Посмеиваясь, беру ее за руку.
– Вообще-то такое и не по мне тоже, – наши взгляды встречаются. Я облизываю губы. – Ну что, вернемся в отель? – тяну я.
– Да, пожалуйста.
Остаток вечера мы трахаемся. Я делаю ей куни в просторной душевой кабине, мучаю ее минут сорок, все оттягивая оргазм. Она в благодарность отсасывает мне прямо у окна высотой от пола до потолка. Меня даже не волнует, что кто угодно может увидеть мою голую задницу, что кто-то, возможно, снимает нас и потом разместит видео в сети. Меня волнует только жар ее рта, влажный язык, шелковые губы, скользящие вдоль моего ствола.
После мы лежим в постели, и я глажу ее по волосам. Потом беру пульт и начинаю переключать каналы, пока не дохожу до TSBN. Они проводят обратный отсчет десяти величайших хоккеистов всех времен. На первом месте – отец Джиджи.
Едва его лицо появляется на экране, меня пробирает смех.
– С нетерпением жду завтрашней встречи. Уверен, он будет просто душкой.
– И мне тебя совершенно не жаль. Теперь ты знаешь, каково это – находиться рядом с колючим придурком, который совершенно не хочет с тобой разговаривать.
– Я был не так плох.
– Ты был гораздо хуже. Ты общался исключительно жестами, в основном – пожимая плечами. Меня это с ума сводило, дурак.
Я ухмыляюсь.
– Еще раз меня так назовешь, и вместо разговоров снова перейду на жесты.
– Не-а. Все, плотину прорвало. Обратно ничего не вернешь, детка.
Тут она права. Не верну.
Я выключаю телевизор и ложусь на бок, приподнявшись на локте. Кусаю губы, глядя на нее сверху вниз.
– Мне больше никто не нужен, ты ведь знаешь?
Джиджи удивленно моргает.
– С чего вдруг такие признания?
– Не знаю. Просто хочу, чтобы ты знала, что я не хочу быть ни с кем другим. И никогда не захочу.
Она ласково улыбается.
– Я тоже. – Она касается моего лица, потирает щетинистую скулу. – Люк, думаю, мы оба понимаем, что стали друг для друга «тем самым» человеком.
Да, думаю, понимаем.
Внезапно у нее урчит в животе – так громко, что я вздрагиваю. Мы так увлеклись сексом, что пропустили ужин.
– Ты как, в порядке, Жизель?
– Ужасно хочу есть. Почему в этом отеле нет обслуживания номеров? – страдальчески вопрошает она.
– Потому что ты специально попросила меня забронировать номер в отеле, где ничего подобного нет, – напоминаю я, закатив глаза. – Сказала, и я цитирую, что ты на чемпионской диете и не должна поддаваться искушению гостиничных десертов.
– Зачем ты меня слушаешь?
– Ничего, теперь я начну игнорировать твои желания, – обещаю я.
Она фыркает и сползает с кровати.
– Что ж, полагаю, придется снова выбраться на Стрип, теперь уже в поисках пропитания. Мне надо хоть чем-то набить живот.
– Я мог бы тебе в этом помочь.
– Райдер, я даже не понимаю, что ты имеешь в виду. Ты о ребенке говоришь или о глотании спермы?
Я захожусь смехом.
– Зачем убивать каждую мою шутку, копая слишком глубоко?
– Шути получше, – советует она.
Я стаскиваю ее с постели.
– Идем. Вегас, дубль два.
Через два дня наступает чемпионат женской «Замороженной четверки», где «Брайару» предстоит сразиться с Университетом штата Огайо[60]. Утром я просыпаюсь с широкой улыбкой – а чего еще ждать, когда в твоей постели шикарная женщина, и она делает тебе минет. Она доводит меня до предела, а потом так резко толкает за грань, что я еще пару минут не могу отдышаться. Джиджи кажется такой же счастливой: одеваясь, она ярко улыбается и практически пританцовывает от восторга.
– Как бы я хотела проводить с тобой каждый день, – произносит она, залезая обратно в постель, уже одетая, и ложась на меня. После прошлой ночи я с ней совершенно согласен. Хочется, чтобы эйфория не стихала, – остаться с ней в постели навеки. Вот только у нее чемпионат, и ей предстоит играть.
– Мне пора на каток, – неохотно произносит она. – А у родителей скоро самолет приземлится.
Я предлагал их встретить, но Ханна сказала, что они возьмут такси. Подозреваю, Гаррет не хотел видеть меня шофером, просто потому что ненавидит.
Впрочем, уже ничего не поделать: ничто не изменит моих чувств к его дочери и ее чувств ко мне. Она принадлежит мне, я – ей, и в конечном счете ему придется с этим смириться.
После ухода Джиджи я принимаю душ и одеваюсь, потом скрепя сердце отправляюсь обедать с Грэхемами. Гаррет весь обед разговаривает с Уайаттом, а Ханна – со мной. У нас два совершенно отдельных разговора. Чувствую, в будущем таких будет еще много.
Когда наконец наступает время отправляться на арену, меня окатывает облегчение. У нас прекрасные места – прямо за скамейкой запасных «Брайара». Саму игру транслируют по телевизору, так что повсюду установлены камеры. То и дело сверкают вспышки. Гул восторга, стоящий на катке, заражает. Я в предвкушении потираю руки, едва мы занимаем места. Взглядом я тут же нахожу Джиджи – у нее на черном джерси стоит номер сорок четыре. Длинные темные волосы собраны в хвост, и он торчит из-под шлема.
