В моей семье принято усердно работать и ставить перед собой глобальные цели. Когда становится трудно, мы просто двигаемся дальше, и мне потребовалось совершить много активной душевной работы, чтобы понять, как этот унаследованный шаблон затуманивает мое сознание даже сейчас. Мне по-прежнему трудно просить о помощи, а перфекционизм заставляет меня слишком много думать и истощать себя. Я беру на себя чрезвычайно много, и мне приходится напоминать себе, что нужно отдохнуть. В моей слепой зоне скрыты альтернативные варианты, такие как опора на других или экономия времени и энергии для себя, и мне все еще приходится прилагать усилия, чтобы найти их, когда я нахожусь под давлением.
Мы не хотим перегнуть палку и выстрелить себе в ногу, но, имея большую власть над своими возможностями как взрослого, мы можем найти сочетание нашего раннего опыта с дополнительной актуальной информацией, которой у нас тогда не было. Это возвращает нам контроль над ситуацией, когда мы знаем, чего нам не хватало, и ценим, что мы имели тогда и что нам нужно сейчас.
В этой главе мы рассмотрим конкретные примеры по каждому профилю. Я покажу, как на представителей каждого из них повлияли раннее семейное окружение и отношения.
Хотя мы не можем контролировать то, как формируются наши ранние отношения, и все мы неизбежно подвержены их влиянию, эта глава побудит вас обратить внимание, какие ваши убеждения, возможно, нужно пересмотреть. При этом никто не говорит, что вы должны изменить все. Возможно, есть места, которые не помешало бы «подсветить», но это не значит, что все вокруг погружено в темноту. Так что сосредоточьтесь на тех участках, где все в порядке, и оцените те области вашей жизни, где есть перспектива.
Чрезмерный или недостаточный контроль
«Слепые зоны», сформировавшиеся в ответ на семейную динамику, часто содержат элементы контроля, власти или ответственности, потому что они возникли в то время, когда у нас не было собственной власти и мы были обязаны слушаться родителей и воспитателей. Вас поощряли быть независимыми или нет? Поддерживали в трудные времена или нет? Именно это определит «слепые зоны», которые проявятся во взрослой жизни. Они дадут знать о себе, когда мы обнаружим, что регрессируем в компании наших родных или в других ситуациях, что играем в те же игры с предполагаемыми «родителями» на работе, в дружбе и в отношениях.
В своей терапевтической практике я наблюдала клиентов, которых чрезмерно контролировали доминирующие, критически настроенные родители. Эти люди выросли с ощущением, что у них нет права голоса, нет выбора, и продолжили жить в подчинении и зависимости в дальнейшем. Эти люди – взрослые дети родителей, которые сознательно или неосознанно запретили своему ребенку думать самостоятельно и/или развивать собственную личность. Мы видим, как позже, став взрослыми, они стремятся соответствовать требованиям авторитетных фигур, окружающих их в карьере и отношениях, следуя правилам, которые уже не нужны, неактуальны или даже не существуют. Или же они ведут себя как бессильные бунтари, обижаясь на людей, которые предъявляют к ним требования, или впадая в истерику при первых признаках какой-либо сложности. Их способность распознавать собственные потребности и предпочтения и действовать в соответствии с ними исчезла в их «слепой зоне» в результате пережитого в детстве опыта. Им не хватает разрешения иметь собственные потребности и предпочтения, а также возможности отстаивать их и давать отпор. Это, как правило, Мосты и Ловкачи, которые либо вынуждены принимать вещи такими, какими их преподносят, либо усердно работают на задворках, чтобы контролировать ситуацию так, чтобы никто их в этом не уличил.
Но есть и такое же количество людей, работающих со «слепыми зонами», сформировавшимися в ранней жизни, когда недостаточный контроль стал проблемой – из-за отсутствия наставничества или из-за чрезмерной независимости. Под этим я подразумеваю отсутствие вмешательства, недостаток или полное отсутствие границ, или «дар» свободы в отсутствие защиты и поддержки. Такие дети, которых называют «зрелыми», часто становятся Скалами или Гладиаторами и приходят в терапию, чтобы научиться играть, делиться или просить о помощи. Рона была ребенком, о котором говорили «старая душа» и «мудрая не по годам», но, присмотревшись, мы увидели, что взрослые, которые несли за нее ответственность, предоставляли ей заботиться о себе самой. Она стала Скалой, чтобы обеспечить себе поддержку, но пришла в терапию спустя годы, когда у нее уже были свои дети и внуки, когда она была истощена десятилетиями заботы обо всех остальных. Рона – хороший пример того, как наше детство может повлиять на нас в последующей жизни, причем именно тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем. Мы не знаем, когда это произойдет, поэтому важно всегда помнить о своих потенциальных «слепых зонах» и делать все возможное, чтобы распознать их влияние.
Пример из практики
Рона: Скала
Рона была одной из тех клиенток, у которых было очень счастливое детство. По крайней мере, так она сама себе рассказывала. Единственный ребенок, она выросла в Шотландии с родителями, бабушкой и всеми свободами, о которых только можно было мечтать. Родители были творческими натурами и не придавали особого значения традиционному школьному образованию, предпочитая, чтобы Рона исследовала мир и училась в «школе жизни».
В то время Рона была благодарна родителям за их либеральный подход: они никогда не заставляли ее ходить в школу, если она этого не хотела, и она никогда не испытывала того педагогического давления, от которого стонали ее подруги. Ее версия событий звучала идиллически: дни, проведенные на улице, бродяжничество, ограниченное лишь пределами ее воображения.
«Я никогда не видела, чтобы мои родители ссорились, – сказала она мне, – но это в основном потому, что их никогда не было рядом!»
Ее родители были художниками и путешествовали по миру, оставляя Рону с бабушкой на несколько месяцев. Рона всегда считала их брак идеальным: они были преданы друг другу и, как известно, никогда не проводили ночь порознь. Их любовь была такой романтичной, говорила она мне, но, похоже, в этой любви не было места для нее самой. Ей дали свободу не из заботы и внимания; они были следствием расставленных родителями приоритетов.
У ее бабушки были свои проблемы, и, хотя она любила Рону, алкоголь она любила больше.
«Ее забота обо мне, пока родителей не было дома, заключалась в том, что она водила меня в паб на бесконечные игры в джин-рамми, а я в это время пила теплый лимонад в саду, слишком маленькая, чтобы быть внутри заведения со всеми остальными. Иногда бабушка давала мне сигарету, и я поражала всех своих друзей рассказами о независимости, не по годам мне дарованной».
Рона ушла из дома и вышла замуж в раннем возрасте. Когда у нее появились собственные дети, родители Роны, что неудивительно, отсутствовали, поэтому она стремилась быть противоположностью им, часто оставаясь дома и заботясь о своих детях, так как всегда хотела, чтобы ее родители были рядом с ней. У нее были гармоничные отношения с детьми, и ей было приятно чувствовать себя нужной и желанной. Это ощущение сохранилось и в жизни ее детей, когда они покинули дом и создали свои собственные семьи. Ее роль сиделки закрепилась за годы, и когда у ее сына появились дети, Рона предложила помочь присмотреть за малышом, когда его жена решила вернуться на работу (чего Рона явно не одобряла). Она также предлагала присмотреть и за их близнецами-дошкольниками, когда они болели и не могли ходить в ясли (что тоже вызвало ее недоумение: «Они же постоянно болеют! Что с ними не так? Мои дети никогда не болели»).
