Не задумываясь, Эржебета ударила негодяйку по лицу. Из разбитой губы служанки брызнула кровь, залила белую руку графини. Та передернулась:
– Ах ты, дрянь! – и снова замахнулась.
Девчонка упала на колени, прикрыла голову, сжалась в жалкий комок. Эржебета предвкушала расправу над девкой – такой глупой, такой… ненавистной. Кто знает, быть может, ее отец когда-то убивал и насиловал Эржебетиных сестер? Или отец отца… Да какая разница? Она хлестнула девку по щеке, размахнулась еще.
– Мама, не надо, мама! – со слезами закричала Анна. Подбежала к Эржебете, схватила за руку. – Матушка, прости ее!
Подошла Дарволия, протянула кубок:
– Выпей, госпожа. Это успокоит.
Графиня медленно приходила в себя. Отвела взгляд от девки, которая тут же поползла прочь, как побитое животное. Посмотрела на испачканную руку. На белой коже ярко алели крупные капли. Эржебета взяла услужливо поданный Доркой платок, провела по руке.
Там, где была кровь служанки, кожа словно светилась свежестью, стала нежной, как у ребенка. Мать и дочь смотрели на это чудесное преображение, только черные глаза не выражали ничего, а в зеленых застыл ужас.
С тех пор в Чахтице снова начали пропадать девушки. Это случалось раз в месяц, каждое полнолуние. И в ночь после исчезновения люди видели на стене замка графиню, которая извивалась в странном танце, поднимала к небу руки, словно призывая неведомых кровавых богов…
Замок Чахтице, ноябрь 1601 года от Рождества Христова
– И как она давай девку бить, – рассказывала Пирошка. – У той, болезной, аж все лицо кровью покрылось. А госпожа знай лупцует, и молодеет на глазах!
– Так уж и на глазах? – недоверчиво переспросил Донат.
Прохладным осенним деньком в замок приехал Пирошкин младший брат из деревни, сало привез, да решил остаться с ночевкой. Сидели под стеной, разговаривали. Брат рассказал о деревенских новостях, а Пирошка поделилась чахтицкими событиями. Тут же примостилась и Агнешка – куда ж без нее.
– Раз говорит, значит, так и есть, – поддержала она подругу. – Тут, мил человек, такое творится ночами… Да погоди, может, сам увидишь.
– Стал быть, правду про чахтицкую госпожу-то рассказывают, – вздохнул мужик. – Глянуть бы, что творит ведьма.
Агнешка с Пирошкою переглянулись.
– Нет, Агнеша, не пойду я, не проси даже, – выдохнула Пирошка. – Страхи такие…
– Может, узнаем, куда девки деваются, – уговаривала Агнешка. – Как раз ведь полная луна сегодня. Пошли, не трусь…
Что сделать с настырной товаркой? Да Пирошке и самой было любопытно. Дождавшись темноты, пробрались в тихий уголок, к незаметному подвальному окошку.
Агнешка заглянула и отшатнулась.
– Что там? – Пирошка с Донатом приникли к окну.
Из подвала, как из адской бездны, дохнуло жаром и запахом серы – топились все печи, на них грелись котлы, вокруг которых суетились Дорка, Йо Илона и Дарволия. Горели свечи, бросая на стены тревожные блики. Посредине стояла уродливая «железная дева», давний подарок графа жене. Рядом с нею – огромная бочка, наполненная маслянисто поблескивающей красной жидкостью. Графиня, в одной тонкой рубахе, трогала рукою содержимое бочки.
– Что это, Агнешка? – едва слышно прошептала Пирошка.
– Кровь это, глупая, – одними губами ответила подруга.
Эржебета скинула рубаху, Дорка расторопно ее приняла, Йо Илона поддержала графиню за локоть. Госпожа уселась в бочку, положила голову на край, застеленный холстиною. Белое тело до шеи погрузилось в кровь. Эржебета подняла руку, наблюдая, как по ней стекают ленивые густые капли. Дарволия зачерпнула из котла ковш вонючего черного варева, осторожно долила в бочку.
Вдруг колдунья медленно двинулась в сторону окна, нюхая воздух. Агнешка с Пирошкой отпрянули, потянули за собою Доната.
– Теперь поняла, куда девки пропадают? – сказала Агнешка, когда они оказались в безопасном месте, подальше от треклятого окошка. – Кровь она из них сливает, да купается в ней. Вчера кого недосчитались? Мары? Вот, то ее кровь.
– Ну, графиня… ну, ведьма… – Донат все никак не мог прийти в себя после увиденного.
– Вот почему она молодая такая, – Агнешка назидательно подняла палец.
– Да бочка-то большая, а в Маре сколько той крови? – робко возразила Пирошка.
– Знать, разбавляют чем. Чтоб не засыхала, и чтоб больше ее было, – предположила Агнешка. – Видала, Дарволия туда лила зелье какое-то?
В ту ночь бабы плохо спали, и впервые в жизни благодарили бога, что стары они уже, не нужны никому, потому не попадет их кровь в ванну для графини.
А наутро служанки узнали новость: графиня приказала привести в замок новых девок, взамен пропавших. Дорка, Фицко и Йо Илона отправились по деревням, нанимать прислугу.
Многим хотелось сытного житья в замке, легкой и чистой работы по сравнению с трудом крестьянки, хорошей оплаты. А щедрые посулы верных Эржебетиных доверенных довершили дело – в Чахтице отбоя не было от желающих поступить в услужение к графине. Что же до слухов – так мало ли каких глупостей люди напридумывают.
