По возвращении По в Америку, в усыновившей его семье совершилось событие, имевшее роковые последствия на всю его жизнь. Г-жа Аллан, которую Эдгар любил как родную мать, умерла и г. Аллан женился вновь. Тут совершилось что-то не совсем ясное, и Эдгар По оставил семейство Аллана, у которого от второго брака явились дети, наследовавшие его состояние.
Вскоре после этого По издал первый том своих стихотворений. В них выразился весь его поэтический порыв к какой-то заоблачной дали, чарующее меланхолическое спокойствие, мягкая торжественность и в то же время какая-то преждевременная зрелость. Но нужда заставила Эдгара По променять лиру на меч и он поступил в солдаты. Нужно думать, что По избрал солдатский досуг в гарнизоне, как обеспечивающее его положение, для подготовки новых литературных материалов. В душе Эдгар По давно уже избрал своим путем литературное поприще.
Эдгар По участвовал в очень многих американских журналах. Первого его рассказа было совершенно достаточно, чтобы выдвинуть журнал и обратить на него внимание читателей. Хотя По и зарабатывал кое-какие деньги, но частью этих денег было для него недостаточно, особенно когда он женился, а частью, как и большинство литераторов, он мечтал о том, чтобы завести свой собственный журнал. Чтобы добыть денег, По задумал читать публичные лекции. Он посетил главные города Виргинии и явился в Ричмонд, который знал его только молодым и бедным. Лекции По посещались целыми толпами слушателей; он читал о принципе поэзии и необыкновенно ловко развивал свою мысль, доказывая, что истинный поэт не должен выходить из чисто-поэтической и идеальной сферы. По надеялся возбудить этим в своих расчетливых соотечественниках более возвышенные воззрения на жизнь и оторвать их несколько от аршина и конторы. Но, конечно, это ему не удалось.
Восторженный прием, сделанный Эдгару По, подействовал так живительно на подъем его духа, что он задумал окончательно поселиться в Ричмонде и в этом дорогом для него по воспоминаниям молодости месте кончить свою жизнь. Но, между тем, какое-то дело призывало его в Нью-Йорк, и он отправился туда. Приехав вечером в Балтимор, он приказал отнести свой багаж на станцию филадельфийской железной дороги и зашел в таверну, чтобы закусить. Там, к несчастию, он встретил одного из своих старых знакомых и остался до утра. На другое утро на улице был поднят труп — нет, еще не труп, но живое тело, на которое смерть наложила уже свою руку. У умирающего незнакомца не нашли ни бумаг, ни денег и его отнесли в госпиталь. В тот же день вечером, это было в воскресенье, 7 октября 1849 года, По умер, от белой горячки, которой он страдал уже раньше. "Так исчез из этого мира один из величайших литературных представителей Америки, человек гениальных способностей, сделавший в "Черной кошке" роковое признание: какая болезнь сравнится с пьянством!" — говорит его биограф.
Смерть Эдгара По — почти самоубийство, — самоубийство, подготовляемое им долго, — произвела между добродетельными американцами великий скандал, и американские филистеры не упустили этого благоприятного случая, чтобы не высказать своего негодования. Смерть Эдгара По послужила даже материалом для френологии некоторых добродетельных и еще более бездарных американских журналистов.
Жизнь Эдгара По, его характер, его привычки, его организм и вся его личность представляются чем-то мрачным и вместе с тем блестящим. Это была странная, привлекательная личность, проникнутая, как и все сочинения По, какой-то грустью. Вообще, он был щедро одарен во всех отношениях. В юности он выказал редкие способности к физическим упражнениям; маленький, с женскими, миниатюрными ногами и руками, он был крепок и замечательно силен и, юношей, выиграл раз пари в плавании, почти превосходящем вероятие возможного.
Мнения об Эдгаре По не всегда, однако, расходятся. Например, и его друзья, и его враги согласны относительно его врожденной порядочности, его красноречия и красоты, которой он несколько даже тщеславился. У него были манеры высокомерные и в то же самое время необыкновенно мягкие. Выражение лица, походка, жесты, покачивание головы — все придавало ему вид избранной личности. Все в нем дышало проникающей торжественностью. Даже противник его Гризвольд признается, что, отправившись к По отдать ему визит и, найдя его больным и расстроенным смертью его жены, он был поражен не только изысканностью его манер, но и его аристократическим видом, и раздушенной атмосферой его комнат, весьма скромно меблированных.