Когда я попросила ее описать чувства во время нашей первой сессии, она начала перечислять, что ей помешало или в чем ее подвели. Она сказала, что чувствует усталость от ночных кормлений, обиду на безответственных матерей и их эгоистичный жизненный выбор, а также вину за то, что недавно не стала купать малыша вместо невестки.
«Подождите, вернитесь немного назад», – сказала я, когда она пропустила мимо ушей свои неприятные чувства по поводу того, что оставила невестку, когда та вернулась с работы. «Вы сказали, что чувствуете себя виноватой? Но что именно вы сделали не так?»
Рона приходила на терапию с вопросом «Что я упускаю?» и указывала на все взаимодействия с семьей, которые ее расстраивали или разочаровывали, но именно ее чувство вины подсказывало нам, где искать источник. Отсутствие поддержки со стороны родителей внушило ей ошибочное чувство долга и заставило взять на себя множество дополнительных обязанностей по отношению к семье. Но именно чувство вины, которое она испытывала в результате этого, указало ей на «слепую зону», которая ведет ее по пути чрезмерной навязчивости и самоотречения. Осознание этого помогло Роне отпустить свое неуместное чувство вины и задуматься о собственных потребностях, начать ставить собственные цели и найти другую самореализацию. Вы заметите, что тема вины постоянно фигурирует в книге, потому что эта эмоция часто выдает себя за какое-то иное чувство, не столь явное. Давайте разберемся почему.
Чувство вины или гнев?
Подлинное чувство вины – это эмоция, которую мы испытываем, если сделали что-то объективно неправильное, например причинили кому-то боль намеренно или поступили эгоистично – что в случае Роны, после двух бессонных ночей на футоне[2] в детской и ее отъезда домой до наступления темноты, не соответствовало тому, что она действительно чувствовала. Такая маскировка эмоций под что-то более простое очень распространена, но часто остается без внимания. На самом деле, если мы не сделали ничего объективно плохого, полезнее понимать это чувство вины как гнев, который мы обратили на себя. Мы обращаем его внутрь себя, если в детстве нам не разрешали злиться или если рядом не было никого, кто мог бы нас услышать. Мы можем даже похоронить гнев вместе с остальными эмоциями, если наша «слепая зона» приучила нас думать, а не чувствовать. Я вижу это на примерах клиентов, чьи родители были эмоционально недоступны и придерживались рационального взгляда на жизнь, мотивируя своих детей поступать так же. Такие клиенты часто говорят мне, что их чувства «иррациональны», и я напоминаю им, что такого не бывает – у наших чувств всегда есть веские причины, просто мы можем не понимать их.
Мне нравится использовать такую аналогию: ваши эмоции – это FM-радиоканал, и вы можете научиться тонко настраивать передачу. Возможно, вы привыкли к эмоциональным помехам, которые вы игнорируете и воспринимаете как белый шум приемлемых эмоций, таких как тревога или чувство вины, но если прислушаться внимательнее, то можно различить сигнал бедствия. Гнев – это здоровый сигнал бедствия, который сообщает нам, когда наши потребности не удовлетворяются, когда кто-то переходит границы дозволенного или когда что-то нужно изменить. Но Рона создавала помехи на линии, путая гнев с чувством вины и стремясь изменить не то, что нужно.
Она думала, что ее муж должен измениться. Что злится на него за то, что он не разделяет с ней тяготы, которые она взвалила на себя. Что ее дети должны измениться – не предъявлять к ней чрезмерных требований и перестать ставить свою карьеру и светскую жизнь выше собственных детей. Но ведь именно ее родители совершили настоящие ошибки. Рона проецировала гнев, который она испытывала из-за собственной заброшенности, на ее мужа и детей за их здоровый и сбалансированный выбор между заботой о других и заботой о себе.
У Роны было неосознанное желание избавиться от одиночества своего детства, сделав себя бесконечно доступной для других во взрослой жизни. Она хотела, чтобы ее дети и внуки никогда не чувствовали одиночества и покинутости, которые она ощущала, когда сидела в саду паба, переворачивая пивные коврики. Она стремилась быть идеальной матерью и бабушкой, никогда не отказывая и позволяя всем предъявлять к себе требования, даже если они казались ей совсем необоснованными. Упущения родителей привели к тому, что у нее появилась неосознанная потребность вмешиваться в дела других, а эгоизм ее отца и матери заложил в ней неудовлетворенные желания. Энергию, данную на их осуществление, она перенаправила на удовлетворение чужих желаний.
В «слепой зоне» Роны скрывался болезненный опыт раннего эмоционального пренебрежения, который требовал от нее вкладываться во всех, кроме себя. Роне было нелегко признать, чего ей не хватало. Она не понимала, что свобода, которой, как она думала, она наслаждалась, была следствием безответственности людей, которые не заботились о ней настолько, чтобы установить границы или обеспечить ее безопасность. Она не понимала, что разрешение и принятие, которые она чувствовала от матери, отца и бабушки, были не любовью взрослых, а безрассудными жестами безответственных старших. Ее опекуны были Питерами Пенами, которые бесконечно поощряли ее удовольствия, но не обеспечивали защиту.
Ее «слепая зона» сохранила позитивный взгляд на детство, представляя семью не нелюбящей, а просто недоступной, при этом завидно свободной, о чем другие дети ее возраста могли только мечтать. Но Рона никогда не была ни для кого авторитетом и во взрослой жизни продолжала относиться к себе как к второстепенному персонажу. И наоборот, муж Роны планировал свою неделю вокруг боулинг-клуба и обедов с друзьями, вознаграждая себя счастливой жизнью на пенсии за долгую и напряженную трудовую деятельность и за воспитание своих детей готовыми к счастливому независимому существованию.
«Интересно, может быть, он прав,– сказала я, когда Рона снова пожаловалась на его эгоизм.– Похоже, он несет ответственность перед другими людьми, не отвечая за них».
Неожиданно для нее самой Рона решила не переубеждать мужа в его ограниченном взгляде на вещи и не уговаривать его удвоить усилия ради других, а взять с него пример и составить собственные планы. Она запланировала выходные с подругами и выделила время для своих хобби, присоединяясь к мужу в его долгих прогулках по выходным, вместо того чтобы обижаться на него за то, что он тратит на них время. По-прежнему она частенько напоминала мужу, что есть и другие люди, о которых нужно заботиться: покупать открытки на день рождения, участвовать в жизни общества. Но в этом и заключается плюс отношений: мы можем предложить другому что-то, что поможет ему избавиться от «слепой зоны», если признаем, что ни один из вариантов не является правильным или неправильным. Возможно, стоит поделиться своей перспективой, которая может расширить поле зрения для всех, и тогда обе стороны смогут ощутить преимущества от повышения самооценки, улучшения отношений и психического здоровья.
У наших чувств всегда есть веские причины, просто мы можем не понимать их.
Что вы упускаете?
Вы можете быть ответственными перед другими людьми, но не можете быть ответственными за них.
Мой супервизор навел меня на мысль о том, что мы можем быть «ответственными перед» другими людьми – заботиться о них, учитывать их мнение и придавать ему значение, но мы не способны быть ответственными вместо них. Мы не можем делать за них выбор, находить счастье, решать за них или постоянно предоставлять самое необходимое. В наших силах отвечать только за себя. По сути, это наша главная обязанность: не взваливать на других непосильную задачу удовлетворять наши потребности. Рона отказалась от ответственности за себя и стала отвечать за своих детей и внуков, спасая их от проблем, и тем самым переложила ответственность за собственные чувства и потребности на свою семью.
