочется пойти!

Особого желания идти на танцы на набережной в клуб «Сун Тан» у него не было, но еще меньше желания было возвращаться в палатку посреди болота. Поэтому он пожал плечами и согласился. Она пила свой кофе, и, судя по всему, явно была в хорошем настроении, ведь они спрятались от дождя и, насколько это возможно, она сохранила свою прическу. Она продолжала то и дело поправлять волосы, поглядывая в зеркало.

— Ты знаешь что он сказал?

— Кто он?

— Да этот тип на почте, он довольно милый. Когда я сказала, что, собственно говоря, работаю в той же системе, он смерил меня взглядом и заявил: «Такие, как ты, не служат в банках или почтовых ведомствах. Такие, как ты, бывают кинозвездами, фотомоделями или похитительницами бриллиантов». Он, правда, все же выдал мне деньги. Она рассмеялась, очень довольная собой. — Сказать такое. Ну и чудило этот толстяк.

— Ну, что ж, сохрани с ним контакт, — произнес Томми задумчиво. — Возможно, он нам еще пригодится.

— Каким это образом? — спросила она.

— Ладно, давай поедем в отель. Здесь мне все осточертело.

Когда они шли, публика с интересом провожала взглядами его лицо в ссадинах и ее ярко-светлые, в кудряшках, волосы.

КЛУБ «СУН ТАН»