ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ, ШОТЛАНДИЯ
До начала отсчета 20 часов
Еще одна — последняя — дверь. Коридор заканчивается: мне нужно пройти за Шестой и остальными через нее или остаться здесь, в ловушке между дверями. Она уже почти захлопывается, когда я в панике решаю не оставаться в одиночестве и бросаюсь в проем.
Увидев, куда попала, пробую прорваться назад, но уже слишком поздно. Дверь закрыта.
Пытаюсь сомкнуть веки, но толку от этого никакого. Даже с закрытыми глазами мысленно вижу происходящее, и от этого еще хуже. Открываю глаза и обвожу взглядом комнату, которую видела по другую сторону.
Она просторная, квадратная, три стены с окнами. За толстыми стеклами — тесные каморки, больше похожие на камеры, чем на комнаты.
Внутри каждой камеры — испуганное человеческое лицо. Там люди всех возрастов — дети, подростки, пожилые. Все крепко привязаны к носилкам.
А по эту сторону стекла суетятся доктора и медсестры. Здесь мониторы, оборудование.
— Успокоительное в секцию один, — командует Шестая. Лица за одной из стен начинают успокаиваться. Они обмякают, расслабляются. Глаза закрываются. Но теперь кричу я. Прекратите! Отпустите их!
Когда в такой каморке лежала привязанной я, успокоительных не было, и я все время вопила — еще до того, как что-нибудь произойдет. Они знали, что я не переношу замкнутого пространства.
Сквозь стену под окном в камеры тянутся какие-то странные щупальца. Теперь каждой парой этих искусственных рук манипулирует в секции один доктор или медсестра.
Когда я была там, у них, даже когда я была пристегнута, при инъекции возникали проблемы. Я была так напутана.
Игла, непохожая ни на какие другие иглы.
Боль, не сравнимая ни с какой другой болью. До боли от лечения я готова была поклясться, что это была самая ужасная боль в мире.
Может, они начали применять успокоительное, чтобы не слышать криков?
Сжимаюсь в комок и стараюсь откатиться подальше от окон, от игл, от боли.
Но память не отпускает.
14
ШЭЙ
КИЛЛИН, ШОТЛАНДИЯ
До начала отсчета 19 часов
Тесная комната. Девочка с темными волосами. Плачет. Она одна.
Поднимает взгляд, синие глаза блестят от слез. Сердито смотрит на меня, губы ее кривятся.
— Ты могла мне помочь, но не помогла. Не захотела ввязываться.
— Нет, нет, неправда. Я…
— Правда, и ты это знаешь. Я умерла, и ты виновата в этом.
— Нет!
— Кай все узнает. Узнает. И возненавидит тебя, как я ненавижу.
К горлу подступают рыдания. Я кручусь, и сбитые простыни возвращают меня в реальность, в здесь и сейчас.
Я одна. В постели. В своей постели.
Все это мне приснилось. Это был кошмар. Неужели Келиста действительно мертва? И я виновата в этом?
Не может быть. Неправда.
Или может?
15
КЕЛЛИ
ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ, ШОТЛАНДИЯ
До начала отсчета 18 часов
Дверь наконец открывается: входит группа медсестер, некоторые собравшиеся здесь приветствуют их, прощаются с оставшимися и уходят. Я мчусь за ними.
Их человек двенадцать, они болтают и смеются, будто не причиняли только что жесточайшую боль и не обрекали дюжины несчастных на медленную мучительную смерть. Или, может быть, они просто стараются об этом забыть.
Ненавижу их.
Они идут по коридорам через усиленные двери и потом останавливаются перед одной из них. Двое заходят, и двери закрываются. Через несколько минут открываются снова, и заходит следующая пара. На этот раз я иду за ними.
Эти двое проходят ту, похожую на конвейер с автомойки, линию, где я уже была с ученым, потом снимают костюмы. Выглядят они обычно, словно не принимают участия в массовых убийствах.
Дверь в конце перехода, когда они приближаются к ней, остается закрытой.
— Подождите, пожалуйста, — произносит голос, эхом отражающийся от стен.
Медсестры обмениваются взглядами.
— Интересно, что на этот раз? — задает вопрос одна из них.
Вторая мрачнеет.
— Я знаю кое-кого из техников там, внизу. Он слышал, что кто-то упал в обморок в диспетчерской. Что, если на этот раз серьезное нарушение?
— Уверена, это что-нибудь заурядное, например, расстройство желудка или аппендицит. Сама знаешь, насколько они осторожны; оно не может вырваться наружу.
Кто-то упал? Может, она и ошибается. А может, всех этих комбинезонов и мер предосторожности недостаточно, и кто-то из персонала подхватил то, чем они заражают людей.
Надеюсь, что так.
— Нет, дело не в этом, — возражает вторая. — Техники заперли диспетчерскую на карантин, вот откуда он знает. Никто не может ни войти, ни выйти.
16
ШЭЙ
КИЛЛИН, ШОТЛАНДИЯ
До начала отсчета 17 часов
Меня достало все это: долгие часы без сна, и ни спуститься, ни унитаз смыть. Мне уже плевать, что там услышит Кай.
И все же перед тем, как спустить воду в туалете, я включаю душ. На всякий случай.
