е знает, что можно раздвинуть ножки, приникнуть к ним пальчиком, проникнуть в них и классно закайфовать; но уже близка к этому… (она просто ленива, как говорят «родаки», просто инертна и безынициативна, как выражаются «классуха», «преподы» и «психачи»). Вот она берёт в руки развалины желтопузых и, так сказать, черносотенных газет, обильно украшенных изразцами всякой пакости и обильно приносимых домой одной из «родаков» - «Житьё-бытьё», «Криминал», «СПИД-Инфо», «Экспресс-газета» – где-то они разгадывали кроссворд с формулировками типа «река», на что ответ даётся такой: «русло», или, допустим, «дельта» (хотя последнее я, наверное, загнул) – она тут видит цветную фотографию трупа – сине-зелёное тело пузатого мужика, красно-чёрные лохмотья – отрублены руки и голова (она стоит у него на груди) – даже у Slayer’а на развороте «Diabulus in musica» приличнее! «Фю!» - она отбрасывает листок, выгребая другой, шарит взглядом, чисто механически читает: «Как 20 способами совершить мастурбацию»; это слово не говорит ей ничего («…если поднапрячься, то вспомню, а так…»), но она бегло и вяло читает и вдруг – вчитывается… «Парфюмерный вариант», - читает она. Возьмите шариковый дезодорант… использованный уже, короче… натяните на него презерватив… Я что-то не так поняла?.. Проехали. Можно взять огурец, морковь, баклажан лучше не брать (??!), тоже натяните, а то бактерии… Душ и т. п. Тоже не очень понятно (ей).(Некторые думают, что речь идёт о девочке лет одиннадцати-двенадцати, но я два раза повторил, что ей больше!) Ей не охота идти на кухню, разогревать этот заклёкший рис без подливки и пить этот почти бесцветный чай без сладостей… Она читает, читает и почти дрожит, хотя и невероятно жарко в квартире, солнечно (самая трудная болезнь была лежать в такую жарищу под сорок под двумя одеялами с температурой под сорок, трястись от озноба, кружиться в бреду под потолком; но сегодня вроде уже всё). Она открывает дверку шифоньерки, чтобы взять майку и новые трусики, смотрит на себя в длинное узкое зеркало. Выпячивает задницу, нагибается, смотрит, дрожит, тянет что есть мочи трусы вверх…«Хард-способ для девственниц». Роется в коробочке на шкафу, выбирает самый дорогой и красочный презерватив (их много - и не понять зачем! - натаскала мама – она теперь работает ещё и в аптечном складе), кладёт его за резиночку трусов, берёт также и коротенькие лосины-бриджи и идёт в ванную, в уборную надевать их.Вдруг она прихватывает и маленькую подушку с дивана.Закрывшись в сортире (хотя и никого нет дома), она засовывает подушку в лосины, что-то смотрит. Потом приносит ещё две таких подушечки, закрывается, лихорадочно суёт, поправляет, переминает. Вот!! – совсем похоже на ягодицы. Она пробует свои, потом эти. Снимает трусики, надевает их на «куклу», натягивает, нюхает на ней, трётся об нее своими бёдрами, пугается шумов в коридоре… Потом даже голая выходит, вытряхивает подушечки на диван, идёт на кухню, берёт какую-то толкушку и бежит в ванную. Она натягивает латекс и пробует языком, на этой ли стороне смазка, клубника. Неумело пятится к унитазу и пытается сесть на толкушку. Но это не так просто. Она пробует себя пальчиком и спереди, и сзади, как бы сравнивая, смотрит на новую «куклу» и вдруг ее осеняет, что мешают складки латекса – он должен быть расправлен и гладок! Она бежит в кухню и хватает деревянный молоток с более толстой, чем у толкушки, ручкой, переодевает, вывернув, расправляет, суёт, садится, но… она кидается за газетой, читает, хватает шампунь, льёт на руку, с отвращением и страхом тыкает себя пальчиком с ногтем («ногти, даже длинные или накладные, пластиковые или акриловые – не помеха. Главное – смазка! и… желание!..»), уливает, с большим мужеством толкает молоток в себя и вдруг нечаянно вскрикивает… Боль адская!.. Фу, вроде жива... Теперь и не туда, и не сюда!.. Но ручка-то, как не крути, всё равно меньше, чем член настоящий, – сама себе удивляясь, даже безвольно усмехаясь, думает она, вспоминая этоужасаеющее зрелище – та-акой толстенный! – из фильма. Значит, надо. В ушах стоит эта мерзкая завсегдашняя фраза мамы: «А ты как хотела, моя дорогая!» - она относится к учёбе или работе по дому, а как вот с этим начать или как привыкнуть выпивать – ну, все эти проблемы взросления… Ну что ж, ведь пробовала уже водяру по чайной ложечке – фу, какая параша!..Она падает на пол, на колени и, зажав основание молотка между «лапами», начинает приседать на нём… Она то замирает, то вскрикивает, то толкает ручку в себя рукой, то приседает, затрачивая самые большие усилия… Вдруг она замечает, что вся ручка (и её рука) испачкана фекалиями. Это её пугает, отвращает и в то же время возбуждает – она неистовствует, хочет даже взять ручку в рот, попробовать, как это «за щёчку»… Вдруг ее прорывает такой шквал потрясений, упражнений и испражнений, что испачканным становится всё: и её стянутые на икры новые трусы, и икры, и ступни, и руки и даже майка… и пол. Она слышит звонок в дверь.
