Изгнанник, ремесленник, кадет
Далее Эдгар По переправился на корабле в Грецию, где, подобно Байрону, присоединился к отрядам революционеров, боровшихся за независимость от османов. После ряда героических сражений и захватывающих злоключений он очутился в Санкт-Петербурге, спасенный из морских глубин послом США в России.
Так он рассказывал впоследствии. Правда же оказалась более мрачной и обыденной – голод.
Эдгар По отправился в Бостон, взяв с собой сборник рукописных стихов, куда входила его эпопея «Тамерлан», повествующая о гордом турецком военачальнике четырнадцатого века, который бросает свою первую любовь – по имени Ада, как дочь Байрона, – ради жизни завоевателя.
Мать По написала на обороте акварельной картины, оставленной сыну вместе с портретом-медальоном, что Бостон всегда был к ней добр. Эдгар же убедился в обратном. Дискриминационные социальные и интеллектуальные круги города оказались для него закрыты. Бывший одноклассник, Питер Пиз, столкнулся с ним возле гавани. По был «довольно сутулым, плечистым, неряшливо одетым клерком». Эдгар поспешил за ним в переулок, умоляя не называть его имени. Пиз вспоминал: «Он покинул дом в поисках состояния и пока не добился успеха, посему предпочитал оставаться инкогнито». Два месяца По проработал на складе на набережной «за очень маленькое жалованье, просить о большем ему не позволяла гордость». Затем он трудился рыночным репортером в «малоизвестной газете», но «владелец оказался человеком с сомнительной репутацией, и контора вскоре влезла в долги».
Это не последний раз, когда По работал за гроши, и не последняя полоса его невезения. И тем не менее именно в Бостоне он осуществил свою мечту: опубликовал первый поэтический сборник. Тираж «Тамерлана и других стихов» составил от сорока до максимум двухсот экземпляров, был напечатан на грубой бумаге, а титульный лист набран коммерческим шрифтом. Несмотря на тему завоевания и славы в заглавном стихотворении, публикация канула в безвестность.
Не имея других вариантов, По пошел по стопам деда Лафайета, квартирмейстера, и вступил в армию США с пятилетним контрактом. Ему было всего восемнадцать лет, но он солгал о возрасте и имени и записался как Эдгар А. Перри, клерк из Бостона, в возрасте двадцати одного года.
По поселился в казармах Первого артиллерийского полка в форте Индепенденс, штат Массачусетс. Армейская жизнь показалась ему делом тяжким: базовая подготовка длилась неделями, затем следовали учения, тяжелый труд и скука. Кроме того, половина солдат армии, вероятней всего, оказалась неграмотной. В октябре 1827 года вспышка малярии вынудила батальон перебраться в Южную Каролину, в форт Молтри на острове Салливан: большой кирпичный форт неправильной формы, окруженный пляжами и деревьями. Покинуть Юг оказалось сложнее, чем он думал.
Для тех, кто знает только стихи По и его рассказы о «тайнах и воображении», его служба в армии может стать неожиданностью; некоторые биографы обходят этот период стороной, считая его незначительным для жизни писателя. Тем не менее, По провел почти четыре года в качестве солдата. Он работал в условиях жесткой дисциплины и иерархии, где вопросы деталей и процедур считались вопросами жизни и смерти. Кроме того, благодаря Корпусу инженеров, сформированному во время революции и вновь учрежденному Джефферсоном в 1802 году, армия США являлась самым надежным органом для получения технических знаний. Его сотрудники составляли карты территории Луизианы, строили форты, прокладывали дороги, каналы и железные дороги, а также занимались исследованием западных земель для дальнейшего заселения. Они были главными экспертами нации в создании ресурсов для промышленности, обороны и завоеваний.
Технические способности По сослужили ему хорошую службу. В конце года он получил звание «артиллериста», став старшим среди четырехсот других солдат в батальоне. Занимая ответственную должность, артиллерист следил за поставками боеприпасов. Работа требовала внимания, постоянного осознания того, что промах может привести к смертельному взрыву. Он инвентаризировал, обслуживал, ремонтировал, а иногда и конструировал оборудование, используемое его артиллерийским полком, – от пуль, винтовок, пушек и повозок до геодезического оборудования, включая полевые телескопы.
В свободное время По работал над другой поэмой, «Аль-Аарааф», вдохновленной астрономией и исламской мифологией с ее взглядами на загробную жизнь, красочной и благоухающей грезой потусторонней красоты и страсти. Он также собирал материалы для будущих работ (песчаные берега острова Салливан с ракушками и отличными условиями для любительской энтомологии станут местом действия рассказа «Золотой жук»).
