В центре зала обнаружилось нечто, заставившее меня замереть: масштабная голографическая модель Пропавшего Разлома. Она не была активна, но даже в выключенном состоянии проектор хранил последнюю визуализацию — словно призрак Разлома, застывший в момент своего исчезновения.
Я активировал свое эфирное зрение, и модель неожиданно отреагировала — тусклое свечение пробежало по её контурам, словно мой взгляд пробудил остатки энергии.
Я подошёл к ближайшему терминалу, который выглядел наименее повреждённым. Экран был тёмным, но стоило мне коснуться клавиатуры, как система неожиданно активировалась. Слабое свечение наполнило экран:
[ТЕРМИНАЛ 17B АКТИВИРОВАН]
[АВАРИЙНОЕ ПИТАНИЕ: 26%]
[ДОСТУП: ОГРАНИЧЕН]
[БИОМЕТРИЧЕСКАЯ АУТЕНТИФИКАЦИЯ ТРЕБУЕТСЯ]
Я поднес медальон к сканеру рядом с клавиатурой. После нескольких секунд сканирования система отреагировала:
[МАРКЕР «ЕВА_ПРОЕКТ» РАСПОЗНАН]
[ЧАСТИЧНЫЙ ДОСТУП ПРЕДОСТАВЛЕН]
[ВНИМАНИЕ: ОГРАНИЧЕННЫЙ РЕЖИМ]
Экран ожил, показывая каталог файлов. Я начал просматривать их, фокусируясь на документах, связанных с Разломом и Серафимом.
В одной из папок обнаружился защищённый архив с пометкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ВНУТРЕННЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ». Он требовал дополнительной аутентификации, но медальон снова сработал как ключ.
Архив открылся, и на экране появился документ, от которого по спине пробежал холодок:
──────────────
[АРХИВ.7341.92/В] // RESTRICTED ACCESS [PROTOCOL: SCORCH]
ОБЪЕКТ: «СЕРАФИМ»
СТАТУС: НЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СУЩНОСТЬ / ПЕРВИЧНАЯ ИНТЕГРАЦИЯ / ИНИЦИАТОР РАЗЛОМА
──────────────
«…первоначально был человеком, военным исследователем, добровольно согласившимся на экспериментальную процедуру. Но то, что вернулось из первого контакта с чистым Δ. E. F. I. R — уже не было человеком. Серафим представляет собой новую форму существования — не физическую и не чисто эфирную, а нечто третье…»
«…отличительная черта — золотистые крылоподобные структуры, видимые только в эфирном спектре, являются не физическими придатками, а проекциями его расширенной формы сознания…»
«…считает себя первопроходцем новой эволюционной ветви, именуемой homo aetherius, и рассматривает человечество как устаревшую форму, требующую преобразования…»
«…может существовать одновременно в нескольких точках пространства-времени, что делает концепцию его „уничтожения“ практически бессмысленной…»
──────────────
Приложенные видеоматериалы показывали членов экспедиции, контактировавших с Разломом. Их тела… менялись. Не мутировали, не деформировались — трансформировались на фундаментальном уровне. Их кожа становилась полупрозрачной, сквозь неё просвечивали золотистые потоки эфирной энергии. Глаза полностью теряли цвет, становясь окнами в иное измерение.
Особенно жуткими были записи психологических сессий. Трансформированные люди говорили странными, отстранёнными голосами о «великолепии единства» и «освобождении от ограничений индивидуальности». Они называли себя уже не по именам, а как «аспекты Серафима».
Воздух в архиве внезапно стал плотным, словно насыщенным электричеством. Медальон на моей груди вспыхнул так ярко, что свет просочился сквозь ткань одежды.
И тогда мир вокруг растворился.
Я стоял в просторной комнате нашей квартиры на базе «Омега». Солнечный свет проникал сквозь панорамные окна, рисуя золотистые квадраты на полу. Ева сидела на диване, листая голографический планшет с данными, её волосы собраны в небрежный пучок, глаза сосредоточенно меняют цвет от серого к золотому.