Надо открывать. Она стягивает одежду, закапывает в грязное бельё, моет руки и одновременно молоток, вытирает газетой руки, подтирается ей, собирает с полу всё и заворачивает в неё вместе с презервативом, бежит в кухню бросить, зарыть всё это в мусор, бежит в сортир, отматывает колоссальную ленту бумаги, вытирает ягодицы и бёдра, бросает в унитаз, смывает, бежит, летит открывать… «Дерьмо» - в голове её одно слово. - Кто?Она осмотрела на свои руки – есть (ли) следы.- Дэн, ты?- Открывай, дура – «кто – кто»?!
Это был девятилетний братан Денис.
- Что, кончились танцы? Ирина Васильевна не ругала за костюм?
- Не-е-ет! – заорал, «как полоумный», Денис, бросая ранец в коридор.
- Люлька-писюлька!
- Не-э-эт! – заорал Денис еще пуще, отвешивая заодно сестрице пинка. –А чё – рис что ль опять?
- Нет, знаешь, котлеты! Мать сказала, чтоб ты пожрал перед школой.
- Посрал? Я бзды не беру – мне за державу обидно! А ты берёшь!
Он вцеился в подол её громадного цветастого и истасканного халата, в котором Ю-ю ходила всегда дома, и попытался дёрнуть так, чтоб повалить ее; она пыталась управляться с едой, но он ей мешал, оттаскивая.
- Ну, Ден!
- Мой папаша был хронический алкаш, но на счастье на него напала блажь! – опять процитировал братишка. – Тёлки, тёлки, ваши целки…
- Всё матери скажу. Гадость, фу-у…
- Ладно, давай – чай; щас, посру…
Вернувшись, он набрал в рот чаю, потом выплюнул его в бокал с надписью «Ю-Ю». Когда она стала пить, он сказал об этом.
Выпив чай, она пошла в туалет. Он не пускал ее, терзая. А когда всё-таки зашла, слушал, приложившись к двери.
- Чё пердишь – дристун пробрал?!
- Пошёл вон, дурак!
- Сама - дура!! Иди спи! Свали в туман! Кусай ты за… А! Не выпущу!
Минут десять он издевался над ней, закрыв дверь снаружи и выключив свет. Она вовремя вспомнила, что надо прибраться внутри.
Позвонили и вошла мать.
- Привет.
- Привет.
- При-вет!
- Опять не убралась – я ж тебе сказала специально! Были танцы? (- Да-а!! Дура, блин, тебе спецом сказали!) Ирина Васильевна не ругалась за костюм? ( - Не-э-эт!!) Что ж ты делала до двух часов! (- Пердела!!) Тебе в школу сегодня идти ведь?
- Идти – практика началась. Сказали тряпки принести, рабочую форму и 15 рублей на краску.
- Где б их взять! Вы ели, Ден?
- Да!!!
- Ты варила макароны?!
- Я не успела.
- Ой, ты, дорогая вообще. Давай, разогрей, а то мне тоже уже надо бежать – сегодня ревизия, шеф приехал… ( - Ммю-у!..) А ты как же хотел, мой дорогой, на двух работах раскорячиваться! А этот охломон не объявлялся? Опять нажрался по дороге, паскуда. Давай, чисть дорожку – успеешь. Ден!! Отвали!
Ю-Ю сидела на корточках, широко расставив свои длинные суставы, хорошо прикрытые халатом, выгнув спину, на длинной ковровой дорожке, опрыскивая ее водой изо рта и чистя-гладя ладонью (пылесос давно сломан), мать ела, Ден расчленял муху и совал её Люльке.
- Ты бзду берёшь? На, чтоб ты подавилась! На-а, закуси!
- Ма-ам, он мне мешает!
- Ден, отстань, а ты сама хороша – сидишь как попадья.
Ден дёрнул её за халат, и она повалилась на дорожку. Позвонили.
- Привет, Валентина Петровна.
- Здорова! – заорал Ден.
- Я картошку принёс от Сашки. Вот, целая сумка, еле допёр. Что, есть что жевнуть, Валюш? Что не отвечаешь?
- Иди, блядь, спи. (- «Иди спи! Свали в туман, ёжик!») Ты уже вот где сидишь, если честно.
- «Нахуярился!», «нажрался!» - только и на уме. Я ж за картошкой, говорю, ходил… Ага, напился - аж хуй залупился! Я подпишу развод – хуль ты думаешь. Мне как два пальца обоссать. А тебя я, ошарушка ёбная, на хую видал, поняла? Чё молчишь?! Поняла, а, бля?!
- Что ж тут понимать-то, мы уж тебя знаем давно.
- Ну и пошла ты на хуй. И ты, блядь, ишачина, ещё раз языком трёкнешь – пиздюлей получишь. Вот подрастёшь – мы ещё с тобой схлестнёмся, трепло, баба хуева. Не бойсь – чё дёргаешься – солдат ребёнка не обидит!
(И т. д. и т. п.).
- Э, бе-бе! Сам получишь! (Ден и Ю-Ю в другой комнате) Как у наших у ворот налетели гулюшки – нашу Люльку от-та-та-та и её… писюлькою!
- Дурак!
- Сама – дура!
- Малому за танцы надо деньги отдавать (это мать говорит), а он хуярит!..
- Я хуй положил в эти танцы! Как пидарасы жопой крутят – штаны в обтяжечку, волосы он гелем, геем там каким-то натрёт!.. Я на работе корячусь, у печки двадцать лет загораю за копейку, а этот гей, он, блядь, стоит 60 рублей! (Это, кстати, он всё правильно говорит. – Авт.) А потом дорастёшь, тебе ещё этим же гелеем натруть прям в жопу!..
- Хватит! заткнись! Сколько же можно терпеть!.. сколько ж можно пить!…
- Блядь, сдохну, а вино не брошу!
- Урод, когда ж ты сдохнешь.
- Буду пить, пока хуй не отлетить!