В конце 1828 года Эдгар По подавил свою гордость и написал Джону Аллану. Полтора года армейской жизни оказали на него огромное влияние, он больше не был «мальчишкой, метавшимся по миру без цели и последовательности». Однако эксперимент уже закончился: «Я пробыл в американской армии столько, сколько требовали цели или склонности, и теперь настало время уйти». Все, что требовалось, – это согласие Аллана. Он также послал «теплый привет маме» в надежде, что «она не позволит моей своенравной натуре истощить любовь, которую она ко мне питала».
Даже если Аллан и прислал ответ, он был утерян, поскольку полк Эдгара снова передислоцировался, на этот раз в Форт-Монро у южного берега Вирджинии. Там он подружился с полковником Хаусом, литератором, который знал деда По. Хаус повысил его до сержант-майора – высшего звания для унтер-офицера – и назначил «главным во всех аспектах обучения батальона, начиная с азов и заканчивая движениями в боевой линии». После менее чем двух лет службы его восхождение – сглаженное родословной – стало поистине головокружительным.
Теперь По нашел кратчайший путь к восстановлению сословных привилегий своего детства: поступление в корпус при военной академии Вест-Пойнта. Большинство мест доставалось сыновьям офицеров, политиков и прочих вельмож. Он еще раз попробовал обратиться к Аллану, попросив лишь о двух услугах: разрешении уйти из армии и слове поддержки от хорошо расположенных друзей Аллана.
Временное примирение между Эдгаром и Алланом принесла смерть любимой приемной матери Эдгара, Фрэнсис Аллан, которая скончалась 28 февраля 1829 года. По получил увольнение и поспешил в Ричмонд, но прибыл уже после того, как ее похоронили на кладбище Шоко-Хилл. Аллан встретил Эдгара со свойственной щедростью, купив ему гардероб, подходящий для офицера и джентльмена: «костюм из черной ткани, три пары носков, лондонскую шляпу», а также нож, подтяжки и пару перчаток.
Вскоре По вернулся в Форт-Монро. Пока полковник Хаус находился в Вашингтоне, поздравляя новоизбранного президента Эндрю Джексона – сменщика Джона Куинси Адамса, – Эдгар решил добиваться назначения в Вест-Пойнт. Он нашел замену, «опытного солдата и одобренного сержанта» по имени Булли Грейвс, заплатил ему несколько долларов, пообещав еще пятьдесят, чтобы тот дослужил до конца срока По в армии.
15 апреля «Эдгар Перри» прекратил свое существование. На его место пришел Эдгар А. По – начинающий офицер, инженер и поэт.
Два пути к репутации
По отправился в Балтимор, чтобы пожить там у родственников, пока он будет вести кампанию для поступления в Вест-Пойнт. Его тепло встретила сестра отца, Мария Клемм, теперь вдова с восьмилетней дочерью Вирджинией. Клемм была хорошо образована, практична, чувствительна и эмоционально устойчива. Она вела хозяйство в строгости и не гнушалась выторговывать самое необходимое, чтобы прокормить семью. Она приняла Эдгара как сына, а сам он называл ее Мадди.
Его брат, Генри, вернулся из моря и рассказывал ему истории об экзотических странах, трудных испытаниях и отваге. Они вместе сочиняли стихи, которые печатались под именем Генри в газетах Балтимора и Филадельфии. По ясно выразил ощущение собственной уникальности в стихотворении, написанном им в книге автографов Люси Холмс, дочери балтиморского врача:
Я с детских лет был не таким,
Как все – и мир мой был другим,
Не мог, в отличие от них,
Излить поток страстей своих;
Кто я такой, не мог понять,
Печаль мою не мог прогнать,
Для счастья не было причин
И коль любил, любил один —
В том детстве – раннею порой —
В разгаре жизни штормовой,
Из всех глубин добра и зла,
Мне тайна явлена была.[10]
Весной 1829 года, в возрасте двадцати лет, По с упорством стремился к двум профессиям, и оба пути вели к «выдающемуся положению в общественной жизни», которого он так жаждал. Один начался в Вест-Пойнте и сделал его армейским офицером и инженером. Другой – поэзия.
