Вот и получается, что снова ко мне в дом приедет милиция и начнёт копаться во всех подробностях моей жизни. Чёрт его знает — что покажется им подозрительным! Но с той минуты мы все будем под пристальным наблюдением. И возможно — очень надолго.
Какова вероятность, что сам Жмыхин скажет кому-то про гранату?
Я обдумал эту возможность и решил, что она ничтожна. Хотел бы сказать — давно бы сказал.
Да и сказать он может, только признавшись, что сам подложил её. Или нет?
Тут мне в голову пришла новая мысль. А что, если Жмыхин объявит меня соучастником? У него и на это ума хватит. Или нет?
Чёрт с ним! Так и голову сломать недолго.
Как ни крути, а у меня было только два варианта.
Позвать Павла и затеять долгое и нудное разбирательство.
Или отнести чёртову гранату подальше и выбросить её.
Тщательно поразмыслив, я выбрал второй вариант.
Я оделся и пошёл в сарай. Выбрал из стоявшего там инструмента небольшую, но крепкую штыковую лопату. Ножовкой укоротил её ручку так, чтобы она помещалась в рюкзак.
Зимой в лесу лопата — очень полезная вещь. Надо ли расчистить место для костра, или снять пласт снега, чтобы поставить под ним капкан — обойтись без лопаты трудно. Я давно хотел сделать себе подходящий инструмент, а тут сама жизнь заставила.
Собрав рюкзак, я закинул на плечо ружьё. Выкрутил из гранаты запал, сунул гранату во внутренний карман куртки и вышел из дома.
До вечера ещё было далеко. Я дошёл до Песенки и повернул не направо — к озеру, а налево. Решил заодно прогуляться в верховья речки, проверить — как там поживает семья бобров.
Гранату я сначала думал закопать поглубже где-нибудь в лесной чаще. Но следы… Конечно, через день-два их наверняка засыплет снегом. Но до снегопада я не буду чувствовать себя в безопасности.
Поэтому я добрался до глухой болотистой заводи, сразу за бобровой плотиной. Ни один человек в здравом уме не полезет сюда да же по моим следам. Я и сам-то еле добрался до воды — высокие сапоги почти до верха голенищ утопали в снежно-грязевой жиже.
Лопатой я пробил тонкий лёд на поверхности заводи. Бросил гранату в воду. Запал отправился вслед за ней.
Я постоял минуту, а потом по своим следам выбрался на сухое место. Обошёл заводь по широкой дуге и вышел к каньону.
Обрывистые берега с нанесёнными ветром снежными козырьками производили странное сказочное впечатление. Между обледеневших камней ещё журчала вода — сильных морозов пока не было, и быстрое течение сопротивлялось холодам.
На противоположном берегу я даже сумел разглядеть ту самую нору, в которой летом устроил своё гнездо зимородок.
Раздумывая над сегодняшними событиями, я ощутил странное облегчение. Даже не сразу понял, в чём дело. А потом сообразил.
До сих пор я странным образом жалел Жмыхина и до некоторой степени чувствовал себя виноватым в том, что с ним произошло. Это было абсолютно нелогично, бессмысленно. Но что поделать с причудами совести?
Сегодняшняя находка избавила меня от чувства вины. Она наглядно показала, что Жмыхин был не жертвой своей слабости и трагических обстоятельств, а преступником, который хладнокровно планировал преступления.
Я представил, как он поехал ко мне, предварительно спрятав гранату в кармане. И с самого начала планировал подбросить её мне, а все его разговоры и мирном соседстве были просто для отвода глаз.
Не вышло. Но и жалеть Жмыхина не за что. Разве что порадоваться собственному везению.
Стайка снегирей выпорхнула из леса. Стряхнув с покачнувшихся веток снег, птицы расселись на ольхе, которая нависала с обрыва над речкой, и принялись деловито обкусывать замёрзшие серёжки. Я улыбнулся — до того снегири были похожи на пушистые краснобокие яблоки.
Посмотрел на часы — четвёртый час, скоро начнёт смеркаться. Пора было выбираться из леса обратно в деревню.
По скользким камням я осторожно перебрался на другой берег Песенки, вскарабкался на обрыв.
И сразу же обнаружил свежий волчий след, который вёл в сторону деревни.
Волк был один. Судя по размеру отпечатков и расстоянию между ними — крупный.
Я вспомнил зверя, который ушёл от меня во время облавной охоты. Скорее всего, это он и был. Хотя волки — не оседлые звери. Они кочуют по всему лесу в поисках пищи и за сутки легко могут преодолеть до ста километров. Силе и выносливости поджарого серого зверя позавидует любой атлет. Много часов волк может бежать ровной лёгкой трусцой, останавливаясь только для того, чтобы сделать пару глотков воды из ручья, или ухватить горячей пастью холодный снег. И не устанет, не растратит силы.
Двое волков легко загоняют взрослого лося. Они не бросаются на него, а просто преследуют, не дают остановиться и перевести дух, не дают пастись. И так до тех пор, пока лось не выбьется из сил и не сдастся беспощадным победителям.
Интересно было бы вернуться по волчьему следу назад — посмотреть, откуда пришёл зверь. Но время поджимало. Поэтому я вслед за волком направился в сторону деревни.