Джейми, мой сын, лет пяти-шести, играл с маленькой моделью эфирного маяка — уменьшенной копией тех, что использовались для навигации в Разломе.
— Папа, — он посмотрел на меня своими ясными глазами, в которых отражалось столько доверия, что перехватывало дыхание, — когда ты вернёшься из темноты?
Я замер. Это был не настоящий вопрос ребёнка из прошлого. Это было что-то иное.
— Возвращайся, — прошептала Ева, подняв взгляд от планшета. Её лицо исказилось, глаза стали полностью золотыми. — Но знай, что тот, кто ушёл, никогда не возвращается таким же. Ты готов к этому, Алекс?
Комната вокруг них начала меняться — стены истончились, за ними проступала чернота, пронизанная золотистыми прожилками эфира. Джейми поднял свою игрушку-маяк.
— Я буду освещать твой путь домой, папа, — его голос стал глубже, взрослее, словно это говорил не ребёнок, а кто-то, использующий его образ. — Но помни: иногда дом — это не место, а состояние души.
Медальон на моей груди вспыхнул нестерпимым светом, и видение растаяло. Я рухнул на колени в архиве, тяжело дыша, словно после долгого бега.
— Это… был не просто флэшбек, — прошептал я, прижимая руку к медальону. — Это было послание.
[TM-Δ. SYNC]: ЭФИРНЫЙ РЕЗОНАНС ЗАФИКСИРОВАН
[TM-Δ. SYNC]: МЕДАЛЬОН АКТИВИРОВАН КАК ПЕРЕДАТЧИК
[TM-Δ. SYNC]: [встревоженно] Это не воспоминание из прошлого. Это коммуникация в настоящем.
Поднявшись на ноги, я решил найти лабораторию наблюдения. Согласно схеме станции, которую показывал терминал, она находилась в восточном крыле — ближайшем к тому месту, где раньше был виден Разлом.
Восточное крыло выглядело ещё более странным, чем остальная часть станции. Здесь деформации реальности были наиболее заметны — целые секции коридоров были скручены в невозможные фигуры, некоторые двери вели в никуда, а другие открывались в помещения, которых не должно было быть по логике архитектуры.
Наконец я достиг лаборатории наблюдения — просторного помещения с панорамными окнами, выходящими на… пустоту. Там, где раньше должен был быть виден Разлом, теперь простиралось пустое пространство — но не обычная пустота. Она казалась более насыщенной, более… присутствующей, чем обычное отсутствие чего-либо.
В центре лаборатории находилось нечто, напоминающее эфирное искажение — словно воздух скручивался в спираль, создавая миниатюрный вихрь.
Я активировал темпоральное зрение, и прошлое раскрылось передо мной:
В о з д у х в л а б о р а т о р и и с л о в н о и с т о н ч и л с я
С к в о з ь н е г о я у в и д е л м о м е н т к а т а с т р о ф ы
Огромный Разлом, видимый через панорамное окно, начал излучать золотистое свечение невыносимой интенсивности. Учёные в защитных костюмах метались от прибора к прибору.
«Резонансный каскад!» — кричал кто-то. «Поле схлопывается!»
А потом ослепительная вспышка, и на месте Разлома — ничего. Лишь странная пустота, которая казалась более насыщенной, чем всё вокруг. Не отсутствие чего-то, а присутствие… ничего.
«Невозможно…» — прошептала женщина у главного монитора. «Он не исчез. Он… свернулся. Ушёл внутрь себя.»
Видение прошлого растворилось, но вместо возвращения в настоящее темпоральное зрение исказилось. Вместо прошлого, я увидел… нечто иное. Будущее? Возможные варианты будущего? Проекцию страхов?
