— Вздор и чепуха, — он нагнал на себя самый невозмутимый вид, хоть и подозревал, что старик видит его насквозь. — Я просто немного выбился из сил, мастер, только и всего. Не о чем беспокоиться.
— Интересно, на что же уходят твои силы, если днем ты слоняешься по двору, выискивая взглядом свою ненаглядную, а по ночам и вовсе сна не знаешь, ища приюта средь лесной чащи? — Высказав все, старик вздохнул, прикрыв глаза, а затем мирным тоном добавил: — Арден, сын мой, я стар, но пока еще не слеп и все прекрасно вижу. Твои чувства к дочери старейшины начертаны у тебя на лбу, а потому брось держать меня за дурака и выслушай, что я тебе скажу.
Арден повел плечами и не ответил. Перебирая свертки, запасенные на холода, он молча ждал, чем же старик сид удивит его, что нового откроет, если вся неприглядная правда его положения и так ему известна.
— Мальчик мой, не стоит тешить себя пустыми надеждами. Нандир Седовласый ни за что не допустит тебя в свою семью, не отдаст своей единственной дочери. Прошу, оставь это, не мучай ни себя, ни бедную девушку. Судьба ее уже расписана Богами: ей суждено стать женой другого мужчины. Отпусти ее и живи дальше, благо на свете достаточно красивых дев.
Но ему не нужны были другие девы, ни красивые, ни изуродованные! Ему нужна лишь она, Ниррен, нужна, как жаждущему необходим глоток свежей проточной воды, как задыхающемуся — глоток воздуха. Без нее вся жизнь потеряет краски, и он непременно погибнет, снедаемый горькою тоской.
Но вместо этого Арден предпочел лаконичный ответ, не желая обсуждать со стариком вещи, которые тот не способен принять.
— Я не просил вашего совета, мастер. И со своей бедой разберусь сам.
Альвейн не стал спорить, а лишь покачал головой, сочувствуя юноше, и вышел из хижины, предоставив Ардену возможность побыть одному. Но вместо того, чтобы отдать себя в руки печали, ученик знахаря лихорадочно перебирал в памяти все, чему его успел обучить сид. Единственное, что было подвластно ему сейчас — это его ремесло. Альвейн открыл для Ардена потаенный мир травничества и снадобий, способных творить чудеса. Но этих чудес оказалось недостаточно, чтобы поразить требовательного главу общины: треть общины обладала магической кровью. Однако Арден не мог позволить себе сдаться.
Пальцы его ловко соскребали из чаш толченую травяную труху, нарезали остро заточенным лезвием коренья и замешивали их в глубокой миске. Он надеялся отыскать нечто неординарное. Что-то, способное открыть ему новые знания, а вместе с ними — силу, с которой он бы мог стать кем-то.
Вслед за цветущим маем в земли пиктов пожаловала Лита. Когда травы коснулся бархат ночи, вокруг зашумело неистовое, неудержимое веселье. Девушки-соплеменницы, открывшие Богине-матери синеву узорчатых татуировок, почти нагие, водили хоровод вкруг большого костра в честь праздника летнего солнцестояния. Головы их венчали сплетения из веток бузины и алых гроздей рябины, чтобы ни один злой дух не пожаловал на их пир жизни и не омрачил веселья. Они заразительно смеялись и подхватывали молодых и старых мужчин, утягивая в задорный пляс. Даже юноши, что били костяными колотушками по пружинистой коже барабанов, пустились в пляс, и ритмичная дробь их становилась все яростнее и громче.
Но с кем бы ни танцевал Арден под завлекающие и одурманивающие дробные звуки, он упрямо не сводил глаз со своей Ниррен. Его взгляд с самого начала празднества был прикован лишь к ней. Он жадно ловил каждое оброненное ею слово, ласкал взором каждый изгиб ее тела, прекрасного и желанного. Но возлюбленная не глядела в его сторону, не собираясь плодить и без того расхожих слухов. После той ночи Ардена для нее будто не существовало. В груди юноши тоскливо заныло: неужели он все же обидел ее тогда, да так сильно, что обратился в невидимку?
Масла в огонь его самобичевания подлила и сама Ниррен, вдруг пустившаяся в пляс под руку с ненавистным Хадригейном. Поймав недовольный, почти хищный взгляд Ардена, мерзавец плутовски сощурил глаза и как можно развязнее обнял девушку, открыто заявляя на нее права. Этого Арден вынести уже был не в силах. Скрипя зубами, он покинул круг танцующих и отошел подальше, чтобы никто не видел его смятения и унижения. Он сел под ясенем в отдалении, где почти целиком слился с тенью, отброшенной деревом. Он и сам был словно тень — никем не замечаемый, неприметный и безликий.
Все же одна из девушек, что сиротливо стояла без пары и праздничного настроения, заприметила одинокого юношу. Она робко двинулась в его сторону, видно, совсем отчаявшись, раз выбрала его компанию. Когда Эйрид, розовощекая и крепкая, нависла над ним, он без всякого желания поднял голову.
— А ты чего сидишь здесь, как сокол подбитый?
Девушка присела рядом, прислонившись к нему плечом. Арден не желал ничьей компании, но и обидеть девушку не хотел, а потому коротко ответил:
— А я и правда подбит. Вот здесь, — он прислонил ладонь к груди, в то самое место, где гулко билось сердце.
