— Ну что, новичок, надевай повязку дружинника на левую руку, да пошли к местным знакомиться, помогать мне будешь, ежели чего, — буркнул он, протянув мне красную тряпку, которую я повязал вокруг левой руки, как и у него.
Мы двинулись от крепости сначала по грунтовой дороге, а потом свернули направо по узкой тропе, петляющей между холмов. Вечерний воздух был приятен, пахло прогретой травой. Если бы не винтовка моего спутника и не осознание того, что я провалился во времени сначала в 1941 год, а теперь, в этой каверне, оказался еще дальше, уже в какой-то дикой древности, то можно было подумать, что это просто поход на природу с гидом проводником-охотником.
— Ты откуда сам? — спросил я, чтобы разрядить молчание.
— Из-под Пскова, — коротко ответил Григорий. — Немцы наступали, и я сам в военкомат рванул добровольцем. Я же служить закончил срочную только три года назад. Но, недели не прошло, как наша часть попала в окружение. Чудом сюда мы вышли и то только из-за того, что бойцы НКВД дорогу в лесу показали на какой-то свой секретный объект с ангаром. Оттуда уже и перешли в эту незнакомую местность, где кривичи живут, но немцев нету.
И я понял, что он все-таки не совсем партизан, а больше солдат-окруженец, несмотря на свои гражданские штаны.
— А эти местные кривичи? Они, действительно, такие дикие и свирепые, как говорят? — спросил я.
Григорий хмыкнул:
— Дикие — это не то слово! У них тут свои правители и свои законы. Кровная месть — святое дело для них. Если кого убьют, то родня обязана отомстить. А еще у них жрецы есть, и в лесах капища с идолами стоят. Говорят, людей в жертву приносят. Но, я сам пока не видел.
Я сглотнул.
— И много этих дикарей тут водится?
— Хватает. Но ближе к крепости народ поспокойнее. Наши уже договорились с некоторыми старейшинами. Теперь торгуют, обмениваются. Но, дальше, западнее за речкой в лесах, — очень опасно. Налетят из засады, и даже выстрелить не успеешь. Потому в одиночку туда ходить запрещено. Только по приказу большими отрядами с автоматами и пулеметами.
Мы шли еще около четверти часа. Григорий время от времени доставал из своей холщовой сумки, повешенной через плечо, сложенную карту, нарисованную простым карандашом. Разворачивая ее и сверяясь по компасу, он отмечал наш маршрут, пока мы не вышли к небольшой деревне, незнакомой мне. Впереди виднелись десятка полтора изб, окруженных не слишком высоким частоколом. У ворот частокола стояли двое мужчин в кожаных доспехах и с топорами, заткнутыми за пояса. Увидев нас, они насторожились, но не схватились за оружие.
Григорий поднял руку в знак приветствия и что-то сказал на непонятном мне языке, похожем на старославянский и немного на белорусский.
Один из стражников ответил, затем кивнул в нашу сторону.
— Что он сказал? — шепотом спросил я.
— Что их старейшина ждет нас, — перевел Григорий.
— А ты откуда их язык знаешь? — поинтересовался я.
— Не знаю. Но я — белорус, а отдельные их слова схожи с нашим языком. Да и память на слова у меня хорошая. Потому и наловчился переговариваться с ними кое-как.
Меня охватило странное чувство. Вот оно, — настоящее средневековье, прямо здесь, в 1941 году! Впрочем, сорок первый год снаружи, а здесь у нас каверна… И мне предстояло в этом странном месте жить!
Мы вошли в деревню под настороженными взглядами местных. Женщины в длинных домотканых серых платьях с любопытством выглядывали из-за плетней. Дети затихали, даже переставали играть, завидя нас, чужаков. А мужчины не спешили убирать руки от оружия. В этом и состоял разительный контраст с Ягодовкой, где ни одного местного мужика я не увидел, сколько ни пялился.
— Расслабься, — пробурчал Григорий, заметив мое напряжение. — Пока мы в красных повязках — нас трогать не станут.
— А если кто-то из них решит, что повязка — это просто тряпка? — спросил я.
— Тогда нам конец, — усмехнулся он. — Но, пока такого не было ни разу после того, как они полезли на наших комиссаров с красными знаменами, а те и покосили всю их ватагу из ручных пулеметов. Теперь вся Ягодовка осталась без мужиков. Слухи тут быстро разносятся, да и не так далеко мы от Ягодовки находимся. А это деревня Пигиливка, около семи километров отсюда до Ягодовки, а до крепости нашей, где раньше их князь жил, которого наши расстреляли, сразу показав местным, кто тут главный, совсем близко.
Деревня оказалась больше, чем мне показалось издалека. Избы стояли тесно, между ними петляли узкие тропинки, а в центре возвышался длинный дом с резными столбами у входа — видимо, что-то вроде общинного дома или даже капища. Перед ним на колоде сидел седой старик в самодельном грубо сшитом кожаном плаще, отороченном мехом. Рядом стоял высокий мужчина с длинными усами и с мечом в ножнах на поясе. Судя по всему, знатный воин или даже воевода.
Григорий поклонился, сказал что-то на их языке. Старик ответил, потом медленно перевел взгляд на меня.
— Ты кто? — спросил он на своем языке, но я понял вопрос по интонации и по его взгляду. Да и созвучно прозвучало с нашим языком.