Я видел себя, стоящего перед колоссальной фигурой Серафима. Его крылья из чистого эфира расправились, закрывая весь горизонт. И он протягивал мне руку.
«Ты часть меня,» — говорил он голосом, который звучал отовсюду. — «Ты создал меня. Я создал тебя. Мы — один круг.»
Видение сменилось: я смотрел в глаза Евы. Её лицо было искажено болью и неверием.
«Ты предал нас всех, Алекс,» — шептала она, отступая. — «Ты отдал ему медальон. Ты отдал ему TX-Δ.»
И снова смена: теперь я лежал на земле, из раны в груди сочилась тёмная кровь. Надо мной стоял Скарн, его эфирное пламя пульсировало вокруг руки.
«Я предупреждал тебя, брат,» — его голос звучал почти печально. — «Ева не стоит конца мира.»
Видения продолжали мелькать, каждое страшнее предыдущего. А потом, как финальный аккорд, появилось оно — числовое значение, плавающее в воздухе. Таймер обратного отсчёта: «41:17:23». Чуть более сорока одного часа.
И голос, который не принадлежал ни одному из увиденных образов: «Выбор должен быть сделан. Серафим или Ева. Власть или любовь. Вечность или мгновение. Часы тикают.»
И так же внезапно, как начался, пробой в будущее закончился. Я остался один в полутёмной лаборатории, дрожа от увиденного и задаваясь вопросом — была ли это просто аномалия или предупреждение?
[TM-Δ. SYNC]: ТЕМПОРАЛЬНАЯ АНОМАЛИЯ ЗАФИКСИРОВАНА
[TM-Δ. SYNC]: ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: TX-Δ НЕ МОЖЕТ ПОДТВЕРДИТЬ ИСТИННОСТЬ ВИДЕНИЙ
[TM-Δ. SYNC]: [с беспокойством] Это может быть как подлинный пробой временного континуума, так и проекция твоих страхов.
Медальон внезапно начал пульсировать — не равномерными толчками, как раньше, а нервными, рваными импульсами. Словно что-то пыталось связаться со мной, но сигнал искажался помехами.
Я собирался продолжить исследование станции, когда воздух наполнился низким гудением. Красный свет залил помещение, а из динамиков раздался механический голос:
[СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ]: ВНИМАНИЕ. ОБНАРУЖЕНО ЭФИРНОЕ ЗАРАЖЕНИЕ КЛАССА «ОМЕГА».
[СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ]: АКТИВИРОВАН ПРОТОКОЛ «ГЕРМЕТИЗАЦИЯ».
[СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ]: ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ НЕМЕДЛЕННО ПРОЙТИ В КАРАНТИННЫЕ БОКСЫ.
[СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ]: ПОВТОРЯЮ: ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ…
Металлические ставни с лязгом опустились на окна. Двери лаборатории с шипением закрылись. Я бросился к ним, пытаясь открыть, но они были надёжно заблокированы.
[TM-Δ. SYNC]: СТАНЦИЯ ПЕРЕШЛА В РЕЖИМ КАРАНТИНА
[TM-Δ. SYNC]: АНАЛИЗ СИТУАЦИИ: ПРОТОКОЛ АКТИВИРОВАН ВРУЧНУЮ
[TM-Δ. SYNC]: [тревожно] Кто-то знает о нашем присутствии и пытается нас удержать.
Я начал искать альтернативный выход. В лаборатории должен быть технический проход или вентиляционная шахта — что-то, что позволит мне выбраться.
Внезапно воздух в дальнем углу лаборатории задрожал, словно над раскалённым асфальтом. Реальность исказилась, и из ниоткуда материализовалась фигура.
Фигура возникла из ниоткуда — соткалась из воздуха, как мираж, отчего я не сразу поверил своим глазам. Блеск фазового оружия в её руке оказался более чем реальным — луч прошёл в сантиметрах от моего плеча, оставив дымящуюся борозду в стене позади.