Игроки сразу берут высокий темп, но от чемпионата другого и ожидать не стоит. На льду собрались лучшие в женском студенческом хоккее.
Посреди первого периода Джиджи поворачивается и ухмыляется нам – ее улыбку видно даже через визор. Она только забила гол, от которого весь каток взорвался оглушительными воплями, и теперь отдыхает на скамье запасных.
– Она беспощадна, – замечает Уайатт. – Вы, ребята, вырастили беспощадного ребенка.
Я фыркаю.
– Эй, это все его вина, – Ханна тут же указывает на мужа. – Все хоккейные гены у вас от него.
Весь матч я сижу как на иголках, на самом краешке сиденья. Это не игра, а какие-то качели. Сначала «Брайар» явно лидирует, уводя шайбу прямо у «Огайо» из-под носа. Потом динамика меняется, и вот уже «Огайо» надирает «Брайару» задницу. Потом снова смена ролей, и Уитни Кормак выходит к воротам. Гол она не забивает, но «Брайар» переходит в наступление. Играют они жестко: у Уитни, Джиджи и Камилы Мартинес шайбы из-под клюшки вылетают со снайперской точностью.
В какой-то момент Джиджи оказывается за сеткой, и, глядя, как она поворачивается – будто гребаный профессионал! – я испытываю сильнейшую в жизни гордость.
2:1 в пользу «Брайара».
Второй период проходит примерно так же, разве что я замечаю, что пара девчонок из «Огайо» стали применять куда больше физической силы, чем следует. Иногда случайно с кем-то сталкиваются. Иногда исподтишка вворачивают силовой прием, замаскировав под ненамеренный контакт. Обычно в таких случаях все зависит от судейства – отметят они такое поведение или нет.
Впрочем, центральный нападающий противников с номером двадцать восемь на толстовке многое себе позволяет. Эта девица ростом, наверное, пять и девять, то есть намного выше Джиджи. Правда, и та ей не уступает. Она легко владеет своим телом и каждый раз, оказавшись в прямом столкновении с двадцать восьмым номером, выигрывает. Но так девица никак не сдается.
Гаррет вскакивает на ноги и начинает кричать судьям:
– Какого дьявола вы там творите! Глаза разуйте! Это же явно силовой прием!
Его крики привлекают внимание, и некоторые зрители начинают пялиться в его сторону, осознав, кто это.
Ханна тут же усаживает его обратно.
– Гаррет, сядь. Я не захватила тебе ни очки, ни накладную бороду.
Уайатт смеется.
Гаррет, вернувшись на место, мрачно поворачивается ко мне. У меня выражение лица совершенно идентичное. Ситуация раздражает, тут не поспоришь.
– Эта девица слишком жестко играет, – говорю я.
Он кивает.
– Пора бы судьям повнимательнее за ними следить.
К счастью, номер двадцать восьмой будто бы сообразила, что чуть не заработала пожизненную вендетту от Гаррета Грэхема, и немного сдает. У них ничья, 2:2, благодаря крайнему нападающему «Огайо».
Господи, что ж за матч такой! Я от волнения только что ногти грызть не начал. Я склоняюсь вперед, упираясь локтями в колени и не сводя глаз с разворачивающейся борьбы.
Джиджи завладела шайбой и пересекает синюю линию. Она вбрасывает ее в зону соперника, и они с Уитни бросаются в погоню, загнав защитника Огайо за ворота. К ним бросается номер восьмой, и я тут же напрягаюсь. Как и Гаррет. Мы оба ястребиным взглядом следим за происходящим у сетки.
– Выбирайся оттуда, – бормочет Гаррет. – С двадцать восьмой там слишком опасно.
Я с ним согласен. В иной ситуации я предпочел бы, чтобы Джиджи отстояла свои позиции, но эта девица мне не по душе, так что я облегченно выдыхаю, когда Джиджи отправляет шайбу в бортик и направляется к скамье, пока Эдли объявляет замену.
Джиджи надеется на смену состава, но двадцать восьмой номер дышит ей в затылок, не отстает. Вот же дерьмо. Я понимаю желание надавить на противника, но ведь среди хоккеистов всегда было понятие чести.
Вперед вырываются двое нападающих, и одна из них приходит на помощь Джиджи у бортика. «Брайар» завладевает шайбой и уводит ее в сторону, пока Джиджи занимает место на пятачке. Она что-то кричит. Шайба вылетает в ее направлении, останавливается прямо у ее клюшки, и в этот момент в нее врезается двадцать восьмой номер.
Это явно случайность. Даже я, несмотря на жажду кровной мести двадцать восьмому номеру, могу с уверенностью сказать, что она столкнулась с Джиджи ненамеренно. У нее ломается клюшка, она теряет равновесие и, не справившись с весом собственного тела, врезается в Джиджи со спины.
Мы все, замирая от ужаса, наблюдаем, как Джиджи летит вперед – с такой скоростью, что сорок четвертый номер на спине расплывается, – и врезается головой в бортик катка. Шлем слетает и откатывается в сторону.
Она падает на живот, одной рукой все еще сжимая клюшку, другую вытянув вперед – будто по направлению к шлему. Мы все вскакиваем на ноги. Сначала толпа продолжает визжать, потому что никто не понимает толком, что произошло, но Джиджи не встает, и на катке повисает мертвая тишина.