Если кто-то вас расстраивает, возможно, это происходит потому, что он бросает вызов вашей «слепой зоне». Его кажущаяся свобода может быть тем самым разрешением жить своей жизнью, в котором вы нуждаетесь, но которое затерялось в вашей «слепой зоне», и вполне вероятно, что эта свобода – противоядие от сурового обращения, которым вы злоупотребляете по отношению к себе. Попробуйте взять пример с этого человека. Не обязательно повторять всю историю его жизни, но, возможно, вы найдете в ней разрешение или перспективу, которых вам так не хватало.
Если вы – Скала, как Рона, проверьте, несете ли вы ответственность перед другими и за себя или же вы перепутали эти сущности из-за «слепой зоны» и их нужно восстановить.
Вспомните, когда вы в последний раз испытывали чувство вины за то, что что-то не сделали, и проанализируйте, действительно ли вы сделали что-то объективно неправильное или это подает сигнал другая эмоция, скрытая в «слепой зоне».
Пример из практики
Крейг: Гладиатор
Хотя «слепая зона» Гладиатора также сформировалась в результате воспитания в недостаточно заботливом окружении, она выглядит иначе, чем у Роны. В то время как «слепая зона» Роны скрывала ее потребности, Крейг чувствовал свои потребности, просто он не мог даже представить, что кто-то может их удовлетворить. Когда всего один человек подводил его на работе, он слишком обобщал эту ситуацию, полагая, что ни на кого нельзя положиться. Это приводило к тому, что порой он слишком ориентировался на себя и резко отстаивал свои границы; он добивался того, чего хотел, даже если это задевало кого-то другого. Жена описывала его как человека колючего, порой даже задиристого, его авторитарность не всегда приветствовалась дома, где его подростки начинали выдвигать свои собственные условия и регулярно вступали в перепалку с Крейгом, когда у них возникали разногласия.
Когда я спросила Крейга, кем он видит себя, он ответил: «Лидером». По его мнению, стыд был связан с незнанием или неспособностью справиться с проблемами, а просить о помощи или искать компромисс для него было признаком слабости. Он был болезненно самодостаточен и прогонял каждый жизненный сценарий через свою ограниченную базу данных – и пытаясь ответить на любой заданный вопрос, и обращаясь к любому порученному заданию, и обучаясь всему, чего он еще не знал.
Самодостаточность и решительность, хотя и были достойны восхищения, не всегда шли ему на пользу, и он пришел на терапию по совету своего врача, который предположил, что его болезненная язва желудка может быть связана со стрессом. Терапия оказалась для него совершенно новым опытом, так как он не привык получать поддержку. Он вошел в дверь под предлогом того, что пришел за «копинг-стратегиями» – стратегиями преодоления стресса,– но получил лишь помощь. Как и многие клиенты, которым другие люди (будь то медицинские работники, благожелательные друзья или раздраженные родственники) «прописали» терапию, Крейг пришел за четкими, объективными инструментами и техниками, которые он мог бы взять с собой и применять самостоятельно. Но помощь, которую он получил, не была чем-то, что можно освоить в одиночку. На самом деле, как показывают исследования, терапевтические отношения зачастую важнее, чем направленность терапии [1]. Это особенно верно в отношении клиентов, которым в прошлом не хватало эмоциональной вовлеченности и которым необходимо сначала почувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы открыть свои «слепые зоны» и уязвимые места.
Когда Крейг рос, его называли способным ребенком, и он проживал тот же уровень независимости, что и Рона, но пришел к совершенно другим результатам. Родители хвалили его за способность проявлять инициативу и разбираться в себе, а также всегда поощряли его амбиции и дух соперничества. Когда нужно было принять решение о сдаче экзаменов на аттестат зрелости, о том, идти ли на домашнюю вечеринку или во сколько ложиться спать, родители всегда отходили в сторону. «Мы доверяем тебе, – говорили они. – Мы знаем, что ты сделаешь правильный выбор». Крейг никогда не чувствовал преимуществ второго мнения или вклада кого-то более опытного и житейски мудрого, да и не просил об этом. Теперь, будучи взрослым, который управляет масштабными проектами и огромными бюджетами, он имеет репутацию человека, не терпящего дураков. В отличие от Роны, отсутствие границ у которой приводило к тому, что она ставила на первое место потребности всех, кроме себя самой, независимость Крейга заставляла его вообще не обращать внимания на нужды других людей. Рона чувствовала себя в безопасности, когда была нужна другим, в то время как Крейг чувствовал себя в безопасности, когда был невосприимчив к чужому мнению.
Родители на пьедестале
Мать и отец Крейга были детскими психологами, и он воспринимал их профессиональную квалификацию с безоговорочным уважением. «Они были профессионалами, в доме было полно книг по воспитанию детей. Я просто решил, что они знают, что делают!» – говорит он со смехом. Такое безоговорочное принятие их слов означало, что он никогда не задумывался о том, была ли другая правда или что он упустил. Чтобы заполнить пробелы, ему нужно было спустить родителей с пьедестала, на который он их возвел, и заметить, что, даже имея самые благие намерения, они порой допускали осечки в своем подходе. Чтобы перестать следовать их видению мира, ему нужно было признать их «слепые зоны», но не для того, чтобы возложить на родителей вину, а для того, чтобы понять, что ему нужно сейчас.
Как я уже говорил в начале этой главы, для нас естественно расти, сохраняя образ непогрешимых родителей, потому что признавать их недостатки гораздо больнее. Но также стоит помнить, что любые просчеты с их стороны были ненамеренными. Родители Крейга, как и большинство родителей, дали своему сыну все, что могли дать, и сделали все, что могли, основываясь на собственном опыте и ограничиваясь собственным сознанием. Родительское воспитание предопределено «слепыми зонами» их собственных родителей и тем, что родители способны предложить. Но потребности ребенка не всегда соответствуют родительским, и хотя часто они совпадают, скорее всего, есть и такие потребности, которые остаются незамеченными или неудовлетворенными. За несколько месяцев терапии «слепая зона» Крейга стала яснее: он не замечал других людей, потому что они были скрыты от его глаз из-за отсутствия диалога с родителями. Увидев это, он начал замечать, как усвоенная им самодостаточность порой ставит его в тупик. В детстве он не знал границ и усваивал уроки с трудом:
«В детстве родители позволяли мне самому определять время отхода ко сну. Они никогда не спрашивали, сделал ли я домашнее задание или почистил ли зубы. Они говорили, что „доверяют мне“, но я даже не доверял себе! Я не знал, как правильно поступить, и поэтому всю ночь сидел за PlayStation, просто потому что мог позволить себе это. Я не высыпался, мне было трудно сосредоточиться в школе. Всех моих друзей родители в этом смысле очень контролировали, и одноклассники страшно завидовали мне, но мое положение не было похоже на свободу. Я не чувствовал себя свободным, я чувствовал себя потерянным и одиноким».
Крейг с двадцати лет начал экспериментировать с алкоголем и наркотиками[3] и заводить отношения, которые он назвал бы безрассудными. Он рассказал мне, что не поступил в университет, потому что не хотел влезать в долги, но, оглядываясь назад, заметил, насколько по-другому сложилась жизнь его младшего брата, образование которого финансировал «банк мамы и папы». Крейг не любил просить о помощи, но все равно чувствовал несправедливость, когда родители помогали его брату. Из-за своей неудовлетворенности ситуацией он иногда казался слишком токсичным, и родители называли его кактусом – колючим и тяжелым для окружающих. «Конечно, я был чертовым кактусом, – размышлял он во время нашей беседы. – Я был создан для того, чтобы обходиться без помощи и в то же время заботиться о себе».