След пересёк прилегающее к деревне поле и довёл меня до самой дороги, всего в двух сотнях метров от крайних огородов Черёмуховки. Скорее всего, зверь подходил к деревне ночью — днём волк не рискнул бы выйти на открытое пространство.
На дороге след терялся в отпечатках автомобильных шин.
Я немного прошёл в обе стороны, надеясь понять, куда ушёл волк по дороге. Но других следов не нашёл.
На деревню стремительно опускались сумерки. Над печными трубами начал подниматься дым — хозяева готовили ужин и топили печи на ночь. А мне пора было ехать в Волхов за Катей.
Я специально выехал из Черёмуховки пораньше, чтобы повидать родителей и брата с сестрой. Заехать к ним вместе с Катей мы не успевали — всё-таки, электричка прибывала в одиннадцать вечера.
Печку я протопил заранее, тушёная картошка с мясом томилась в тёплой духовке, бутылка полусладкого грузинского «Киндзмараули» дожидалась своего часа в прохладном углу комнаты. Полы вымыты, на постели свежее бельё, пахнущее снегом — после стирки я сушил его на улице.
Я запер дом на замок, прогрел машину и неторопливо тронулся по раскисшей дороге в сторону Волхова.
Уже совершенно стемнело. Машина подпрыгивала на ямах, съезжала в грязь колеи, оставшейся от лесовозов — недалеко от Черёмуховки заготовляли лес.
Лучи света от фар то прыгали чуть ли не до макушек деревьев, то утыкались в рыжую грязь прямо перед машиной. Присыпанные снегом обочины белели, словно ограничительные бордюры.
Надо напомнить Фёдору Игнатьевичу, чтобы выбил грейдер в совхозе, подумал я. И тут же увидел в свете фар серую тень.
Волк мягко выскочил на дорогу и на секунду застыл. Возможно, он просто смотрел на машину, ослеплённый ярким светом. Но мне показалось, что зверь глядит сквозь лобовое стекло прямо мне в глаза.
Это продолжалось всего лишь миг. Волк оттолкнулся мощными лапами от грязи и исчез в кустах на другой стороне дороги.
Что-то многовато волков в округе. Не пора ли устроить облаву и на них?
Я решил сразу после праздников созвониться с Тимофеевым. Наверняка в обществе найдётся немало охотников, которые захотят потягаться с волком.
В охоте на хищника есть своя прелесть. Азарт усиливается тем, что добыча далеко не безобидна. Волк умён, силён и беспощаден. Перехитрить и одолеть его — совсем не простое дело.
Пожалуй, для начала я привлеку местных охотников. Надо точно выяснить — сколько волков бродит по округе, где они останавливаются на дневной отдых. И уже после этого планировать облаву.
— А можно я поеду с вами?
Серёжка, несмотря на свои почти уже шестнадцать лет, чуть ли не подпрыгнул от нетерпения.
— Ну, Андрюха! Пожалуйста!
Я прекрасно понимал брата. Узнав, что Таня переезжает в Черёмуховку, он просто не мог усидеть дома.
— Извини, Серый! — прямо сказал я. — Сегодня мы с Катей хотим побыть вдвоём. А вот завтра с утра приезжай на автобусе. А то приезжайте все вместе!
Я вопросительно посмотрел на маму.
— В деревне будет праздник. Конечно, не такой, как в городе, но собрание, кино и танцы с пирогами будут.
Мама покачала головой.
— Извини, Андрюша — в другой раз. Мы с папой уже идём в гости к тёте Люде с дядей Толей — помнишь их?
Ещё бы я не помнил!
В прошлой жизни дядя Толя учил меня водить машину. Нет, отец тоже иногда давал прокатиться, под хорошее настроение. Но именно дядя Толя взялся за моё обучение всерьёз.
У него был польский «Жук» — небольшой фургон с квадратными обводами и трёхскоростной коробкой передач. Фургон, понятное дело, не свой, а принадлежащий предприятию. Вот на этом неторопливом «Жуке» я и практиковался на загородных дорогах, а под хорошее настроение дяди Толи — и по окраинам Волхова.
Вообще, профессия водителя казалась мне тогда самой лучшей профессией на земле.
Посудите сами — ты один в кабине, в форточку врывается свежий ветер. Мотор послушно рычит, а ты едешь, куда захочешь, и под колёса автомобиля стелется серая лента шоссе! Вечером ты заезжаешь на территорию предприятия, паркуешь машину. Устало хлопаешь дверцей кабины, забиваешь пару партий в домино с мужиками под пиво или красное вино и идёшь домой. А наутро — снова машина, и ветер, и свобода!
Запах бензина и машинного масла казался мне тогда самым лучшим запахом на земле, а залетавшая в форточку «Жука» дорожная пыль заставляла чихать от счастья.
А вот теперь у меня совсем другая жизнь, но машина в ней тоже есть. И крутить баранку по-прежнему доставляет мне острое удовольствие.
— Ладно, мам! — сказал я. — Значит, в другой раз. А ты приезжай утром.
Я улыбнулся Серёжке.
— Думаю, Таня будет рада тебя увидеть.
— А у них большой дом? — спросил Серёжка. — Больше, чем во Мге?
Я пожал плечами.
— Наверное, нет. Но всё-таки — две комнаты. И дом новый. Да и старый дом останется за ними. Может быть, продадут — вот и будут деньги на Танину учёбу в институте.