— Трифон?
— Привет, Андрей! Добрался?
— Да. Устал немножко. Пойдём к нам — поужинаем.
— Спасибо, — улыбнулся Трифон. — Я уже.
— Отец к тебе заезжал? — спросил я. — Ты посмотрел его порез?
— Ничего серьёзного, — кивнул Трифон. — Но пару стежков я наложил. Через две недели пусть сходит в больницу, там снимут швы. Шрам, конечно, останется, но это пустяк.
— Спасибо, — сказал я.
— Пустяки, — ответил Трифон. — Я по другому делу.
Он помолчал, а я внутренне напрягся.
— Хорошо бы твоему отцу бросить курить.
— Что-то серьёзное? — враз охрипнув, спросил я.
— Пока нет, — ответил Трифон. — Но кое-что беспокоит. Анализы на онкомаркеры он когда-нибудь сдавал?
— Четыре месяца назад.
— Вот как? — удивился Трифон. — Ага…
— Это я настоял.
Я не видел причин скрывать от Трифона правду. Он и так знал обо мне достаточно.
— В прошлой жизни он…
Я замолчал.
— Сколько осталось? — безжалостно спросил Трифон.
— Ещё два с половиной года.
— Понятно. Что ж… Сейчас никаких признаков нет, я бы заметил. Но анализы сдавайте регулярно. И пусть бросит курить.
— Да как его заставишь? — с горечью спросил я.
— Придумай. Если что — сразу сообщи мне, договорились?
— Хорошо.
— Ладно, пойду я.
Трифон поднялся с завалинки.
— Завтра вставать рано. Работа. Спасибо, Андрей, что вытащил меня сюда из леса.
Мы с Трифоном молча пожали друг другу руки.
Рано утром я отвёз отца в Волхов — ему нужно было выходить на работу. А когда вернулся — генерал и Владимир Вениаминович сидели за столом.
— Андрей Иванович, — без предисловий начал психотерапевт. — Нам нужно обстоятельно поговорить.
Не отвечая, я пощупал чайник — горячий. Налил себе чая в кружку, отрезал хлеба и положил на него кусок жареного мяса. Пододвинул табурет и тоже сел за стол.
— Давайте поговорим.
— Первый вопрос — вы не передумали насчёт сотрудничества?
— Нет, не передумал, — твёрдо ответил я.
— И по-прежнему нам доверяете?
— Да.
— Тогда расскажите — что вы предлагаете?
Я сделал глоток чая.
— Я предлагаю создать что-то, вроде небольшого общества людей, которые будут держаться вместе. У каждого из нас есть родные и близкие. Есть полезные связи, которые могут пригодиться, когда… когда наступят трудные времена. Если мы будем держаться вместе, действовать организованно — у нас гораздо больше шансов пережить то, что случится, без больших потерь.
— Согласен, — кивнул Георгий Петрович. — Впрочем, об этом мы говорили и в прошлый раз. Ваше предложение очень разумно. Но у нас недостаточно информации. Пока мы знаем о будущем только с ваших слов — обрывки, клочки. Смутная общая картина, и очень мало конкретики.
— А чего вы хотите? — спросил я, прямо глядя на генерала.
И тут заговорил Владимир Вениаминович.
— Послушайте, Андрей Иванович! Изучением памяти физиологи занимаются уже долгие годы. Они установили массу любопытных фактов. В частности, известно, что человек никогда не забывает то, что видел, или слышал. Даже если сознательно он не может вспомнить какую-то информацию — всё равно она надёжно хранится в его памяти. И специалист способен эту информацию извлечь.
— А вы — специалист.
Я не спросил это, а сказал утвердительным тоном.
— Да, я специалист, — кивнул Владимир Вениаминович. — Сразу хочу предупредить. Если вы согласитесь — понадобится не один сеанс, и даже не десять. Возможно, нам придётся несколько раз возвращаться к важным моментам вашей жизни. И да — я буду знать о вас абсолютно всё. И о прошлой вашей жизни, и о теперешней. Если вы доверитесь мне — то доверитесь полностью. Готовы?
Что ж, вот он и наступил — момент выбора.
Я неторопливо жевал мясо, запивая его горячим чаем. А генерал и Владимир Вениаминович молча ждали моего решения.
Наконец, я доел и поставил чашку на стол.
— А вы сможете сделать так, чтобы я снова помнил то, что вы раскопаете в моей памяти?
— Вы уверены, что это вам нужно? — вопросом на вопрос ответил Владимир Вениаминович. — Ведь какие-то вещи мы забываем просто потому, что не в силах помнить их.
Я покачал головой.
— Неважно. Я хочу знать.
— Ну, что ж…
Владимир Вениаминович сочувственно кивнул.
— Не знаю, вспомните ли вы всё. Но обещаю, что честно расскажу вам всё, о чём вы меня спросите. Годится?
— Годится, — ответил я. — Когда начнём?
— Думаю, прямо сейчас.
Глава 12
— Вы ведь занимались медитациями, Андрей Иваныч? — спросил меня Беглов.
Отпираться не было никакого смысла. Я пожал плечами.
— Да. После того, как заподозрил, что вы меня загипнотизировали.
— Хорошо, — неожиданно сказал Владимир Вениаминович. — Это нам поможет. Гоша! Мы с Андреем Иванычем пройдём в комнату. Посмотри, чтобы в течение часа нас никто не тревожил.
— Погодите!
Не то, чтобы я старался оттянуть неизбежное, но… Чёрт! Я именно старался оттянуть неизбежное.