Я растерялся, но Григорий толкнул меня локтем.
— Новый дружинник, — представил он меня. — Пришел помогать.
Старик что-то сказал, а затем махнул рукой и еще что-то пробормотал. Григорий перевел:
— Он говорит, что ты видный парень. Но, оружие тебе нужно, чтобы мог ответить кровью за кровь.
Мне стало не по себе.
— Что он имеет в виду? — спросил я, когда мы отошли.
— Не бери в голову. У них тут обычаи такие, что каждый взрослый мужчина обязан носить оружие, — хмуро пояснил Григорий. — А теперь слушай внимательно. Мы здесь, чтобы проверить, как идут поставки зерна в крепость. Наши договорились с ними: мы даем им соль и железо, а они нам — хлеб и мясо. Но, в последний раз прислали меньше, чем обещали. Надо выяснить, в чем дело.
Мы направились к амбарам. По пути я заметил, что многие дома здесь стояли полупустые, а в некоторых дворах валялся разбитый сельский инвентарь и виднелись следы разрушений в виде поваленных заборов.
— Здесь что-то случилось? — спросил я.
— Был набег, — коротко ответил Григорий. — Не немцы. Свои же, только из другого племени.
— Тоже кривичи?
— Не совсем. Тут племена и какие-то другие есть.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Они не просто живут, как в старину. Они… — он замялся, подбирая слова, — не такие, как в книжках писали. Не добрые люди. Враждуют друг с другом постоянно и идолам языческим поклоняются. Потому и зовут их наши дикарями, что повадки у них дикарские.
Я хотел спросить подробнее, но в этот момент из-за угла выскочил мальчишка лет десяти и, не разбирая дороги, врезался в меня.
— Осторожно! — я едва удержался на ногах.
Мальчик отпрянул, испуганно глядя на мою красную повязку на рукаве.
— Не бойся, — сказал я. — Я не укушу.
Он что-то быстро пролепетал на своем языке, потом развернулся и убежал.
— Что он сказал? — спросил я.
Григорий нахмурился.
— Он сказал, что в лесу опять видели синелицых.
— Кто это такие?
— Не знаю. Но местные их боятся, — сказал он.
Мы дошли до амбаров, где нас уже ждал тот самый усатый воин. Он что-то сердито говорил Григорию, показывая на полупустые закрома.
— В чем дело? — спросил я.
— Говорит, что не могут выполнить договор, — перевел Григорий. — Говорит, что их люди пропадают в лесу.
— Немцы пробрались?
— Нет.
— Тогда кто?
Григорий переспросил, потом перевел ответ:
— Он говорит: «Те, которые синелицые, людей воруют».
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.
— И что это значит?
— Не знаю. Но, кажется, нам скоро предстоит это выяснить.
В этот момент где-то вдалеке, за деревней, раздался протяжный вой. Не волчий. Не человеческий. Что-то среднее. Усатый воин резко обернулся, схватился за топор.
— Похоже, наше дежурство начинается не очень спокойно, — пробормотал Григорий, снимая с плеча винтовку.
А я сразу понял, что здесь «народный дружинник» — это не просто уличный патруль, а деятельность гораздо более опасная. Но, отступать уже было поздно. Да и закат давно уже начался, окрасив облака кровавыми отсветами. Смеркалось. Становилось жутковато.
Глава 7
Звук повторился, уже ближе. Усатый воин резко сказал что-то Григорию, и тот кивнул.
— Быстро к воротам со стороны леса! — бросил он мне. — Они идут оттуда.
Мы побежали через деревню. Женщины хватали детей и прятались в избах, мужчины выбегали с топорами и копьями. В воздухе повисло напряжение, словно перед грозой. У частокола уже собрались несколько воинов. Один из них, тот, который единственный среди деревенских был с мечом, что-то кричал, указывая в сторону леса. Я всмотрелся и увидел тени, мелькающие между деревьями.
— Кто это? — спросил я.
— Находники, так здесь называют чужаков, — объяснил Григорий.
Вскинув винтовку, он целился куда-то в темноту леса.
— Убить кого-нибудь собираешься? — подначил я.
— Стрелять буду только тогда, когда они нападут, — пробормотал он. — Но, лучше не надо.
— Почему? Если стрельнуть, то они могут испугаться и разбежаться, — высказал я свое мнение.
— Это вряд ли. Дикари тут вовсе не из пугливых. От громких звуков они не побегут, а только рассвирепеют. Потому и говорю: лучше, чтобы не пришлось стрелять. Да и патроны нам приказали беречь, а то мало их. У меня всего на пять выстрелов осталось в моей трехлинейке. А запасных нету.
Тени приближались. Их было много, несколько десятков. Они двигались странно, рывками, перебегая от дерева к дереву и прячась за стволами, почти неразличимые в наступающих сумерках. Но, когда они вышли на опушку перед крайними деревенскими домами, обращенными к лесу, и остановились перед частоколом, я почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом.
Это были люди. Но не совсем. Их лица казались синими. Не в переносном смысле, а в самом прямом! Кожа отливала мертвенно-синим оттенком. Они шли молча, не спеша, но с какой-то жуткой уверенностью. В руках у них были круглые деревянные щиты и топоры, а на головах сидели железные шлемы. Несколько воинов приготовили луки со стрелами. А жуткий звук, похожий на вой, производил трубач, дующий в большой рог.