Сочинение стихов – это не строительство моста. Однако и поэт (или беллетрист), и военный инженер (или ученый), являлись в Америке профессиями новыми. До поколения Эдгара По, чтобы стать писателем художественной литературы или поэтом, человек должен был родиться в богатой семье или пользоваться поддержкой аристократов-покровителей, в противном случае он мог заниматься искусством лишь в качестве подработки. Никто из современников Эдгара не зарабатывал на жизнь одним писательством: Готорн работал в таможенном управлении Бостона, Лонгфелло был адвокатом и профессором, Купер стал дипломатом. Ученые по-прежнему занимались наукой в свободное от работы время. Многие из них трудились врачами, и лишь несколько университетов обучали натурфилософии. Армейский инженерный корпус предлагал один из немногих путей трудоустройства, который зависел от формальной научной подготовки.
Будь то поэт или инженер, в любом случае Эдгару По предстояло заручиться влиятельными сторонниками. Для поступления в Вест-Пойнт требовалось прямое одобрение военного министра Джона Итона. Командиры в Форт-Монро свидетельствовали, что «привычки По хороши, и он совсем не пьет», а его образование «очень высокого уровня». Более значимые письма приходили из влиятельного круга Аллана. Полковник Джеймс Престон писал: «По родился в обстоятельствах, полных больших испытаний», и отмечал «несомненные доказательства того, что он – молодой человек, обладающий гением и талантами», который «в будущий день вознаградит правительство своими услугами». Спикер Палаты представителей Эндрю Стивенсон подтвердил свидетельства «высочайшего авторитета». Майор Джон Кэмпбелл заявил, что По – это «джентльмен, слову которого можно полностью доверять». Встретившись с Эдгаром лично, министр Итон впечатлился – и не в последнюю очередь потому, что По собственноручно доставил пачку рекомендательных писем, проделав путь от Балтимора до Вашингтона пешком. Однако мест не было, и ему пришлось ждать.
Вернувшись в Балтимор, По представился ричмондскому политику и адвокату Уильяму Вирту, надеясь как на покровительство в Вест-Пойнте, так и на литературную поддержку. Хотя Вирт нашел, что сноски к «Аль-Аараафу» содержат «много любопытной и полезной информации», он сомневался, «примет ли поэму старомодный читатель». Тем не менее, он связал По с издателями в Филадельфии. По отправил еще один экземпляр «Аль-Аараафа» Исааку Леа, который вместе со своим тестем Мэтью Кэри руководил известным издательством и был уважаемым геологом и экспертом по ракушкам. По заявил: «Если поэму опубликуют, удачно или нет, я безвозвратно стану поэтом».
Воодушевленный успехами, По спросил разрешения у Аллана взять его имя в качестве страховки от любых потерь при публикации «Аль-Аараафа». «В юном возрасте, – объяснил он, – очень важно оставаться на виду у мира. Если меня однажды заметят, я смогу запросто проложить путь к репутации, что, конечно же, выгодно, поскольку не помешает реализовывать и другие задуманные цели».
Аллан не разделял представления Эдгара о светлом литературном будущем. Он яростно написал в ответ: «Гениальные люди не должны обращаться за помощью».
Поэтическая кампания имела скромный успех. Писатель из штата Мэн Джон Нил прокомментировал отрывок из «Аль-Аараафа» в Boston Literary Magazine, сказав, что автор «может создать прекрасную и, возможно, великолепную поэму». По послал ему отрывки из «Тамерлана» и с благодарностью признался: «Я молодой – мне еще нет двадцати – поэт, если, конечно, глубокое поклонение прекрасному способно сделать меня таковым». Отрывки появились в балтиморской газете, а в декабрьском Yankee Нил написал: «Если остальные части “Аль-Аараафа” и “Тамерлана” будут так же хороши, как приведенные здесь отрывки <…>, он заслужит очень высокую оценку братства».
10 декабря Эдгар По опубликовал второй поэтический сборник в небольшой балтиморской типографии: «Аль-Аарааф, Тамерлан и другие стихи». Его работу отметили в бостонском «Catalogue of American Poetry», однако сдержанно встретили в «American Ladies’ Magazine» Сары Джозефы Хейл: «Часть стихов слишком мальчишеская, слабая и совершенно лишена общих признаков поэзии, но есть и такие <…>, которые напоминают поэта не менее великого, чем Шелли».
Впоследствии имя По появилось в анонимной сатире на современных поэтов в Балтиморе: «По, который смеялся над разумом, смеялся и над законом». Что может быть лучше для молодого поэта, чем быть признанным достойным сатиры – а тем более в роли романтического шута, высмеивающего разум и закон?
Ода новой богине
Взгляд Эдгара По на разум и науку уже был непростым, о чем свидетельствует первое стихотворение сборника. Классический сонет – четырнадцать строк ямбического пентаметра с перекрестной рифмой и заключительным двустишием. На протяжении жизни стихотворение пересматривалось несколько раз и в конечном итоге получило название «Сонет к науке». В 1830 году По писал:
Наука! ты – дитя Седых Времен!