Многочисленные перспективы
Не все было так плохо. Как и обычно, мы с Крейгом сосредоточились на том, в какой помощи он нуждался, но стоит признать, что в его выученном поведении были и свои плюсы. Его способность выживать, как кактус в эмоциональной пустыне, помогла ему выработать стойкость, и эта стойкость в дальнейшем останется сильной стороной, на которую он сможет опереться. Ему просто нужно было увидеть другие варианты, чтобы иметь возможность выбирать, тогда его «слепая зона» не спровоцирует его на унизительные реакции или использование грубой силы. Он начал с того, что откровенно поговорил с женой о том, что его беспокоит, а когда его дети высказали свое мнение, он выслушал их и попытался понять их точку зрения, а не застрял в своей собственной правоте. Он перестал беречь свою команду от трудностей, которые испытывал их бизнес, и стал чаще вырабатывать с ней совместные решения. Это все не высшая математика, но такие небольшие изменения принесли Крейгу огромное облегчение, как это часто бывает в терапии «слепых пятен». Коррекция происходит с помощью нескольких изменений и мягкого сдвига перспективы, иногда на несколько градусов, но траектория, которую она задает, может изменить всю жизнь.
Крейг с трудом понимал, когда ему нужна помощь, но по-другому относился к помощи, когда дело касалось других людей, поэтому в итоге мы использовали его собственную логику против него самого, чтобы дать ему возможность измениться.
«Итак, если вы с чем-то боретесь, кого вы вините?» – спросил я его.
«Себя. Это моя ошибка, если я не справляюсь. Я бы никогда не стал перекладывать эту проблему на кого-то другого».
«А если бы кто-то из вашей команды испытывал трудности, кого бы вы тогда винили?» – спросила я.
«Ха! – Крейг рассмеялся, поняв, к чему я клоню. – Я бы тоже винил себя за это. Это моя вина, что я не заметил и не организовал более эффективную поддержку. Я всегда говорю людям, что хочу знать, есть ли у них проблемы».
«Значит, когда дело доходит до распределения ответственности, – улыбалась я, – нет абсолютно никого, кто поддерживал бы вас самого?»
Он улыбнулся в ответ, поняв, чего ему не хватало – проявления к себе той же доброты, которую он проявлял к другим.
Это новое понимание дало Крейгу не альтернативную «правильную» точку зрения, а множество перспектив – обе/и, а не либо/либо. А если есть больше одной возможности, то и истина должна быть не одна. Крейг больше не должен был уметь и знать все на свете, и могли быть случаи, когда он сам искал поддержки, так же как и предлагал ее другим, когда они в ней нуждались.
Он ушел с осознанием и пониманием, получив через терапевтические отношения поддержку, которой, как он сам даже не подозревал, ему не хватало, и редкую возможность положиться на другого человека и укрепить доверие с ним. Если бы мы проигнорировали «слепую зону» и сразу перешли к копинг-стратегиям, которые, как он думал, ему нужны, мы могли бы по ошибке нагрузить его дыхательными техниками или моделями тайм-менеджмента и упустить реальную потребность – возможность хоть раз не идти в одиночку.
Перемены или принятие?
В общем и целом жизнь предлагает нам два варианта, независимо от профиля нашей «слепой зоны»: изменить что-то или принять это. Не факт, что любой из этих вариантов будет легким. Но если мы не сможем признать, что выбор именно таков, и не примиримся с этими вариантами, мы можем попасть в липкую глухомань сопротивления, в которой мы чувствуем себя неспособными изменить ситуацию, но в равной степени не можем принять ее такой, какая она есть. Это устойчивое пространство – питательная среда для стресса и тревоги. Жить сопротивляясь – все равно что заводить двигатель, не включая передачи. Мы сжигаем топливо и никуда не едем.
«Слепая зона» Крейга не позволяла ему увидеть, что есть какой-то другой вариант, кроме как просто продолжать жить как есть. Он боролся за то, чтобы смириться с картиной, которую она ему представляла, в которой он – личность, связанная с самостоятельностью и лидерством. Крейг искал способы снять напряжение, используя физические упражнения, чтобы отвлечься, и медитацию, чтобы успокоиться. И то и другое может быть полезно в подходящих обстоятельствах, но Крейгу не нужно было искать способы и дальше терпеть существующее положение вещей, ему нужно было увидеть перспективы и изучить возможность перемен. Он игнорировал все это, пока язва желудка наконец не заставила его обратить внимание на стресс, к которому он привык, и не побудила его искать альтернативу неустанной самодостаточности, на которую он полагался раньше. Он уже отточил впечатляющий набор жизненных навыков, а теперь у него появилась возможность получить помощь, поддержку и руководство. Именно этого ему так не хватало. До сих пор его «кактусовая часть» хорошо акклиматизировалась в некоторых враждебных условиях, но он упускал возможность найти более благоприятный климат и изменить ситуацию, чтобы построить жизнь, более легкую и полную поддержки.
Добровольно или по собственному желанию?
Гладиаторы часто упрямятся до последнего, когда все идет не по плану, и могут создавать сопротивление в своем теле, что приводит к проблемам в дальнейшем и мешает им ясно мыслить об альтернативах. Наша нервная система не любит неожиданностей и не любит, когда ее принуждают к чему-то. Когда нам приходится подстраиваться под чьи-то желания или когда с нами происходит что-то, идущее вразрез с нашими желаниями, наша амигдала – область мозга миндалевидной формы – срабатывает против предполагаемой угрозы, а наша нервная система включает автоматическую защиту, независимо от того, соразмерна она обстоятельствам или нет. Это означает, что, пока мы неохотно заставляем себя быть кем-то, кем мы не являемся, или делать что-то против своей воли, нам не только приходится тратить энергию на то, чтобы быть такими или делать это, но и сжигать топливо в бесполезном сопротивлении. Хронический стресс низкого уровня поддерживает гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковую ось (HPA) в активированном состоянии и заставляет нас быть начеку, работать на повышенных оборотах, но не включая передачу, и мы никуда не двигаемся. Со временем это может привести к проблемам со здоровьем – повреждению кровеносных сосудов, повышению кровяного давления – и увеличению риска инфаркта или инсульта, или спровоцировать накопление жировой ткани, что приведет к ожирению.
Напротив, если наша нервная система воспринимает действие как добровольное, она не оказывает никакого сопротивления и ориентирует нас на выполнение задачи – как правило, с более открытым умом и более творческим подходом к решению проблем. Не важно, Гладиатор вы или нет, но, если вы иногда чувствуете, что застряли в шаблоне сопротивления, вы можете начать освобождаться от него, просто добровольно принимая участие в предстоящих задачах. Попробуйте сказать «Я выбираю» вместо «Я должен» и заметьте, как меняются ощущения в вашем теле, даже если задача не доставляет вам удовольствия.