Замок Чахтице, декабрь 1601 года от Рождества Христова
Эржебета читала письмо от главы семейства Зриньи. Вести были добрыми: отец жениха собирался на смотрины. За это графиня не волновалась. Кому в здравом уме не приглянется такая красота, какой обладала Анна? В свое время отец Ференца был восхищен Эржебетой. Дочь – точная ее копия, только глаза зеленые. Ну так тем лучше, не напугает будущего свекра тяжелым взглядом.
Вздохнув, Эржебета поднялась, подошла к зеркалу. Как далеко остался тот день, когда она стояла перед строгим немолодым человеком, который присматривал сыну невесту. Какая она тогда была юная, свежая… А каким был Ференц!
Теперь муж ее постарел, отяжелел. Лицо его обрюзгло, в волосах плешь появилась, усы поседели… А все так же воюет он. Все так же большую часть жизни проводит в походах на турка.
И все так же любит его Эржебета, все так же ждет, мучая сердце в страхе за мужа. Лишь для него старается сохранить юность, красоту – чтобы вернулся домой любимый, и порадовался жене, и захотел ее. Как раньше, в молодости…
Да только из-под свежей прекрасной оболочки иногда проступала тьма. Гнило что-то внутри, черной плесенью вылезало наружу, уродовало белую кожу, из глаз глядело. В такие моменты графиня сама себе казалась древней старухою.
И какой же уродливой была она рядом с Анной, яркая красота которой так напоминала ей о молодости…
– К вам гость, госпожа, – доложила Дорка, деликатно заглянув в дверь. – Господин Дьёрдь Турзо.
– Проси, – кивнула Эржебета.
Дьёрдь вошел – важный, медленный, дорого разодетый. Время и его не пощадило: он разъелся, отрастил большую черную бороду, тяжелое брюхо и два подбородка, что при невысоком росте делало его похожим на кадушку.
Но вот взгляд остался тот же, подумала Эржебета, радушно приветствуя гостя. Как и всегда, при виде графини, глаза его сделались беззащитными, словно он о чем-то молить хотел, да не решался.
Дьёрдь моргнул, посмотрел в окно, потом снова на Эржебету. Только теперь это был взгляд другого человека – уверенного в себе, жесткого, сильного.
Граф Турзо не терял времени даром. Успевал и с турками сражаться, и при дворе завоевывать влияние. Теперь он был королевским дворецким, доверенным лицом его величества – неслыханная честь для евангелиста. Говорили, что лишь благодаря усилиям Дьёрдя убежденный католик Рудольф не начинает преследования еретиков. А ведь «еретической» веры придерживались почти все аристократы Венгрии. Тонкий политик, Турзо считал, что раскол пойдет во вред империи, обессилит ее и сделает легкой добычей для Османов. Он изо всех сил отстаивал интересы евангелистов.
Дьёрдь женился на красавице из магнатской семьи, у него родилась дочь. Только вот жена была слаба здоровьем, и год назад скончалась от лихорадки.
Эржебета понимала, что делает этот человек для всех венгров, и для нее в том числе. Знала, что благодаря его заступничеству семья Надашди живет спокойно, богатеет, не обремененная непосильными налогами в пользу короны.
Но боялась его. Сама не понимала, почему. Дьёрдь ни разу не обидел ее ни словом, ни жестом. Только вот взгляды… Беззащитность в глазах опытного мужчины, воина, влиятельного политика была страшнее злобы. Эржебета старалась не встречаться с ним, когда мужа нет дома.
– Графиня, – низкорослый Турзо остановился в полушаге от Эржебеты, теперь она могла смотреть на него сверху вниз, и снова уловила собачье выражение в его глазах. – Графиня…
Больше не в силах выносить болезненное напряжение, которое всегда возникало между ними, Эржебета спросила:
– Что привело вас в наши края, Дьёрдь?
– Оказался неподалеку, по делам короны. Решил проведать семью друга, – Турзо немного помолчал, потом добавил: – и поговорить с вами… Эржебета.
Он взял руку графини, прижался губами – дольше, чем следовало. Она терпела, не отнимала руки. Наконец Дьёрдь прервал поцелуй, решительно произнес:
– О Чахтице идут дурные слухи. Я пришел выяснить, что происходит.
Эржебета рассмеялась:
– Чернь всегда сочиняет байки о господах. Не о чем беспокоиться, Дьёрдь.
Он так и не выпустил ее руку, продолжал держать в ладонях. Пытливо смотрел в глаза.
– Говорят, в Чахтице пропадают крестьянские девушки. Это так… Эржебета?
– Мрут девки иногда, – отмахнулась графиня. – Кто простынет, кто от цыганенка затяжелеет, да плод попытается извести. Кто и упадет с лестницы, шею сломает. Что за беда? Новые найдутся.
Дьёрдь притянул графиню к себе. Теперь они стояли друг к другу вплотную, Эржебета ощущала на шее его тяжелое дыхание. Руки Турзо обвили ее талию:
– Черт с ними, с девками. Я все забуду, все прикрою… только будь моей, Эржебета!
Рванулась изо всех сил, отпрянула назад:
– Одумайся, что говоришь? Ведь ты лучший друг Ференца!
Лицо Дьёрдя помрачнело:
– Сил больше нет. Люблю. С тех пор как увидал тебя на свадьбе, в белом платье. Ты была такая красивая… а сейчас еще лучше стала.