— Танец ‒ лучшее средство от разбитого сердца, — ответила Эйрид, застенчиво и осторожно выискивая его взгляд.
Арден лишь отмахнулся.
— Нет у меня желания плясать, ты уж прости.
Эйрид только понимающе кивнула и сжала пальцами края одежды, будто нервничала. Затем она приблизила к нему лицо и нежно коснулась его подбородка. Арден повернул голову, не понимая, зачем только ей сдался.
— Но наверняка есть желание иного рода, неправда ли? Если, конечно, здесь еще есть место для новой любви. — Эйрид коснулась его груди, отчего по телу юноши пробежала дрожь. От нерешительности Эйрид не осталось ни следа.
Арден посмотрел на симпатичное округлое личико и соврал:
— Я не знаю.
— Пока не проверишь, не узнаешь.
Девушка потянулась к нему, желая подарить поцелуй. Арден решил было прыгнуть в эту пропасть и ответить взаимностью, как вдруг в голове прогремел знакомый голос.
«Знаешь. Ты знаешь, что желаешь лишь меня! Не делай этого».
Арден прервался на середине пути и отвернулся. Не в силах видеть оскорбленной Эйрид, он пробормотал в пустоту:
— Прости, нам не стоит этого делать. Я так не могу.
Обиженное достоинство не позволило ей проронить хоть слово, и девушка, резко вскочив, унеслась прочь от Ардена, костра и праздника. Юный знахарь стукнул себя кулаком по ноге и мысленно ответил Ниррен, что так бесцеремонно влезла в мысли в самый неподходящий момент:
«Ты тоже знаешь о моих чувствах, но это не мешает тебе позволять Хадригейну себя трогать. Ты игнорируешь меня целыми днями, а затем нагло влезаешь в мои мысли? Боги, Ниррен, перестань мучить меня».
Не сразу, но девушка снова запела в его голове. Казалось, она совсем рядом, только протяни руку, но вместе с тем Ниррен была бесконечно далеко.
«Мои чувства к тебе не угасли, молю, верь мне! Это все отец. Приходи следующей ночью на наше место. Я оставлю на твоем пороге цветок льна, как знак, что буду ждать тебя там».
Отвечать юноша ей не стал. Нутро кипело от обиды и истощающей ревности. Но как бы сильно он ни гневался на Ниррен, все равно знал: как только найдет цветок на пороге, то вновь воспарит в небо и явится на ее зов. Каким бы гордым и непреклонным не считал себя Арден, только ее воле он мог беспрекословно покориться.
Небо вдалеке почернело и изредка сверкало. Ветер шумел в деревьях, шелестел в траве под ногами и предвещал ночную грозу. Все вокруг готовилось к буре, и даже Ардену вдруг стало неспокойно. Предвосхищение урагана крылось меж веток и висело в воздухе; оно вцеплялось в нутро юноши мертвой хваткой.
Он сидел на старом пне в ожидании любимой и вертел в пальцах голубой цветок. Стебелек льна почти истерся от трения о его кожу, а синяя головка понуро сникла. Арден видел в нем себя самого: скисшего, хмурого и почти безжизненного. Вернее, таким хотели сделать юношу Нандир и его приближенные, чтобы навсегда устранить помеху с горизонта. Арден размахнулся и отбросил погибающий лен в кусты. Ничего у них не выйдет! Внутренний стержень его еще тверд и не даст прогнуться под навязанной волей.
Внезапно на лицо опустились две ладони и прикрыли глаза. Ардена окутал аромат, несравнимый ни с чем — запах любимой женщины, который он узнал бы из тысячи.
— Ты задержалась.
Наверняка Ниррен ожидала более теплого приема, но после Литы он не мог вот так просто раствориться в ее очаровывающих объятиях. Ему нужны были ответы и утешение. Обещание, что он старается не зря.
Ниррен обошла его и присела на корточках, заглядывая юноше в помрачневшее лицо. Она нежно коснулась его щеки и спросила:
— Ну что ты, любовь моя? Все еще злишься из-за Хадригейна?
Арден был слишком горд, чтобы признаться, но девушка хорошо его знала, чтобы догадаться самой. Конечно, его ехидное лицо не давало ему покоя, равно как и наглые руки, шарившие по ее телу в ту ночь, лишь бы его позлить.
— Прости меня, Арден, прости, — бормотала она, прислоняясь своим лбом к его. — Это все Нандир. Он приставил его ко мне, точно пса, и теперь куда бы я ни сунулась, он всюду следует хвостом за мной... Мне больших трудов стоило вырваться к тебе незаметно, между прочим, так что хотелось бы увидеть больше радости в твоих глазах!
Она деланно надула губы и перед таким личиком Арден устоять не мог. Ниррен он не мог не верить, да и магия ее не была столь сильна, чтобы отыскать его на большом расстоянии, вторгнуться в мысли и нашептать на ухо правду, почему она не могла его видеть в эти будто бесконечно тянущиеся дни.
Он сдержанно засмеялся и усадил ее к себе на колени. Опустил голову ей на грудь и слушал безмятежное дыхание — лишь оно дарило ему спокойствие. Однако Ниррен тут же развеяла его, сказав:
— Арден, я все придумала. Мы должны бежать.
Юноша оторвался от нее и удивленно уставился на девушку.
— Бежать?.. Ты предлагаешь мне бежать, как последней крысе? Так ты видишь наше будущее?