Терапия принятия и ответственности, разработанная в 1980‑х годах Стивеном Хайесом [2], использует этот принцип для создания эмоциональной открытости и возвращения нас к гармоничным отношениям с нашими чувствами и опытом, даже если все происходит не так, как нам хотелось бы. Поэтому в следующий раз, когда вы окажетесь в пробке и почувствуете, как колотится сердце и напрягаются мышцы, вспомните, что ваш мозг не знает разницы между этим видом стресса, не угрожающим жизни, и чем-то гораздо более серьезным. Попробуйте быть там добровольцем, найдите в себе немного сочувствия и посмотрите, сможете ли вы принять истинность ситуации. Вам все равно придется там быть, так что можно и расслабиться в ожидании.
Чего вам не хватает?
Изменить или принять, но не сопротивляться.
Подумайте о ситуации, которая причиняет вам страдания. Например, отношения с кем-то из членов семьи кажутся вам тяжелыми или вы хотели бы что-то изменить в них.
Затем подумайте, стоит ли перед вами задача измениться или принять ситуацию.
Например, если вы чувствуете, что терпите или принимаете все как есть, все глубже погружаетесь в себя, чтобы справиться со стрессовыми ситуациями, или берете на себя единоличную ответственность за свой дистресс, возможно, вы забыли о возможности перемен, которая затерялась в вашей слепой зоне.
Если это так, спросите себя: «Как я хочу изменить ситуацию и каким образом?» Хотите ли вы больше времени и пространства для себя? Принятие требований вашей семьи в том виде, в котором они предъявляются вам, вызывает у вас стресс? Придумайте альтернативу, которая будет работать на вас,– может быть, это будет еженедельный телефонный звонок вместо постоянного общения вживую. Или вам нужно изменить представление семьи о том, какую роль вы будете играть, когда соберетесь вместе, и предложить способы разделить обязанности, которые когда-то были вашими?
С другой стороны, если вы постоянно пытаетесь что-то изменить в своей ситуации, но ничего не получается или вы не находите покоя в происходящих изменениях, возможно, вам нужно искать принятие. В этом случае задайте себе другой вопрос: с чем вам нужно смириться и что или кто может помочь вам отпустить ситуацию? Понимание того, что ситуация временная, может помочь вам найти компромисс или обратиться за дополнительной помощью. Это поможет вам принять то, что люди сами делают свой выбор и живут своей жизнью, и почувствовать меньшую ответственность за результаты.
Пример из практики
Мо: Мост
«Слепые зоны» Роны и Крейга возникли из-за недостаточного контроля в их семье в детстве, что привело их к нездоровым отношениям и чрезмерной ответственности и самостоятельности. У Мо все было совсем по-другому. Чрезмерный контроль, который он испытал в детстве, создал «слепую зону» вокруг власти, что сделало его уязвимым для насилия.
Мо пришел на терапию, когда у него возникли проблемы с партнершей. Им больше не было комфортно друг с другом, а жизнь превратилась в череду споров и домашних дел с тех пор, как они стали жить вместе. По словам Мо, он «унаследовал» семью в возрасте двадцати пяти лет, когда переехал к своей партнерше, женщине, у которой было трое детей от предыдущих отношений. Одна из дочерей была ненамного младше Мо, и ему было трудно найти свое место в семье.
«Младшая, ей двенадцать, она в порядке. Но средняя, Эми, – это что-то невозможное. Она хочет, чтобы я везде ее возил на такси, оставляет за собой беспорядок по всему дому, и в итоге убираю его я. Когда она занимает деньги, то никогда их не возвращает. На днях я услышал ее разговор с младшей сестрой, и она назвала меня своим рабом. Это было просто ужасно».
Он объяснил, что, когда старшая дочь партнерши поступила в университет, ему это тоже было неприятно, потому что, когда они навещали ее, Мо казалось, что это он должен был сидеть в студенческом союзе, смеяться с друзьями и строить планы. Учеба в университете никогда не была вариантом для Мо, который бросил колледж, когда его родители развелись и маме понадобились деньги. Во время наших занятий Мо постепенно начал собирать воедино опыт, который он пережил в детстве: и то, как он относился к детям своей партнерши, и то, почему он научился быть Мостом и почему их поведение так сильно его беспокоило. Все дело в том, что они напоминали ему о ребенке, которым он никогда не был.
С самого раннего детства Мо знал, как важно, чтобы его отец был счастлив. «Когда он звал меня ужинать, у меня было всего десять секунд, чтобы вымыть руки и оказаться за столом, иначе меня ждал ад!» Он вспоминает случай, когда был в наушниках в своей комнате и понял, что пропустил звонок на ужин, только когда отец ворвался в его спальню и швырнул тарелку с едой об стену.
В детстве его мать придумывала оправдания для отца, упоминая в качестве причины денежные проблемы или стресс на работе. Она тоже ходила за ним по пятам, и оба передвигались по дому как тени, стараясь не провоцировать отца и не выходить за рамки дозволенного.
Когда мы разобрались с этим, то обнаружили, что за «слепой зоной» Мо скрывались два прочно укоренившихся убеждения. Первое означало, что он смирился с тем, что власть принадлежит другим людям. Будь то романтический партнер, друг или руководитель, они будут командовать, а Мо – подчиняться. Второе означало, что бросать вызов власти опасно, и поэтому такого бросания следует избегать любой ценой. Для Мо это была двойная ситуация: он не осмеливался бросить вызов авторитету, но, храня молчание, никогда не мог проверить правильность своих предположений. Размышляя о том, как его прошлое влияет на него в настоящем, он сделал весьма глубокое наблюдение.
«Дело в том, – сказал он, – что если в вашем доме, когда вы росли, был злой человек, то, думаю, такой человек всегда будет в вашем доме».
Он не говорил это буквально, но имел в виду страх перед гневом, который травма прячет в «слепой зоне». Страх перед вспыльчивостью отца отбрасывал длинную тень, и это заставляло его ходить на цыпочках по жизни еще долго после того, как угроза миновала.
Отделение прошлого от настоящего
Мо описывал разницу между домом, в котором он вырос, и домом, в котором он живет сейчас; как он ходил на цыпочках вокруг отца и старался быть рядом с мамой и как дети его партнерши, напротив, казалось, правили всем.
Я объяснила, что в детстве он приспосабливался, чтобы обезопасить себя, оставаясь маленьким и покладистым. В то время у него не было сил бросить вызов вспыльчивости отца и выйти из воды сухим. Он не имел той безопасности, которая была у детей его партнера, умеющих переходить границы и требовать внимания. Но я также объяснила, что он продолжает жить по правилам «слепой зоны», в которых больше нет необходимости. Он по-прежнему уступал власть любому, кто ее требовал, и плыл по течению, если это позволяло избежать конфликта. Он перекладывал на других ответственность за принятие собственных решений, и в результате люди использовали его в своих интересах.
Партнерша Мо была любящим, заботливым человеком. Ей было неприятно видеть, как он расстраивается, но она, как и его собственная бессильная мать, не могла вмешаться и осудить неподобающее поведение, когда люди плохо обращались с ним. После развода она сама страдала от «слепых зон», обвиняя себя всякий раз, когда ее дочери были несчастны, и уступая их требованиям, никогда не заступаясь за Мо, когда одна из них выходила из себя. В то же время, когда мы вместе стали разбираться в ситуации, Мо смог понять, что Эми (средний ребенок в его новой семье) сама испытывает трудности. Она была пятнадцатилетней девочкой, осознающей себя, испытывающей давление школы и меняющихся дружеских отношений, и, в отличие от отца Мо, уж точно не была наделена властью. Мо воспринимал ее как хулиганку, хотя на самом деле именно она нуждалась в помощи. Ситуация была не такой, как в его детстве, и именно этого различия Мо не хватало.
