А от штаба в Теберду шла машина – Фольксваген "кюбель".
От потери крови у Клауса кружилась голова.
Хайнрици он отпустил еще по прибытии в штаб.
Теперь он ехал вместе с еще двумя ранеными офицерами и сопровождавшим их фельдфебелем-медиком.
До Теберды было два с половиной часа езды.
Машину трясло и рана невыносимо болела.
Но страдал не только он.
Капитан с раной в левом боку все время стонал, на каждом ухабе, на каждом камне, попадавшем под колесо "кюбельвагена".
На остановке, которую шофер в форме ефрейтора горных егерей сделал, чтобы залить в бак канистру бензина, фельдфебель-медик сделал капитану укол морфия.
– Вам сделать тоже? – спросил он Клауса.
– Мне? – переспросил Линде, – нет не надо, мне не больно, сказал он. …
В Теберду приехали в пятом часу пополудни.
На въезде в городок у поста фельджандармов спросили, где госпиталь.
Унтерофицер военной полиции искренне удивился, услышав слово "госпиталь".
– Но в штабе нам сказали, что офицерский госпиталь здесь в Теберде.
– Они могли ошибиться, – ответил жандармский унтер.
Комендатуры в городке еще не было, зато на площади в здании бывшей школы фельдфебель-медик с шофером обнаружили штаб полка "Бранденбург".
– Где здесь госпиталь? У меня три раненых, один из них тяжелый, – спросил фельдфебель-медик дежурного унтерофицера бранденбуржцев.
– Госпиталь? – удивленно поднял брови унтер, – может вы имеете ввиду детский санаторий, который теперь освобождают под будущий госпиталь?
– Мне все равно, – устало сказал фельдфебель-медик, – мне теперь хоть и в детский санаторий… …
Возле большого по здешним меркам, обмазанного снаружи белой штукатуркой двухэтажного здания, в котором по информации, полученной в штабе бранденбуржцев находился детский санаторий, происходила какая то возня.
Возле деревянных ворот во двор санатория стояли два крытых брезентом грузовика "Опель-блиц".
И вокруг этих грузовиков суетились какие то военные и гражданские, причем гражданские были женщинами в белых халатах.
Они что-то кричали.
Кричали по русски.
А военные в форме военной полиции горнострелковых войск – с характерными фельджандармскими бляхами "Zonder Dienst" на мундирах, эти что то кричали по немецки.
– Что там происходит? – спросил Клаус фельдфебеля-медика.
Клаус единственный из троих раненых кто был в сознании.
Двое других после уколов морфия сидя спали.
Фельдфебель побрел к грузовикам – узнавать, где госпиталь и что им теперь делать?
Внезапно Клаусу показалось очень знакомым лицо одной молодой женщины, что была там рядом с грузовиками… Она была в белом халате, она что то кричала, размахивая руками. Она кричала на офицера жандармов, а офицер кричал на нее.
– Брежу от потери крови? – подумал Клаус, – где я мог ее видеть?
Офицер вдруг ударил женщину.
Та упала.
Поднялась и снова стала кричать на жандарма.
Тот снова ее ударил.
И она снова упала.
И тут Клаус вдруг вспомнил!
Как же он мог забыть?
Девушка, которая читала стихи Гейне!
Как из пены вод рожденная,
Ты сияешь – потому,
Что невестой нареченною
Стала ты бог весть кому.
Пусть же сердце терпеливое
Позабудет и простит
Все, что дурочка красивая,
Не задумавшись, творит!
Это же Рая! Это же подруга его Лизе-Лотты и подруга того русского парня Игоря Тетова!
Вернулся фельдфебель-медик и с унылой миной на лице доложил, – - Госпиталь прибудет сюда только завтра, а пока фельджандармерия только еще освобождает для госпиталя помещения.
– А почему кричат эти женщины? – спросил Клаус.
– Это медицинский персонал детского санатория, они не хотят, чтобы военная полиция увозила детей, – пояснил подошедший вместе с их медиком жандармский унтер.
– А почему не хотят? – спросил Клаус.
– Вы такой наивный, оберлейтенант, – хмыкнул жандармский унтер, – кто и куда будет эвакуировать этих неполноценных туберкулезников? Мы их до ближайшего оврага довезем, а там их и закопают бульдозером, чтобы зараза туберкулезная не распространялась. А завтра утром здесь тотальную дезинфекцию сделают.
– Детей? – переспросил Клаус, – детей закопают?
– Это же азиаты, да потом с туберкулезом, – хмыкнул жандармский унтер.
Между тем, офицер снова ударил ту женщину, что была так похожа на девушку Риту из далекого тридцать девятого года.
Женщина снова упала.
Клаус поднялся с сиденья и выйдя из "кюбеля", нетвердой походкой направился в сторону грузовиков.
– Вы куда? Оберлейтенант? – обеспокоено спросил фельдфебель-медик.
– Мне по маленькой нужде надо, – не оборачиваясь ответил Клаус.
Здоровая правая рука его потянулась по животу налево к кобуре тяжелого Р-38.
– Оставь в покое женщину, ты, тыловая свинья, – гневно прошипел Клаус, тыча дулом пистолета в грудь опешившего лейтенанта военной полиции.
– Вы что? Вы в своем уме, обер? – испуганно охнул жандармский лейтенант.