Меняя все вниманьем глаз прозрачных,
Зачем тревожишь ты поэта сон,
О коршун! крылья чьи – взмах истин мрачных!
Тебя любить? и мудрой счесть тебя?
Зачем же ты мертвишь его усилья,
Когда, алмазы неба возлюбя,
Он мчится ввысь, раскинув смело крылья!
Дианы ко́ней кто остановил?
Кто из-леса изгнал Гамадриаду,
Услав искать приюта меж светил?
Кто выхватил из лона вод Наяду?
Из веток Эльфа? Кто бред летних грез,
Меж тамарисов, от меня унес?[11]
Стихотворение стало одой не вечному божеству, а науке, продукту истории – «дитя Седых Времен». На рубеже семнадцатого века Фрэнсис Бэкон писал: «Истина – дочь времени, а не власти». Другими словами, истина не высечена на вечных скрижалях, а постепенно возникает в результате человеческих действий, таких как наблюдение, эксперимент и обсуждение – программы исследований, которую Бэкон изложил в своей работе «Великое восстановление наук».
Но если Бэкон считал, что наука открывает скрытую реальность, то По звучал иначе: реальность изменяют «соглядатаи» науки. Именно наука «остановила коней Дианы» – когда современные люди смотрят на луну, они видят кратерный спутник, а не олимпийскую женщину, отправившуюся в ночное путешествие. Именно наука прогнала божеств природы и муз, «Гамадриаду из леса», «из веток Эльфа». Этот хищник вонзается зубами в сердце поэта, точно стервятник, заменяя вымысел и миф фактами. Для поэта такое божество не кажется ни мудрым, ни любящим.
Многие критики сочли его сонет «атакой на науку». По настаивал на том, что он поэт, «глубоко преклоняющийся перед прекрасным». Но к моменту написания сонета он также был солдатом, опытным в технических и научных вопросах. Стоя на каждом пути, он искал способ продвигаться вперед по двум направлениям. Рассмотрим пунктуацию сонета: после четырех восклицательных знаков в первых четырех строках, в остальной части стихотворения появляются только вопросительные знаки[12]. В пятой строке По задает науке главный вопрос: «Тебя любить? и мудрой счесть тебя?»
Вопрос может показаться риторическим и предполагать простой ответ: истинный поэт не может любить науку. Подобное заключение приводит к знакомому романтическому толкованию: стихотворение является полемикой против науки, оплакивающей ее враждебность по отношению к мечтам, мифам и воображению, что напоминает сетования Ламии Джона Китса: «Философия подрежет крылья Ангелу, /Победит все тайны правилом и линией, /Опустошит призрачный воздух, а гномья шахта/ Расплетет радугу».
Но что если вопрос По прозвучал искренне? Быть может, По от сердца спрашивал, как поэзия может противостоять, вовлекать, бросать вызов, переосмысливать или согласовывать свои действия с наукой? Как поэзия может оставаться верной мудрости науки, не будучи уничтоженной ею?
Эдгар По дал ответ в «Аль-Аараафе», длинном стихотворении, которое в его сборнике следует сразу за «Сонетом к науке». Его название взято из исламской мифологии: Аль-Аарааф – это место, куда попадали души после смерти, «нечто среднее между раем и адом, где люди не несут наказания, но и не достигают спокойствия и даже счастья». Как он объяснил Исааку Леа, он представлял себе Аль-Аарааф как реальное место, расположенное на «знаменитой звезде, открытой в 1572 году Тихо Браге, которая появилась и так же внезапно исчезла».
Таким образом, ключевой образ «Аль-Аараафа» – планета – основан на решающем событии в современной науке. Тихо Браге являлся самым финансируемым звездочетом в Европе. Хотя астрономы еще не пользовались телескопами, король Дании подарил Тихо остров для обсерватории, гигантские квадранты и секстанты которой позволяли проводить самые точные наблюдения в Европе. Его сообщение о новой звезде вызвало всеобщее изумление. По мнению Аристотеля и средневековых философов, Луна и расположенные над ней области двигались по кристаллическим сферам, совершенным и неизменным, и только на Земле существовало несовершенство, трансформация и смерть. Открытие Браге – внезапно появляющаяся и исчезающая звезда – вопреки всем общепринятым представлениям предполагало, что небеса – это часть истории.