Для Мо было освобождающим осознание не только того, что его чувства имеют смысл, когда он оглядывается назад, но и того, что теперь его жизнь стала другой и старые правила больше не действуют – в его доме (или в его голове) нет злого человека, вокруг которого он должен ходить на цыпочках. Освободившись от оков издевательства и обиды, он нашел новые способы взглянуть на ситуацию, которые помогли ему сделать другой выбор, опираясь на свободу воли.
По окончании терапии, чувствуя себя равным в отношениях, Мо мог принимать решения, основываясь на том, что было для него наиболее подходящим. Ему не нужно было уступать, но и не нужно было доминировать. Он не считал, что автоматически не прав, но и не настаивал на том, что его путь правильный. Слово «подходящий» стало одним из тех, на которые мы ориентировались во время наших занятий, чтобы помочь ему принимать решения, которые были бы приятными и уважительными для всех участников. Это улучшило его отношения с Эми, поскольку он смог одолжить ей денег, составив план возвращения, который устраивал их обоих. А его партнерша была благодарна ему за то, что он окликнул ее, когда она поддалась своей «слепой зоне» и исходила из чувства вины перед девочками. Таким образом, он помог ей увидеть, что она упускает, а также найти подходящие решения.
Пересмотр отношений
Мо воспользовался новым положением дел, чтобы перестроить свои отношения дома. Он спорил с Эми, когда она переходила границы, и использовал свое новое понимание для установления границ, вместо того чтобы сдаваться. В пятнадцать лет неповиновение Эми было частью ее здорового развития, но у Мо не было такой возможности, и, как и Роне с ее мужем, Мо было чему поучиться у Эми – главным образом тому, как безопасно встраивать свою точку зрения в диалог.
Мо также преодолел свой страх перед конфликтом с партнершей и выразил недовольство существующим положением вещей. Она была кормилицей и ценила его помощь с детьми, но он хотел реализовать свои собственные амбиции. К моменту окончания терапии он поступил на заочную форму обучения по специальности «разработка программного обеспечения» и с нетерпением ждал возможности вернуться к своему увлечению, которое он давно отодвинул на задний план.
«Знаете, в тот день, когда мой отец швырнул тарелку об стену, – сказал он на нашей заключительной сессии, – я разрабатывал какую-то очень крутую программу. Вот почему я не слышал, как он кричал. Я подумал, что теперь, когда я преодолел боль того момента, я могу вернуться к программированию и закончить работу». Он улыбнулся, и я думаю, что мы оба почувствовали исцеление, которое только что произошло.
Контекст сострадания
Следующим шагом для моих клиентов, после того как они выявили причину своей «слепой зоны», может стать использование их нового осознания для того, чтобы подумать о переживаниях своих родителей. Например, когда Мо достиг этой стадии, я предложила ему подумать о том, какой могла бы быть жизнь, если бы его отец пришел на терапию, и выяснить, могли ли бы мы обнаружить «слепые зоны», которые привели отца Мо к тому, что он стал таким Гладиатором в жизни.
«Возможно, – предположил Мо, – будучи иммигрантом в этой стране, ему пришлось бороться за все, что он получил». Попытка сострадания к отцу также помогла Мо увидеть правду в его поведении – это были защитные действия человека, боящегося потерять уважение и контроль. Когда правила основаны на страхе, они могут быть неверными, и Мо смог использовать это осознание, чтобы отпустить эти старые послания.
Клиенты часто оправдывают или игнорируют влияние слов или действий своих родителей, потому что чувствуют себя неблагодарными или нелюбящими, если находят в них недостатки или высказывают критику. Большинство клиентов любят своих родителей и ценят их усилия, но любовь и объективность не исключают друг друга, и если мы не позволим себе критиковать жизнь, то как мы узнаем, чего следует больше или меньше делать в будущем? Я мотивирую своих детей критиковать меня как родителя. Я не воспринимаю это как критику, но это отличная обратная связь, если я могу быть к ней открыта, когда моя дочь замечает, что я отвлеклась на свой телефон во время завтрака, или сын замечает, что я мало внимания уделяю его спортивным занятиям. Это не значит, что я смогу каждый раз быть такой, как им нужно, потому что жизнь все равно будет мешать. Но мы сможем поговорить об этом, и я надеюсь, что мое несовершенство даст им право также быть несовершенными и возможность следовать некоторым, но не всем моим примерам в той мере, в какой они сочтут нужным.
Я предлагаю это как способ также поразмышлять над выбором ваших родителей, их ситуациями, тем, как жизнь иногда мешала им, и тем, как это повлияло на вас,– критиковать с состраданием, а не с осуждением. Заметить, что они были правы или не правы, и, как следствие, теперь вы можете быть более разборчивы в том, какие их уроки вы возьмете на вооружение, а какие, возможно, захотите оставить в прошлом.
Чего вам не хватает?
Уместное кажется лучше, чем правильное.
Перспектива – это не поиск абсолютов добра и зла, не замена одной «слепой зоны» на другую – это вопрос уместности. Когда мы избавляемся от «слепых зон», нам нужно отбросить мысль о том, что то, как мы всегда поступали в прошлом, – правильно, а то, как поступают другие, – неправильно. Гораздо разумнее признать, что существуют версии правильности, которые сопровождаются контекстом и оговорками, и что ближе всего к следующей правильной вещи мы можем подойти, если будем искать то, что уместно. Чтобы прийти к этому равновесию, я прошу клиентов задуматься над следующим вопросом: что, с точки зрения баланса, является наиболее актуальным, соответствующим цели и уместным?
—Сбалансированным, потому что учитывает все стороны.
–Актуальным, потому что основано на «здесь и сейчас», а не на «там и тогда» (если воспользоваться фразой из гештальт-терапии).
–Соответствующим цели, потому что данная ситуация уникальна и требует подходящего решения.
–Уместным, потому что цель разумна, а не праведна.
Вопрос не требует правильных действий и не нагружает ответственностью за ответ, если ваш собеседник не согласен. Это вопрос, который фокусирует нас на настоящем, а не на прошлом, на конкретной ситуации, а не на универсальном варианте жизни. Он нацеливает нас на подходящее, а не на идеальное, и учитывает все существующие истины, стремясь к балансу. Я говорю клиентам: «Вы поймете, когда достигнете этого, потому что внутри вас что-то изменится. Вы почувствуете легкость, которая означает, что, даже если это не тот результат, которого вы хотели, с ним можно жить. Даже если есть минусы или недостатки, вы чувствуете себя умиротворенным и „конгруэнтным“» [4] – состояние, которое психолог Карл Роджерс считал необходимым для «самоактуализации» или реализации нашего человеческого потенциала. Это пространство уместного, и для тех, у кого есть «слепая зона», оно может быть невероятно освобождающим.
Попробуйте сами. Если вы не знаете, как поступить в конкретной ситуации, или вам нужно принять решение, или вас беспокоят отношения, спросите себя: «Что здесь уместно?», подбирая ответ в соответствии с этими четырьмя пунктами. И вы получите свой следующий правильный поступок.
Пример из практики
Карин: Ловкач
Когда Карин пришла на терапию, она готовилась к свадьбе, у нее был стресс и сомнения. Она выходила замуж за человека, который нравился ее семье, но Карин сомневалась в нем на протяжении трех лет отношений.