— Владимир Вениаминович! У меня к вам ещё одна просьба!
— Слушаю, и постараюсь помочь, — невозмутимо ответил психотерапевт.
Видимо, он понял моё состояние и решил не давить.
— Помните, вы как-то рассказывали, что можете убедить человека бросить курить? Так вот, мне очень нужно, чтобы мой отец бросил!
— А сам он что говорит?
— В том-то и трудность, что он не хочет. Вы можете посоветовать — как убедить его обратиться к вам?
— Хм.
Владимир Вениаминович усмехнулся.
— Ничего сложного тут нет. Мы вместе обязательно что-нибудь придумаем. Я вам обещаю. А сейчас давайте перейдём к делу.
В комнате он предложил мне лечь на кровать.
— Так вам будет проще расслабиться. Да и тело не затечёт. Помните — мы с вами делаем общее дело. Это нужно не только нам, но и вам. Вам — в первую очередь. Пальцы ваших рук расслабляются и тяжелеют. Им тепло. Тепло поднимается выше. Теперь расслаблены кисти. Ещё выше. Руки расслабляются, вам лень шевелить ими.
Голос Владимира Вениаминовича стал тусклым, монотонным.
Словно неторопливое течение реки, подумал я. Представил себе реку с медленно текущей тёмной водой.
— Плечи расслаблены. Хорошо, очень хорошо. Вы ощущаете тепло в пальцах ног. Пальцы ног расслабляются. Вам хорошо. Дыхание ровное и спокойное. Мысли текут неторопливо, словно вода.
На тёмной поверхности реки заискрились солнечные блики. Лёгкий ветерок чуть коснулся кожи. Где-то выше по течению плеснула большая рыба.
— Ноги полностью расслаблены. Внимание рассредоточено. Вы ни о чём не думаете.
На ветру тихо шумел тростник. Кудрявые метёлки раскачивались над водой, роняя крохотные семена. Водомерки на длинных лапах бесшумно скользили вдоль берега.
— Всё ваше тело расслаблено. Вы спокойны. Вы слышите только мой голос. Только мой голос. Вспоминайте, Андрей Иванович!
Лёгкий поплавок из пробки качался на утренней ряби. Где-то вдалеке еле слышно рокотала моторная лодка. Пушистая синица с чёрным галстучком на жёлтой груди вспорхнула на ветку и звонко затенькала.
Я всмотрелся в тёмную толщу воды, и передо мной, словно смутные тени, поплыли давно забытые образы, запахи и вкусы…
День моего рождения. Мама с утра, конечно, напекла оладьев. Меня разбудил запах жареного теста — такой вкусный, что во рту немедленно собралась слюна.
Я вскакиваю с дивана в большой комнате и бегу умываться. Через минуту, не вытерев толком лицо, сижу на кухне и уплетаю горячие оладьи со сметаной.
Мама улыбается уголками рта.
— Вечером посидим по-домашнему. А в субботу позовём гостей — отпразднуем, как полагается!
С тех пор, как отца не стало, мама улыбается только так — незаметно, испуганно, готовая в любой миг погасить улыбку.
Как полагается — значит, придут родственники и знакомые. На столе будет стоять кастрюля отварной картошки и жареная курица. Дядя Женя откроет бутылку вина, разольёт всем по чуть-чуть. Родственники по очереди будут поздравлять меня, говорить, что я уже совсем вырос. Ещё бы — семнадцать лет! Тётя Валя — соседка из двадцать второй квартиры — заплачет пьяными слезами. Её муж, дядя Боря, тоже недавно умер, и с тех пор тётя Валя пьёт.
Вот так должно быть. Только ничего этого не будет. Потому что завтра утром по телевизору объявят о смерти Леонида Ильича Брежнева. Страна наденет траур. Какой тут день рождения? Не до веселья.
Ну, и хорошо, что сэкономили на курице, думаю я. Нам тогда и так несладко приходилось — на одну мамину зарплату.
В кухню вбегает заспанная сестрёнка Ольга. На лице — выражение детской обиды.
— Вы оладьи едите, а меня не разбудили! — чуть не кричит она.
Мама снова тихонько улыбается.
— Умывайся, и садись, егоза — тут на всех хватит.
Отдел кадров находится на первом этаже двухэтажного кирпичного здания. Оно стоит на полдороге от нашего дома к пешеходному мосту через станцию.
— Значить, работать решил? — спрашивает меня кадровичка.
Маленькая женщина с короткой стрижкой каре и ярко накрашенными губами. Она смотрит на меня с сочувствием и некоторым сомнением. Сомнение у неё профессиональное — не каждый день восемнадцатилетний парень приходит устраиваться путейцем. В этом возрасте, как правило, мечтают о другой карьере.
— А почему учиться не идёшь?
— Деньги нужны. Может, потом, поступлю на заочное — по профилю.
— Ну, хорошо. Василий Васильевич говорил про тебя. Держи — это направление на медкомиссию. Если по здоровью подойдёшь — возьмём тебя к нему на околоток.
Околоток — странное слово, старинное. Так в прошлом, девятнадцатом веке называли небольшой участок города. За порядком на этом участке присматривал околоточный полицейский.
Потом слово прижилось на железной дороге, да так и сохранилось даже при социализме.
Василий Васильевич — мамин знакомый — мастер одиннадцатого околотка. У него в подчинении две бригады — одна чинит пути в локомотивном и вагонном депо, а вторая занимается частью станции Волховстрой.