Сдвинутую после столкновения с феноменом психику уже нельзя было вправить на прежнее место, как сустав или кость. Все это понимали и самозабвенно продолжали работу, находя в этом и утешение, и боль. Если исследования приведут к чему-то полезному, то цель оправдает средства.
Пока Дэйв изучал материалы, те, кто работал с видеорядом, используя его список, составили посекундную таблицу соотношения визуального и аудиального компонентов сна. Со скрипом зубов удалось нащупать хронологию событий и звуков внутри кошмара, который нельзя воспринимать в цельном виде. Пока что это не давало значимых результатов.
Ушло еще несколько дней на то, чтобы Дэйв ознакомился с видеорядом, что вышло далеко не с первого раза. После первого просмотра сменяющих друг друга картинок лингвист долго приходил в себя. У него не получалось не только произнести что-либо, но и помыслить. Когда разум рассеялся, пришло осознание: он как будто увидел концентрированную выжимку всех кошмаров, что когда-либо снились людям. В видеоряде не было чего-то столь пугающего, как паук, который гнался за ним по коридору, однако эволюционные алгоритмы поведения кричали, что нужно крепко зажмуриться, чтобы не наблюдать быструю смену неприятных образов, от которых психика плавится, точно пластмасса в огне.
Попытки обнаружить и изучить внутренний механизм сна, который отвечает за взаимодействие картинки и звука, были тщетны. На руках имелся только факт – увиденное и услышанное некой силой сплавляется в тошнотворное монолитное ощущение, которое быстро и бескомпромиссно выводит организм из строя: сначала обрушивается чувство страха, начинается паническая атака, постепенно по телу разливается паралич, и мечущийся от ужаса человек медленно застывает, словно каменный. В этом состоянии у него отказывают органы, взрываются глазные яблоки и сосуды, происходят обширные кровоизлияния.
Аудиовизуальная настройка сна как будто программирует организм запустить систему самоуничтожения, но как именно это работает, никто не знал и не был даже близок к догадкам. Кто-то из команды высказал предположение, что у этого феномена может и не оказаться рационального объяснения, ведь есть вещи, которые пока недоступны пониманию человека, например, парадоксы субатомной механики, физики малых энергий, а еще есть вещи естественные, как то, например, что вода – мокрая, и это не вызывает никаких вопросов.
Когда Дэйву показали запись того, что случилось в аналитическом отделе в тот самый день, он заплакал навзрыд, уронив голову на стол, и никто не посчитал его истеричным.
Единственный биолог, оставшийся в поредевшей команде, рассказывал о морской осе – медузе, чей яд является нейротоксином и действует схожим образом: поражение нервной системы, сердца, мучительная агония и перманентное чувство страха. Хеллер же, в силу своего образования, вспомнил о другой Медузе, контакт с которой превращает в камень. Аналогия показалась до жути точной, учитывая посмертное состояние тел погибших, но мифический персонаж отныне казался воплощением гуманности и человеколюбия.
Двадцать семь секунд записи кошмарного сна обладали мощнейшей способностью к уничтожению живого и действовали сильнее, чем самый опасный животный яд на планете. Бен каждый раз мрачнел, представляя, что случится в мире, если запись покинет стены лаборатории. Он буквально помешался на этой идее. «Ядерного оружия можно будет не бояться», – твердил он и с дотошностью параноика следил за всеми, чтобы не допустить утечки.
Если бы он не сидел на препаратах, которые лишают снов, ему бы снилось, как запись становится достоянием общественности, за чем последует массовая смерть населения – стоит только загрузить ее в сеть. А это непременно и очень быстро случится, если Бен не выполнит свою работу.
Самое поразительное заключалась в том, что генератор переносил свои сны и их запись в неразобранном виде, оставаясь живым и невредимым. Не было зафиксировано галлюцинаций, болей и прочих симптомов. Высказывали теорию, что Нил является носителем, опасным для окружающих, но сам не подвержен заражению психоэмоциональным «вирусом», который создал, само собой, ненамеренно. Следовательно, иммунитет к нему возможен.
Теория вызвала множество споров.
Нейробиолог, который двадцать лет занимался изучением мозговой деятельности в Коннектикуте, припоминал, что, когда он был молод, один безвестный исследователь писал о снах, имеющих свой «геном», ведущий к безумию. Никто не воспринял его всерьез, потому что не существовало устройств для фиксации снов – и не ожидалось в будущем. Сколько бы ни пытались найти эту статью или выйти на автора, все было бесполезно.
Спустя месяц работы Дэйву предоставили возможность пообщаться с генератором, о чем он давно мечтал. Изучив записи психолога, лингвист был уверен, что Нил является тем ключиком, которого недостает, чтобы расшифровать «эффект медузы»: так он сам окрестил воздействие записи на человека.
Нил был первоисточником, и Хеллеру не терпелось составить его психолингвистический портрет. Для этого требовалось задать порядка ста семидесяти вопросов от «сколько языков вы знаете?» до «как часто вы используете в своей речи междометия?». Нил оказался обыкновенным парнем не старше тридцати, только всегда выглядел встревоженным и не выспавшимся. При других обстоятельствах Дэйв и Нил могли бы стать приятелями, но сейчас их разделяла нерушимая дистанция «ученый и подопытный».