Подготовка к торжеству была напряженной, все шло не так, как хотелось бы матери Карин. Последней проблемой и последней каплей стал план свадебного застолья. Карин постепенно изматывали требования матери в течение последних нескольких месяцев, она не раз меняла дату и место проведения свадьбы. Пригласила в качестве подружек невесты друзей семьи, которым мать дала обещания. Отказалась от своей мечты об английском послеобеденном чае в стиле «сельский сад» в пользу «курицы в корпоративном соусе», как она это называла. «Это более подходящий вариант», – говорила ее мама, и Карин закатывала глаза, но меняла поставщика, чтобы мама была довольна.
Теперь Карин совершила «смертный грех», удалив двух членов семьи из-за главного стола, куда посадила их мать. Карин сделала это, чтобы освободить место для своих старших друзей, которые проехали полмира ради этой свадьбы.
«Я сдаюсь, – сказала Карин. – Или я снова дам ей то, что она хочет, или мне пора сбежать!»
В каждой шутке есть доля шутки.
«А как насчет варианта, когда вы говорите „нет“?» – спросила я.
Карин беззлобно рассмеялась: «Это не вариант».
Она никогда не говорила маме «нет», всегда искала компромисс, некий вариант развития событий, который устраивал бы ее маму и Карин. Я слышала, как ее «слепые зоны» исключают возможность того, что ее потребности тоже могут быть важны или что властное присутствие мамы в ее свадебных планах может быть не совсем уместным. Карин не признавала влияния требований матери на нее и оправдывала ее поведение типичным невротизмом матери невесты.
Давать и брать
Неверное определение компромисса у Карин было вызвано «слепой зоной». Конечно, Карин могла сказать «нет» своей маме, но с раннего возраста она делала все, чтобы мать была счастлива; она превратилась в Ловкача, наблюдая, как ее мать управляет отцом и как он потворствует ей. «Счастливая жена, счастливая жизнь», – говорил он своим дочерям, подмигивая, когда их мать приказывала ему возиться в саду по выходным.
Ее мама вносила финансовый вклад в свадьбу, что, по мнению Карин, позволяло ей участвовать в этом событии. «К тому же, – продолжала она, – если мы будем ее радовать, это окупится для нас в долгосрочной перспективе. Мама сказала, что подумывает о том, чтобы помочь нам с депозитом на покупку дома».
Карин воспринимала эти отношения как «давать и брать», но для меня ситуация выглядела скорее так: обе стороны берут все, что могут получить, и ничего не отдают безвозмездно. Подобную схему я часто наблюдаю в семьях Ловкачей: торг, прикрытый компромиссом, но в конечном итоге каждый остается при своем мнении. Это происходит из-за коллективной «слепой зоны»; в итоге никто не просит напрямую о том, чего хочет, и никому не позволено говорить «нет».
Карин с детства приучили позволять маме брать то, что она хочет, а Карин, в свою очередь, приучила маму к тому, что ее требования будут выполнены. Такое влияние на нее оказывала не только мама. На работе Карин тоже рассказывала о ситуациях, когда ей предлагали повышение, а потом говорили, что придется подождать еще год. «Но за это время на меня возложили больше ответственности, так что, думаю, это своего рода компромисс. Верно?» Как это часто бывает в терапии «слепых зон», Карин начала замечать, что ее «слепая зона» проявляется в более широком смысле и причиняет ей страдания не только в одной этой ситуации. В ходе наших сессий она начала анализировать то, как люди относятся к ней на работе и в дружбе, и обнаружила много того, чего ей не хватало. Бывает полезно, когда клиент замечает «слепую зону», затрагивающую разные сферы его жизни, поскольку это дает ему возможность выбора и разные точки входа для решения самых разных проблем. Карин практиковалась в том, чтобы более открыто заявлять о своих потребностях на работе и в социальной жизни. Постепенно она обнаружила, что сказать «нет», хотя это и сложно, не так уж и невозможно, как она раньше считала. Мы отрабатывали с ней различные способы более четкого изложения своей позиции, словесно и письменно, и она сообщала о положительных результатах, обретая уверенность в себе.
«Я сказала, что не отказываюсь, но и не могу сделать это прямо сейчас», – сообщила Карин после разговора с коллегой, которая попросила ее о помощи.
«И как она это восприняла?» – спросила я.
«Нормально вообще-то. Она сказала, что это не срочно. Сейчас мне кажется глупым, что обычно я просто говорю „да“ и добавляю дело в свой список, даже не зная, насколько серьезна проблема».
В ходе наших занятий Карин поняла, что она была Ловкачом, который всегда искал новую возможность в жизни, извлекал выгоду из всего, что происходило, и действовал исподтишка, чтобы получить то, что хотел. Она шла на компромиссы, которые вовсе не были компромиссами; это были взаимно согласованные жертвы с ее стороны в надежде, что в конце концов они принесут пользу или откроют дверь к другой возможности. Неудивительно, что она так уворачивалась и петляла, ведь она училась у лучших: ее мама была оригинальным Ловкачом – или, возможно, они происходили из длинного рода Ловкачей. Ловкачи обычно лишены возможности общаться напрямую, и это может помешать им осознать, что их желание – это вообще желание. Мама Карин никогда не говорила, чего она хочет; она говорила «правильно», «лучше» или «так положено». Приглашение родственников за главный стол было представлено Карин как «то, что ты делаешь», а не как то, чего хочет ее мама. Таким образом, ее мама могла избежать прямого отказа и повернуть ситуацию так, что Карин было практически невозможно сказать «нет».
Карин делала то же самое, облекая требования мамы в компромисс, ища способы превратить свою краткосрочную боль в долгосрочную выгоду, пытаясь свести все к рациональному обоснованию, которое заменяло ее истинные чувства. Когда она отказалась от приспособленчества, которым занималась на протяжении всей жизни, то что она почувствовала? Разочарование от того, что никогда не получала желаемого без условий, и обиду, что не была достаточно важна для признания собственных прав. Это болезненное осознание было похоронено в «слепой зоне», но Карин поняла его важность и начала сопротивляться. Она излечилась от своей «слепой зоны», действуя в соответствии с истиной.
«Я сказала маме, что сделаю так, как она хочет, и изменю план застолья, но не потому, что это „так принято“ или „ничего страшного“, как она продолжала настаивать. Я сказала ей, что сделаю это, потому что она этого хочет и я готова ей это дать. Она была не в восторге от этого – видимо, правда ранит!»
Карин еще не сказала маме «нет», но она проясняла то, чему говорила «да»; по ее словам, она начала «перекладывать мамины потребности обратно на нее». Она признала, что в прошлом ее чувства игнорировались и она приспособилась к этому, найдя способы принимать это положение вслепую и вуалировать нежелательное поведение, превращая его в нечто оправданное. А еще она пришла к альтернативной точке зрения, которой ей не хватало: не чувства Карин были не в порядке, а ожидания ее мамы.
Равный вклад
Зачастую в отношениях между мужчинами и женщинами более 50 процентов работы лежит на Ловкачах. Они трудятся эмоционально и надеются получить прибыль, давая другим людям то, что они хотят, или находя лазейки и способы обойти проблемы, которые удовлетворяют некоторые их потребности, не разрушая отношений. Они мотивируют других людей занять удобные для них, самих Ловкачей, позиции, что может показаться манипулятивным, но если вспомнить, что это начинается в детстве, в период, когда ключевые отношения не выбираются, а назначаются, то на самом деле это просто умная адаптация. Они говорят себе, что те, кто просит, получают последними, или что они должны ждать своей очереди (которая никогда не наступает), или что они не заслуживают того, чтобы иметь желаемое. Карин шла на жертвы и держала свою мать на своей стороне, надеясь на ее постоянную поддержку и доброту, не потому, что была манипулятором, а потому, что не верила, что получит любовь, если не даст матери то, что та хочет.