Сохранилось письмо госпожи Франциски Освуд, одной из приятельниц По, которая сообщает некоторые подробности о личности и домашней жизни По. Эта женщина, сама довольно замечательный литератор, твердо отрицает все пороки и недостатки, в которых упрекают поэта. "С мужчинами, — пишет она Гризвольду, — может быть, он и был таким, каким вы его описываете, и, как мужчина, вы, может быть, правы. Но я утверждаю, что с женщинами он был иной и что ни одна женщина, знавшая его, не могла оставаться к нему равнодушной. Он мне всегда казался образцом изящества и великодушия…
Мы увидались в первый раз с По в Астор-Гаузе. За обедом Уиллис мне передал "Ворона", сказав, что автор желал бы знать о нем мое мнение. Таинственная и сверхъестественная музыка этой странной поэмы так глубоко потрясла меня, что когда я услыхала, что По желает быть мне представленным, то почувствовала что-то вроде страха. Мне представилась его прелестная и гордая голова, с темными глазами, горящими огнем чувства и мысли, представился он сам с высокомерными и вместе с ласковыми манерами, — он раскланялся спокойно и почти холодно, но под этой холодностью виднелась такая заметная симпатия, что я была глубоко тронута. С той минуты и до самой его смерти мы были друзьями…"
Разговор Эдгара По всегда бывал замечателен, хотя По нельзя было назвать говоруном; как в разговоре, так и в писанье, он не терпел обыденности. Обширные познания в языках и науках и сведения, собранные им о различных странах, делали разговор его всегда поучительным. Он умел пленить, заставить думать, мечтать, умел оторвать от рутины. Говорят, однако, что иногда поэт озадачивал друзей своих какой-нибудь цинической выходкой и внезапно разрушал очарование своей беседы. Может быть, это оттого, что он был неразборчив в выборе своих слушателей, и потому превращал свою беседу в монолог.
Воротимся, однако, еще раз к пьянству По, за которое его упрекают так, что можно подумать, будто все писатели Соединенных Штатов, кроме, конечно, Эдгара По, ангелы воздержания. Прежде всего нужно заметить, что По надо было очень немного вина, чтобы совершенно придти в ненормальное состояние. Весьма естественно, что человек замкнутый и глубоко несчастливый, брошенный ребенком на произвол судьбы, человек с головою, занятою постоянной мозговой работой, искал иногда наслаждения и забвения в вине. По бежал в мрак пьянства от литературных неудач, от семейного горя, от оскорблений бедности; По пил, не наслаждаясь, а как варвар, поспешно сберегая время, совершенно по-американски, точно он совершал какое-то убийство, точно ему надо было что-то заглушить в себе.
Тот самый "Southern Literary", который По поставил на ноги, говорит, что никогда чистота и изящество его слога, никогда ясность мысли, никогда любовь к труду не уменьшались от его страшной привычки; что сочинению лучших его статей всегда или предшествовал, или следовал известный кризис. После издания "Еврики" По отчаянно предался своей страсти, и в Нью-Йорке, в то самое утро, когда вышел "Ворон" и имя поэта переходило из уст в уста, литературная знаменитость переходила Бродвей, позорно шатаясь из стороны в сторону. Слова "предшествовал" и "следовал" доказывают, что вино служило для По и возбудительным средством, и отдыхом.
В пьянстве, подобно быстрым и поражающим нас впечатлениям, тем более поразительным, чем они мимолетнее, как при воспоминаниях, возбуждаемых в нас звуком колокола или какой-нибудь мелодией, или подобно странным снам, — в пьянстве, говорим мы, существуют не только сцепления мечтаний, но и целые серии размышлений, для возрождения которых нужна среда, давшая им начало. Во многих случаях — конечно, не во всех — пьянство По было мнемоническое, оно служило методом работы, методом энергическим и смертельным, но вполне пригодным для его страстной натуры. Поэт выучился пить, как аккуратный литератор приучается вести свои записные тетради. По не имел сил устоять против желания снова предаться странным или страшным мечтаниям и остроумному мышлению, которые он испытывал ранее, и, чтобы снова свидеться с ними, снова пережить их в себе, он выбирал опасный, но зато самый прямой путь…
Из пяти прозаических томов Эдгара По, мы дадим читателю только те рассказы, в которых обрисовываются полнее личные особенности этого своеобразного и своенравного таланта, его внутренний мир и его социальные воззрения. Мы начнем с рассказов, которые по жонглерству мысли можно бы назвать юридическими. Но, конечно, юриспруденция тут не при чем, и не ее имел в виду Эдгар По.