В своем письме Исааку Леа Эдгар По назвал Аль-Аарааф «звездой-посланником», вспомнив эпитет пророка Мухаммеда, а также событие, заложившее основу современной науки. В «Звездном вестнике» Галилея от 1610 года сообщается о наблюдениях, сделанных им с помощью «перспициллума», или телескопа. Как и новая звезда Браге, наблюдения Галилея – неровности на Луне, а также четыре спутника, вращающиеся вокруг Юпитера, – указывали на несовершенство и изменения в «сверхлунном» мире.
Время, изменения и разрушение – все это часть небес: таково было послание Бэкона, Тихо Браге и Галилея. В «Аль-Аараафе» Эдгар По сравнивает новую звезду – взорвавшуюся и вскоре угасшую – с чистилищем, «местом между раем и адом», где расцветают странные новые формы красоты и желания.
Как поэт может любить науку или считать ее мудрой при видимой враждебности между «скучной реальностью» науки и «летним сном» поэзии? «Аль-Аарааф» ответил: если наука «изменила» человеческие представления о ночном небе и мире природы, поэзия способна сделать ответный жест. Воображение способно взять факты науки – наблюдения за звездами, открытия истории и сравнительной мифологии, странные растения и насекомых, величие космоса – и соткать из них новый опыт красоты, новые эмоции и образы, новые мифы.
Сонет «К науке» заложил программу работы всей жизни По. Даже исследуя внешние границы воображения и иррациональности, он продолжал спрашивать, как поэт может любить науку и как считать ее мудрой. Он пришел к целому ряду ответов, всегда продуманных, часто противоречивых, нередко возвышенных.
Весной 1830 года, сразу после публикации «Аль-Аараафа», будущее По наступило. После последнего кумовства – рекомендательного письма от сенатора Поухатана Эллиса из Миссисипи, брата делового партнера Джона Аллана, – По получил назначение в Вест-Пойнт.
У доски
Вероятно, желая скорее избавиться от приемного сына, в конце мая Аллан принял По в Ричмонде, где купил ему одежду и одеяла и проводил до пароходной пристани. Эдгар По снова адресовал свои письма отцу, отчаянно пытаясь сохранить его расположение. Хотя долги По в Шарлотсвилле уже были выплачены или забыты, он все еще не расплатился со сменщиком в армии, Булли Грейвсом. Аллан отказался выплачивать долг, о чем По откровенно написал Грейвсу: «Мистер А. нечасто бывает трезв».
В июне Эдгар По прибыл в Вест-Пойнт после однодневного путешествия на север из Нью-Йорка. Он поселился в палатке на утесе, откуда открывался потрясающий вид на извилистый Гудзон и уходящие вдаль лесистые горы. Как и в Шарлотсвилле, По снова присоединился к избранной группе молодых белых мужчин из обеспеченных семей. Но теперь они должны были продемонстрировать «желание и способность стать полезными стране», сдав вступительный экзамен по письму, чтению и основным правилам арифметики: сокращение, простая и сложная пропорция, обыкновенные и десятичные дроби. По сдал экзамен с легкостью, однако многие кадеты из хороших семей были «отвергнуты как неполноценные», включая сына губернатора Вирджинии. «Один парень, когда его послали к доске решать задачу, зарыдал». Более того, из ста тридцати кадетов, назначаемых каждый год, выпускались только тридцать или тридцать пять.
Эдгар По и другие студенты, которые сумели сдать экзамены, провели лето в учениях и военной подготовке, включая строительство и изготовление боеприпасов, чему поспособствовал его опыт техника в армии. 30 августа они разбили лагерь и перешли в казармы, чтобы начать занятия, организовав полтора часа учений во второй половине дня и вечерний парад.
После неудачного эксперимента Джефферсона по адаптации немецкой университетской модели к Вирджинии, в Вест-Пойнте По вступил в совершенно иной эксперимент по созданию республиканской элиты. За создание национальной школы для офицеров сначала выступали Гамильтон и федералисты, в то время как Джефферсон считал, что оборона страны должна зависеть от местных ополчений. Академия открылась в 1802 года и доказала свою ценность, отправляя инженеров на войну 1812 года. Новый начальник, полковник Сильванус Тейер, был назначен в 1817 году и направлен военным министерством во Францию для обследования Политехнической школы – инженерной школы, основанной во время революции. Наполеон превратил ее в военную академию. Политехническая школа стала образцом, которому подражали во всем мире. Она готовила математиков и механиков для службы современным государствам и империям.