Бодрствуя, Нил казался безобидным, простоватым и не очень умным, зато совестливым, не способным на умышленно злые поступки. В целом, славным парнем со стандартными жизненными показателями. Однако по ночам его повышенная мозговая активность генерировала кошмары, способные убивать людей наяву. Зная это и частично испытав на себе, никто не мог чувствовать себя в безопасности в присутствии Нила.
Рядом с ним всякий был как на иголках, старался не смотреть ему в глаза и все время ждал какой-нибудь выходки, которая раскроет его истинную натуру и в несколько секунд скрутит позвоночник в спираль. Изучать его было словно передвигаться по минному полю, зная, что мины здесь невидимы, но на них уже подорвались больше половины твоих товарищей.
Нил давно смирился со всем, что происходит, ни разу не пытался бежать, осознавая свою ответственность и угрозу для окружающих. Несмотря на это, обитатели центра испытывали проблемы с доверием к нему и многое от него скрывали. Нил, напротив, полностью доверял попечителям, ведь они пообещали избавить его от изматывающих сновидений и упорно над этим работали, как он полагал.
Хеллер и Бен, изначально испытывавшие взаимную неприязнь, а затем неплохо сдружившиеся, вновь засиделись в столовой допоздна, обсуждая рабочие вопросы и пытаясь впихнуть в себя еду, вкус которой давно не приносил радости. В последние дни аппетита не было ни у кого, общее самочувствие ухудшилось, организм не выдерживал стресса и постоянного чувства тревоги. Дэйв видел паука еще трижды, и коротких встреч ему хватало, чтобы потом неделю вздрагивать от шороха одежды или бумаг.
Когда все ушли, Бен понизил голос и признался, что у него «дерьмовое предчувствие», и ему кажется, «что-то назревает». Хеллер согласился с интуицией специалиста по утечке. Вместе они не единожды обсуждали, что постигнет мир и как преобразятся войны, если нокс-ноктис попадет не в те руки. По сути, для столь мощного оружия руки любого человека у власти будут «не теми».
Бен считал личной ответственностью не допустить этого исхода. Он придумал и описал Хеллеру, только Хеллеру (так как считал его самым свежим и адекватным из всех оставшихся, включая себя), аварийную инструкцию на случай самого хренового, как он выражался, развития событий.
Во-первых, уничтожить нокс-ноктис (им проще всего воспользоваться, в нем и технология, и запись): с этим проблем не будет, девайс небольшой и существует в единственном экземпляре, это Бен знает точно.
Во-вторых, избавиться от всех существующих записей снов источника (ведь даже при уничтоженном девайсе сны представляют большую угрозу – устройство могут починить или изобрести заново). Хеллер не знал, что есть и другие записи, которые спрятали и оставили в тайне, это стало неприятным сюрпризом. Теперь он с удвоенным вниманием слушал Бена, пошатываясь, словно пьяный.
В-третьих, следует стереть и сжечь все материалы специалистов, работавших с генератором, ибо они хранят в себе ключи к пониманию и восстановлению первого и второго пункта.
В-четвертых, и это самое трудное, надо увести и при крайней необходимости устранить источник, так как он – эпицентр всей этой адской системы. Дэйв даже переспросил, значит ли это «убить Нила», на что Бен многозначительно промолчал, рассматривая вилку.
– А ты не думаешь, что подобные Нилу могут существовать и в других местах, не догадываясь о своей опасности? Что, если это новая эволюционная ветка с незримым отличительным признаком – аномальной активностью мозга? Что, если Нил – не единственный, а то, что мы открыли, – неизбежно?
Бен помолчал, затем категорично заявил:
– Жизни сотни за жизни миллиардов? Для меня выбор очевиден.
Где-то в глубине души Хеллер был с ним согласен по-настоящему, и это всколыхнуло его, вызвало более сильный рефлексивный отклик, чем Бен мог планировать. То, что ему довелось испытать в стенах этого здания, нельзя пожелать ни другу, ни врагу. При всем несовершенстве человечество не заслуживает столь жестокого итога, вымирания в агонии от психотропного оружия, которое против них изобрела сама эволюция развития человека.
Любые средства и крайние меры оправданы. Даже убийство малочисленной группы ради спасения остальных. Этика замолкает, когда вопрос стоит о выживании вида. Ни одного зарегистрированного случая, похожего на историю Нила, не было известно. Это утешало, но не давало гарантии, что подобного не случится в будущем.
Этой ночью Хеллер впервые не стал принимать снотворное: хотел обдумать разговор, в финале которого коллега протянул ему под столом заряженный «Colt» и два магазина к нему. Он знал, что Бен давно не пьет валиум: желая всегда оставаться начеку, он не мог позволить себе спать беспробудно. Но паранойя загнала в тупик и его, побудив совершить пагубную ошибку. Должно быть, ничего другого от пребывания в этом исследовательском центре не стоило ожидать.