Еще только семь утра, а я на цыпочках спускаюсь по ступеням, чтобы прошмыгнуть мимо тахты на кухню, но Кая там нет. Вместо него под одеялом головой на подушке лежит Рэмси. Мило.
Заглядываю на кухню — никого.
Не уехал же он?
Нет, зачем ему уезжать?
Выглядываю в окно — байк на месте. А потом замечаю Кая на скамейке в дальнем конце нашего сада. Засовываю ноги в первую попавшуюся пару обуви и выхожу из дома.
Кай смотрит в другую сторону и не двигается. Золотистые пряди отражают свет утра. Увлекся видами? По большей части люди только охают и ахают от восторга. Отсюда просматривается открывающийся внизу за деревьями Лох-Тей — сверкающая синяя гладь, протянувшаяся в обе стороны на многие километры. А если посмотреть в противоположную сторону, там поднимаются Бен-Лоуренс и другие пики.
Иду к нему. Он оборачивается на звук и улыбается.
— Привет, — говорю я. — Рано поднялся?
— Плохо спал.
— Извини, это из-за тахты?
— Нет, вовсе нет. — Он пожимает плечами. — Просто не мог заснуть.
— Я тоже.
Сажусь рядом, и мы смотрим на озеро. В такое солнечное, такое тихое утро, как сегодня, его поверхность похожа на зеркало; мир сверху — деревья, холмы, горы — отражается до мельчайших деталей. Если бы у меня было достаточно острое зрение, то уверена, что смогла бы рассмотреть и наше отражение на водной глади.
Потом Кай качает головой.
— Понимаю, почему люди сюда приезжают, но меня это наводит только на мысли об утрате. — Он быстро встает и отворачивается от озера.
17
КЕЛЛИ
ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ, ШОТЛАНДИЯ
До начала отсчета 16 часов
Но вот дверь скользит в сторону, и обе медсестры проходят в квадратную комнату; я следую за ними по пятам. Техник в комбинезоне измеряет им температуру и спрашивает, как они себя чувствуют. Им говорят, что они должны сесть, подождать часок и снова измерить температуру.
Усевшись, они жалуются на то, что голодны и пропустят начало какого-то фильма, который надеялись посмотреть.
Наконец им снова измеряют температуру, и в другой стене открывается дверь.
По коридору они проходят в кафетерий; ужин в самом разгаре. Повсюду большие и малые столы; за ними группы по двое-трое, а то и целые компании болтают, смеются, едят, заканчивают трапезу или просто сидят. За одним из столов несколько человек с озабоченными лицами шепотом яростно о чем-то спорят — не могу расслышать о чем. Вообще это место не сильно отличается от маленькой школьной столовой в обеденное время, только блюда выглядят лучше, а стулья удобнее.
Раздается сильный грохот.
Женщина споткнулась, и поднос с едой полетел на пол.
Кто-то вскакивает помочь ей. Упавшая показалась знакомой. Ах да, это та самая женщина в белом халате, которая разговаривала с моим ученым в зале с мониторами и спрашивала, почему он задержался.
Если это была диспетчерская, думаю я, то медсестра сказала, что ее заперли на карантин. Должно быть, женщина ушла до того, как это случилось.
Выглядит она немного бледной.
18
ШЭЙ
КИЛЛИН, ШОТЛАНДИЯ
До начала отсчета 15 часов
— Ты раньше ездила на байке? — спрашивает Кай.
— Нет. Только на мопеде.
Кай открывает багажный контейнер позади сиденья и достает что-то красное. Шлем.
Протягивает мне.
— Проверь, подходит ли. — Надеваю шлем на голову, но немного криво. Кай обеими руками поправляет его. Потом убирает мне волосы.
— Удобно? — спрашивает он.
— Отлично. — Я несколько смущена. — Это ее? Я хотела сказать…
— Что это шлем Кел исты? Да. Красный был ее любимым цветом. Волосы у нее были темные, как у тебя. Только у нее…
— Длинные и прямые. Не это безобразие. У меня неправильная реплика гена курчавости волос. — Я вовремя останавливаюсь, чтобы не начать рассказывать ему про генные исследования, которые когда-нибудь позволят мне исправить прическу, не тратя долгие часы на возню с выпрямителем. Сейчас нам не до этого.
— Но тебе идет. — Кай наматывает на палец одну кудряшку, выбившуюся из-под шлема, потом, словно осознав, что делает, отдергивает руку так быстро, что прядь пружинкой отскакивает назад.
Кай заставляет меня заправить джинсы в самые тяжелые сапоги, какие велел найти, и показывает, как садиться на байк. И за что держаться.
А потом мы трогаемся.
Готова поспорить, что он едет медленнее, чем обычно, но от ощущения скорости и вида дороги, бегущей под колесами, в жилах стынет кровь. Мы очень быстро преодолеваем расстояние, которое я проезжаю за полчаса на велосипеде.
Ближе к главной улице Киллина он сбрасывает скорость; здесь расположены магазины, кафе, церкви и пабы — то, что может сойти за местную цивилизацию. Небо чистое и голубое; раннее утреннее солнце отражается и играет на поверхности реки, переваливающей через водопады Дохарта. Горы и деревья, расположенные выше, озарены мерцающим гало