Тейер привез из Франции крупнейшую в США коллекцию научных учебников и план реформ. Как и в Политехнической школе, его студенты назывались «кадетами», их готовили и как ученых, и как солдат. Все они изучали французский язык, который для Тейера являлся «единственным средством открыть студенту научные труды Европы». Уроки грамматики и математики преподавались с той же строгостью, что и строевая подготовка.
Реформы Тейера были направлены на то, чтобы стереть из памяти кадетов «неблагоприятный период обучения, когда им позволяли вести себя так, будто у них есть права, требующие защиты». В спартанских казармах не было ни водопровода, ни отопления, а еда была неаппетитной. Тейер заполнял каждую минуту пятнадцатичасового дня кадетов учениями и работой. Его «Общий список заслуг» зависел от почти всевидящего ока: каждый профессор готовил о студентах еженедельные отчеты.
По находил эти правила «жесткими до крайности». Он и его сокурсники изучали французскую математику, геометрию и инженерное дело по учебному плану, куда внесли свой вклад Лакруа, Лежандр, Лагранж и Гаспар Монж, почитаемый основатель Политехнической школы. В библиотеке также хранились книги инженера и популяризатора науки Шарля Дюпена, включая недавний перевод «Математики в изящных искусствах» – предшественника детектива По, К. Огюста Дюпена, который стал одновременно математиком и поэтом.
Значительное место на полках занимали работы Пьера-Симона Лапласа, одного из директоров Политехнической школы, олицетворявшего рациональность и космологический размах французской математики. В своем «Философском эссе о вероятностях» Лаплас представил всезнающий разум, который может предсказать любое будущее состояние Вселенной, зная лишь начальные условия. Это и стало основой для идеи детерминистской Вселенной. Его «Механическая Вселенная» усовершенствовала «Часовой механизм» Ньютона, изобразив саморегулирующуюся солнечную систему, части которой взаимодействуют по единым законам. Книгу перевел Натаниэль Боудич, более известный как автор «Американского практического навигатора».
Другая работа Лапласа, «Изложение системы мира», выдвинула теорию о том, что Солнечная система образовалась в результате постепенной конденсации вращающегося облака газа, или туманности. Эта противоречивая идея, предложенная также астрономом Уильямом Гершелем, позже была названа небулярной гипотезой. Механическая теория Лапласа об образовании Солнца, Земли и планет рассматривалась как революционная и теологически опасная замена истории сотворения мира в Бытие. Наполеон спросил его, почему в такой длинной книге о Вселенной он ни разу не упомянул Бога. Лаплас, как говорят, ответил: «У меня не было нужды в этой гипотезе».
Вест-Пойнт – один из первых американских учебных заведений, где стали использовать доски (еще один импорт из Политехнической школы). Курсанты решали задачи и доказывали их у доски, зачастую одновременно. Один из студентов, проучившийся три года в Пенсильванском университете, писал своим родителям после трех недель обучения в Вест-Пойнте: «Мы уже прошли столько алгебры, сколько я в жизни не видел». Каждая лекция требовала освоения дюжины страниц текста, «которые не только нужно вывести на доску, но и объяснить все детали».
Лаплас создал образ Вселенной, управляемой механическими законами, идеально познаваемыми с помощью разума и математики. И курсанты Вест-Пойнта были достаточно дисциплинированы, чтобы привести себя, тело и разум в соответствие с этой космической машиной.
Наследник Франклина
Одним из первых студентов, усвоивших учебный план Тейера, стал Александр Даллас Бейч, который окончил школу без единого порицания – неслыханный подвиг, учитывая высокие стандарты поведения и постоянное наблюдение. От Александра ожидали великих свершений. И неудивительно, ведь прадедом Бейча был Бенджамин Франклин, а отец – сыном единственной дочери Франклина. Дед по материнской линии, Александр Даллас, работал секретарем казначейства.
Бейч родился в 1806 году. У него были большие глаза, мягкий подбородок, который он позже покрыл огромной бородой, и уверенное, знающее, иногда скептическое выражение лица. Его «превосходство в учености признавалось каждым членом класса, а непритязательные манеры, дружелюбное поведение и верность долгу обеспечили расположение и уважение» как студентов, так и офицеров. Когда нужно, Бейч был очарователен, однако не терпел дураков, а если ему противостояли, его решимость оставалась непреклонной, а нрав – яростным.