– Драться надо там на фронте, а не тут с женщинами, – попытался было крикнуть Клаус, но боль сильно отдалась в раненом плече, – убирайтесь отсюда и не смейте бить женщин и трогать детей.
– Вы сошли с ума, у нас приказ, вы пойдете под военно-полевой суд…
А потом Клаус потерял сознание. ….
– Никуда и ни под какой военно-полевой суд он не пойдет, – сказал генерал Ланц, отбросив от себя выписку из рапорта военной жандармерии.
Командир 1-ой горнострелковой дивизии был сильно раздосадован.
– Никуда он не пойдет! Ни под какой идиотский военно- полевой суд он не пойдет!
Не хватало еще по каждой писульке от этих тыловых бездельников отдавать под суд моих лучших офицеров!
Во-первых есть показания свидетелей, раненых капитана Цемски и раненого лейтенанта Хетцера, что у фон Линде вообще оружия с собой не было, и про пистолет, которым он якобы угрожал, это жандармы выдумали. Капитан Цемски с лейтенантом Хетцером написали ясно и понятно, что фон Линде вышел из машины, оставив портупею с кобурой на сиденьи, потому как вышел, пардон, в сортир, где пистолет ему был не нужен. Так что эти жандармы – крысы тыловые все врут!
И потом у фон Линде есть секретное предписание от спецуполномоченного из ОКВ…
Так что…
Так что ни под какой военно-полевой суд фон Линде не пойдет!
И покончим с этим.
Ланц швырнул выписку рапорта жандармов своему адьютанту и махнув рукой дал понять, что комментариев по этому инциденту давать больше не намерен. …
А Раечка бежала.
Бежала с двумя спасенными ею детками.
С маленькой Анечкой-Анюткой и маленьким Васечкой-Васюткой.
Такая молодая, а у ней уже двое, с сочувствием говорили про нее беженцы.
И подавали хлебушка – делились…
9.
Глубоко внутри Вальтер Шелленберг считал своего шефа плебеем, и грубым и неотесанным мужланом. Сам Вальтер, имея прекрасное университетское образование и хорошее домашнее воспитание, морщил нос, как морщат его городские жители в деревне при остром запахе коровьего или конского навоза на полях, морщил нос от всех этих пропагандистских идеологических призывав шефа СС искать корни духа нации в крестьянских традициях германцев. Вальтеру Шелленбергу эти инициативы Гиммлера с его попытками массово оженить лучших офицеров СС на здоровых крестьянских девушках и тем самым оздоровить нацию, казались смешными и примитивными. И сам шеф СС казался ему примитивным. Примитивным и страдающим от целого ряда комплексов. И первый из этих комплексов шефа – его вечная тяга ко всякого рода военной мишуре – к военной форме, нашивочкам на рукавах, портупеям, сапогам, и читавший Фрейда с Юнгом – - Шелленберг прекрасно видел понимал, что за этим кроется скрытая зависть Гиммлера к иным вождям рейха и в первую очередь к Герингу, который в отличие от Гиммлера успел нахватать высших военных наград еще в Первую мировую. И вот, не повоевав и не нахватав на полях битв железных крестов, как Геринг или Гесс, завидуя теперь иным вождям рейха и ветеранам НСДПА, Гиммлер рядился в черные мундиры и выдумывал свои собственные в СС знаки отличия.
Ведь если Геринг в Первую мировую успел получить все высшие награды, то Гиммлер, в силу возраста (он родился в 1900 и к концу войны ему едва исполнилось восемнадцать) послужив всего только два месяца в учебном полку и в школе подпрапорщиков – стал свидетелем позорной капитуляции Кайзеровской Германии…
Да, он не успел "нахватать крестов на грудь", как это успели Геринг и Рэм.
Комплексы маленького невоенного юноши развивались, так потом, уже в двадцатые годы учась в университете, Гиммлеру все никак не удавалось вступить в студенческое "корпорантство", потому как будучи католиком он не пил пива и не дрался на рапирах. И вот теперь, Гиммлер как бы компенсировал недополученное в юности.
Шелленбергу было и смешно видеть и осознавать эти слабости своего глубоко гражданского и невоенного шефа, пытавшегося вырядившись в черную форму и высокие сапоги, компенсировать свои комплексы неполноценности перед теми вождями из ближнего окружения фюрера, кто как и сам фюрер – воевали и имели железные кресты.
Поэтому Вальтер Шелленберг практически никогда, подчеркнуто никогда не надевал мундира. И будучи бригадефюрером СС, что соответствовало армейскому званию генерал-майора, Вальтер ездил на службу только в штатском костюме. И когда однажды Гиммлер все же спросил Шелленберга, отчего тот не носит мундира, тот со свойственным ему остроумием ответил, что смешно и нелепо требовать от профессиональных шпионов, начальником коих он – Вальтер Шелленберг и является, носить какие-бы то ни было знаки различия, подтверждающие их принадлежность к шпионскому клану.
– Шпион должен быть неприметен, – хитро улыбнувшись сказал Шелленберг, – а начальник шпионов должен быть неприметен вдвойне, чтобы служить примером для подчиненных.
Он хотел еще добавить, мол, – а все эти серебряные витые погончики и дубовые листья в петлицах, это мол мишура для падких до внешнего блеска деревенских дешевок, – НО УДЕРЖАЛСЯ, дабы не дразнить шефа.