Здоровые отношения между взрослыми людьми возникают на полпути или могут изменяться путем переговоров; в целом они складываются по принципу 50/50, хотя и с некоторыми взаимоуважительными моментами дополнительной поддержки или исключительных вознаграждений. Если одна из сторон не готова выполнять свою долю работы, то 50 процентов другой стороны будет недостаточно для поддержания связи, и из-за этого отношения могут разрушиться. Но разрыв контакта может быть настолько болезненным для Ловкача, что он будет продолжать упорно работать, чтобы сократить разрыв, даже если вся эмоциональная работа будет лежать на нем. Ловкачи упорно трудятся, чтобы заслужить одобрение окружающих, инвестировать в отношения и увеличивать награду за них. Они надеются получить больший кусок пирога, но все это время они имели право лишь на половину.
Порочные циклы
По своему опыту я могу сказать, что Ловкачи обычно берут на себя тяжелую ношу в отношениях, пока в один прекрасный день не перестают справляться с ней и вынуждены эмоционально отстраниться. Карин рассматривала побег как физическое бегство, но в эмоциональном плане Ловкачи могут бежать самыми разными способами. Они могут попытаться уйти от источника своих бед, избегая телефонных звонков или забывая отвечать на сообщения. Или, в более отчаянные моменты, я вижу Ловкачей на грани эмоционального срыва, в последней попытке сорваться с крючка и наконец-то получить хоть какое-то послабление.
Когда Ловкач уже не в состоянии принять то, что от него требуют, или увеличить то, что он готов дать, игра в перетягивание каната рушится, и в итоге он может выплеснуть свою досаду и разочарование таким образом, что произойдет разрыв, которого он пытался избежать. Либо он разрывает связь, либо возникающий стыд подавляет его чувства, и он снова начинает плясать под чужую дудку. Временами разочарование Карин вырывалось наружу, что казалось ей неестественным. Она нарушала длительные периоды подчинения внезапными эмоциональными вспышками, в которых говорила то, что не имела в виду, на что ее мать обижалась. В результате Карин было стыдно за свои резкие слова, и она снова и снова искала прощения и одобрения матери. Для профиля, предпочитающего спокойствие, в модели подавления и реагирования Ловкачей есть жестокая ирония, которая, кажется, вносит драму и разочарование в их мир.
Благодаря нашей совместной работе Карин пришла к выводу, что не ее мама заслуживает дополнительных усилий, а именно Карин – ведь это ее свадьба, в конце концов. А когда ее сестры встали на сторону матери и сказали Карин, что она ведет себя эгоистично, они получили неожиданную реакцию. Карин воспользовалась своим новым осознанием, чтобы более убедительно изложить свою позицию. «Я сказала им, – поведала она с гордостью, – что это моя граница. И вы не обязаны с этим соглашаться. Я не несу ответственности за вашу реакцию».
Карин постепенно училась принимать то, что у других людей своя точка зрения на происходящее, и обретала уверенность в том, что может терпеть их недовольство. Она все чаще и чаще прибегала к уже использованным словам, когда сестры обвиняли ее в эгоизме или мать говорила, что она совершает ошибку. Вместо того чтобы вникать в суть их претензий или пытаться переубедить их с помощью логики или сочувствия, она занимала промежуточную позицию, заявляя: «Мы видим это по-разному, и я с этим согласна». Для Карин было крайне важно понять, что сила приходит не через принятие других, а через принятие себя.
Это помогло, когда она научилась проверять чужие мнения и задавать себе вопрос: «Это тот человек, к кому бы я уверенно обратилась за советом?» Если нет, мнение этого человека становилось не важным, и его можно было исключить из зоны своего внимания.
Установите свой север
Карин приняла то обстоятельство, что ее семья будет смотреть на вещи иначе, чем она, и начала находить утешение в этой разнице; в конце концов, их моральные компасы были настроены на разный север. Когда сестры сказали, что не выбрали бы для нее то свадебное платье, их несогласие не вызвало у нее разочарования или сомнения в себе, а придало ей новую уверенность.
Возможно, у вас есть отношения, в которых вы перетруждаетесь, или кто-то, чьего одобрения вы добиваетесь. Я часто советую своим клиентам: если вы не обращаетесь к кому-то за советом, значит, вам не нужно прислушиваться к его мнению. А если он критикует ваше решение, что ж, это может убедить вас в том, что вы идете по верному пути. Спросите себя, нужна ли вам жизнь вашего советчика. Если ответ отрицательный, значит, вам нужно выбрать путь, отличный от его пути.
Ловкачи всегда оставляют себе пути для отхода, никогда не сжигают мосты и не закрывают двери. Но чтобы поддерживать это хрупкое равновесие, когда все в порядке, им приходится постоянно жить чужой жизнью и упускать возможность реализовать свои собственные цели и приоритеты. Ловкачам (и Мостам), возможно, необходимо создать дистанцию между своим детским опытом и взрослой реальностью, чтобы они могли обрести индивидуальность и выбрать свои собственные чувства, а не чувства всех остальных, и установить свой верный север.
Какую бы «слепую зону» вы ни создали в раннем детстве, она, несомненно, будет влиять на другие сферы вашей жизни сегодня. Возможно, отношения с другом требуют вашего анализа и вы предпочли бы отношения на равных. Или вы можете быть другом, который заботится обо всех остальных, потому что ваши отношения не соотносятся с вашими потребностями. Каждая «слепая зона» искажает наше восприятие реальности и может повлиять на то, как мы создаем и разрушаем наши дружеские отношения. Об этом мы узнаем в следующей главе.
Что вы упускаете?
Не соглашайтесь на то, на что вы не согласны.
Если вы заметили, что делаете эмоциональную работу за всех остальных и при этом истощаете себя, посмотрите, что произойдет, если вы повернете назад. Как и у Карин, это может быть сделано путем пересмотра фактов. Может быть, вы всё еще готовы сделать ту или иную вещь, потому что она важна для другого, но не считаете нужным наводить дополнительный лоск, притворяясь, что чувства взаимны или что выгода ощущается вами одинаково. Пригласите оппонента к диалогу и выскажите свою точку зрения.
– Допустим, вас позвали в какое-то место, которое вам не нравится. Вместо того чтобы сказать: «С удовольствием!», вы можете объяснить: «Мне не очень хочется туда идти, но ты очень важен для меня, и я буду рядом, чтобы поддержать тебя».
– Или такой вариант: «Я приду, потому что знаю, как это важно для тебя, но не согласишься ли ты в следующий раз пойти со мной?..»
– Или так: «Я хочу быть там, потому что ты мне небезразличен, так что, может быть, я приду пораньше и уйду пораньше. Ты не против?»
Поначалу это может показаться неловким, но хорошая новость заключается в том, что, сдерживая свою активность, вы освобождаете пространство, где они могут выйти вперед и встретить вас там, где вы есть, а не там, где они привыкли вас видеть. Конечно, они могут и сами решить не идти навстречу, и тогда у вас останется выбор относительно будущего этих отношений, но, по крайней мере, он будет честным, а не запрятанным в дальний угол.