В 1825 году, когда он окончил университет, военный министр Джеймс Барбур написал матери Бейча, Софии: «Меня очень порадовали доказательства, приведенные вашим сыном на экзамене, о совершенстве его достижений <…> Я знал и любил вашего отца [Далласа]. Его великого предка по отцовской линии [Франклина] я знал лишь по его работам. Я убежден, что в вашем сыне присутствует совершенство обеих ветвей, которые вот-вот объединятся». Сокурсники Бейча, среди которых был его друг Джефферсон Дэвис, заключили договор, чтобы удержать его от любых глупостей, способных помешать славным достижениям, для которых он, казалось, был предназначен.
В Вест-Пойнте Бейч приобрел военную перспективу, которую на протяжении всей жизни он будет применять в проектах научных исследований. После окончания университета он на три года остался там преподавателем, работая вместе с влиятельным нью-йоркским химиком и ботаником Джоном Торри и своим однокурсником астрономом и математиком Ормсби Митчелом, который впоследствии основал обсерваторию в Цинциннати. Незадолго до приезда Эдгара По Бейч вернулся в Филадельфию, где они оба прожили с 1838 по 1842 год – решающие годы для обоих.
С ранней юности Бейча призывали к тому, чтобы он оправдал надежды своих предков. В результате он продемонстрировал образцовую карьеру кадета Вест-Пойнта. Начальные условия жизни По, как сироты с мучительными семейными связями, отличались от условий жизни Бейча, как и его конечная траектория. Но он тоже усвоил программу обучения в Вест-Пойнте и применил ее уроки в будущей карьере. Несмотря на их конечное расхождение, жизнь По и Бейча часто шла параллельно.
По писал Аллану о своих успехах: «Учеба непрерывно продолжается, но дисциплина здесь очень жесткая». Эдгар беседовал с генералом Уинфилдом Скоттом, героем войны 1812 года из Вирджинии, с которым познакомился в Ричмонде. За свою любовь к пышности и церемониям Скотт, переводчик учебных пособий Наполеона, получил прозвище «Суета и Перья». «Я очень доволен полковником Тейером, – писал По домой, – как и всем в этом заведении».
Более двух лет зарабатывая себе на жизнь собственным трудом, По был старше и опытнее однокурсников. Один кадет заметил его «измученный, усталый, недовольный вид, который нелегко забыть», хотя его сосед считал его «самым лучшим парнем на земле», опытным искателем приключений, чьи «амбиции, казалось, заключались в том, чтобы лидировать в классе во всех исследованиях». У него были «способности к математике, так что он без труда готовил доклады и получал самые высокие оценки».
По также заслужил репутацию за счет «сильных и порочных стихов», которые он распространял по казармам. Кроме того, он принимал участие в чтениях философских и литературных лекций. «Курс обучения здесь чисто научный, – заметил один из курсантов, – что не очень хорошо для светских бесед». К другим изданиям, доступным курсантам, относились «Американский журнал науки и искусства» Силлимана и «Североамериканское обозрение».
Периодические увеселения Вест-Пойнта – буйное празднование 4 июля, маскарад в конце летнего лагеря – давали кадетам взрывную разрядку от суровости учебных будней. Один из одноклассников считал, что По «уже приобрел опасную привычку пить». Ходила шутка, что «он добился назначения кадета для своего сына, а когда мальчик умер, отец заменил его собой».
Поступая в университет, По полагал, что полученное ранее образование и служба в армии позволят ему завершить двухгодичный курс обучения за шесть месяцев. Он ошибался. Ему предстоял долгий путь.
Смертельный удар его солдатской решимости пришел из Ричмонда: Джон Аллан снова женился, на Луизе Паттерсон, дочери из богатой семьи в Нью-Джерси. Формировалась новая семья Алланов, где не было места для взрослого приемного сына.
Сжигая мосты
Свадьба состоялась в октябре в Нью-Йорке, и Эдгара не пригласили. «Дорогой сэр, – писал он Аллану (уже на «вы»), – я очень надеялся, что вы приедете в Вест-Пойнт, пока вы находились в Нью-Йорке, и был очень разочарован, когда узнал, что вы уехали домой, не дав мне о себе знать». В заключение он выразил формальное «почтение миссис А.» – новой жене, с которой ему еще предстояло познакомиться.
Вскоре после этого заместитель По, Булли Грейвс, обратился к Аллану в Ричмонде с требованием вернуть долг в пятьдесят долларов. Он показал письмо, где По назвал Аллана пьяницей. Аллан в ярости написал Эдгару письмо, отрицая какие-либо обязательства.
По ответил, защищаясь: «Разве я, будучи младенцем, просил у вас милосердия и защиты, или вы по собственной воле вызвались оказать мне услуги?» Он вполне мог остаться в Балтиморе со своим дедом, генералом По, но тот поверил обещаниям Аллана усыновить и воспитать Эдгара. «При таких обстоятельствах можно ли сказать, что я не имею права ожидать чего-либо из ваших рук?»
Что касается «либерального образования», которое Аллан все же дал приемному сыну, то восемь неоплаченных месяцев в Университете Вирджинии вряд ли можно считать таковым. «Если бы вы позволили вернуться, я бы исправился: мое поведение в последние три месяца давало все основания полагать, что я готов к переменам». По сожалел лишь о том, что слишком поздно вернулся в Ричмонд и не смог повидаться с Фрэнсис перед ее смертью. «Вашу любовь я никогда не ценил, но она, как я полагал, любила меня как собственного сына». После смерти жены Аллан обещал простить всех, но: «Вы вскоре забыли о данном обещании. Вы отправили меня в Вест-Пойнт, как нищего». Также он признался, что написал письмо о пьянстве Аллана: «Что касается истинности его содержания, я оставляю это на волю Бога и вашей собственной совести».
По заявил, что его «будущая жизнь пройдет в нищете и болезнях». Вест-Пойнт и отсутствие «предметов первой необходимости» его измотали, ему нужно было лишь письменное разрешение Аллана на отставку.
В тот же день, когда он написал Аллану письмо, он начал сдавать экзамены. Из восьмидесяти семи студентов он занял семнадцатое место по математике и третье по французскому языку. Если бы По продолжил учебу, он мог бы сделать выдающуюся карьеру офицера и инженера. Однако равнодушие Аллана и его собственные уязвленные чувства подтолкнули его к другому: с 7 января он перестал посещать лекции, учения и церковные службы, а в конце месяца его вызвали в военный суд за неисполнение служебных обязанностей. Секретарь Итон утвердил решение суда: «Кадет Э. А. По уволен со службы в Соединенных Штатах».
Несколько дней спустя один из кадетов обратился к своей матери в Филадельфию – литературному редактору Саре Джозефе Хейл, которая написала «У Мэри был маленький ягненок» и опубликовала хвалебный отзыв на «Аль-Аарааф»: «По талантливый парень, но слишком безумный поэт, чтобы любить математику». Другой солдат позже писал: «Эдгар По был не на своем месте – хотя с интеллектуальной точки он стоял высоко». По словам одного из биографов, «пребывание По в Вест-Пойнте следует рассматривать как прерывание его настоящей карьеры».
Подобные наблюдения носят поверхностно верный характер: с того момента, как Эдгар По покинул Вест-Пойнт, он зарабатывал на жизнь как писатель и редактор, а не как член инженерного корпуса армии. Однако даже без поддержки семьи и непоколебимого социального статуса, как, например, у Александра Далласа Бейча, По однозначно преуспел. В разгар полного крушения надежд он закончил первый семестр в числе лучших в своей группе, в академии, выпускавшей лучших математиков и инженеров страны.
Аналитическое, стандартизированное и систематическое обучение в Вест-Пойнте подготовило кадетов к тому, чтобы сыграть решающую роль в интеллектуальном и промышленном развитии Соединенных Штатов. В инженерном корпусе армии и частных фирмах они строили дороги и каналы и составляли карты западных территорий. Некоторые, как Александр Даллас Бейч и Ормсби Митчел, стали исследователями и научными работниками. Другие систематизировали производство ткани, железа и оружия. Инженеры Вест-Пойнта в большом количестве отправились работать в государственные и частные партнерства, строившие железные дороги. Их подготовка позволяла им оценивать эффективность маршрутов и решать логистические задачи, связанные с поставками и расписанием. В этих корпорациях они копировали управленческие и дисциплинарные структуры Вест-Пойнта. В результате, будучи служащими и директорами железных дорог, многие из них сколотили состояния.
Хотя По пошел совсем другим путем, обучение в Вест-Пойнте в решающей степени определило его карьеру поэта, критика и писателя. Он постоянно прибегал к знаниям в математике, геометрии, астрономии, а также к методам анализа, тщательной реконструкции, разработке стратегий и командованию.
Вест-Пойнт стал для По поворотным пунктом, и не только потому, что ознаменовал конец его надежд на поддержку Аллана. В Вест-Пойнте он погрузился в современный, механический образ мышления и жизни, и этот пьянящий социальный эксперимент стал непоколебимой частью его поэтического и интеллектуального оснащения. Он приобрел инструменты, которые все последующие годы будут служить ему в литературных кампаниях.
Начиная литературную карьеру, он как поэт, автор рассказов и журналов, продолжал задаваться вопросом: как ему любить науку? Как считать ее мудрой?