Через год я вышла замуж за Мухаммеда бека. Как и мой первый муж, он лишен каких-либо чувств, а обладает лишь одной чувственностью. Но я не очень переживала, ибо ничего больше от мужа и не требовала.
Мухаммед бек искренно любил меня, но той любовью, которая была ему свойственна. Так было в течение целого года, и я чувствовала себя счастливой. Безоблачность моей жизни омрачалась только его дикой ревностью, которая привела к тому, что я была даже лишена возможности принимать у себя подруг и выходить из дому за покупками, так что это взял на себя мой муж. Но я прощала ему, считая, что он меня очень любит и хочет видеть меня счастливой. Однако, сидя дома в четырех стенах и не выходя на свежий воздух, я почувствовала себя больной. У меня появились раздражительность, сильные головные боли и смутная потребность плакать — все симптомы неврастении — болезни, которую наши невежественные женщины объясняют вмешательством злого духа и пытаются лечить заклинаниями.
Я переносила все потому, что муж любил меня. Но его любовь была непродолжительна, как всякая любовь, основанная на одной лишь чувственности и лишенная высоких и благородных идеалов. Вскоре он вернулся к своему прежнему образу жизни, к которому привык, будучи холостяком. Домой он возвращался только на заре, пьяным и потерявшим всякий человеческий облик.
Ты знаешь, Додо, сколько я выстрадала, оставаясь одна-одинешенька в доме, когда моим собеседником был только храп служанки, которая, утешая и успокаивая меня, засыпала. Впервые в жизни я поняла, почему египетская женщина топчет свою честь и престиж семьи, лишь бы утешить свою истерзанную, обливающуюся кровью душу. Я сама пережила тот опасный кризис, который поражает египетскую женщину, парализуя ее умственные силы, убивая ее волю и заставляя ее терять человеческий облик. Она совершает ужасное социальное преступление, не отдавая себе отчета в своих поступках, потому что она, бессильная и безвольная, слепо подчиняется силе этого кризиса. Это был смертельный удар, и он породил в моей душе мысли о мщении. Да, я хотела отомстить этому мужчине, которому принесла в жертву все: счастье, здоровье и красоту, которому, ради его удовольствия и счастья, отдала все, что могла. Не знаю, почему я не бросилась в объятия первому встречному мужчине, который пристально и страстно посмотрел бы на меня. А ведь именно так поступает большинство несчастных, покинутых, как я, женщин. Может быть, я не поступила так потому, что кризис был не настолько опасен: у меня не было причин для ревности, которая рождается только любовью, а я ведь своего мужа не любила. А может быть, это случилось потому, что благородные чувства и высокие идеалы (или вернее их мираж), к которым я стремилась в своей супружеской жизни, сохранили меня от падения, от безумных, постыдных поступков?
Но я думала, как же отомстить мужу, как заставить его уважать дом? Как вернуть его угасающую любовь? И я нашла способ, который соответствовал моему достоинству, способ наивный и чистый, как моя душа, которая, как видит аллах, еще не испорчена жизнью.
Раньше всего я начала поступать вопреки приказаниям мужа. Я стала часто выходить из дому и навещать подруг, а служанке Амине наказывала как бы невзначай доложить об этом мужу. Однако мои ожидания не оправдались. Вместо того, чтобы воскресить его угасающую любовь, ревность вызвала в нем вспышку гнева. Мы поссорились. Не в состоянии совладать с собой, я ему нагрубила, и он ударил меня по лицу. Я осыпала его ругательствами, и после этого он окончательно распростился со мной.
И теперь, моя маленькая Додо, я чувствую себя несчастной женщиной, которой еще нет двадцати шести лет, а все ее надежды в жизни уже разрушены. Ее восточный оптимизм умер, уступив место убийственному, ядовитому пессимизму. Что мне делать? Надеюсь ли я выйти замуж третий раз, и будет ли новый муж лучше предыдущих? Чем я заставлю молчать те желания, которые со страшной силой проникают в мое тело? Ах, Додо, я чувствую, как чья-то сильная рука толкает меня в глубокую пропасть, от которой я напрасно пытаюсь бежать… Спаси меня… Дай мне совет… Потому что я больше всего нуждаюсь в совете и утешении.
Любящая тебя Ихсан».
БИНТ АШ-ШАТИ
Они хотели воспитать мужчину
Перевод А. Городецкой
Женщин было пять… Они проводили мужчину в последний путь; жена стала вдовой, дочери — сиротами. И люди удивились, когда мать с четырьмя дочерьми, не успев как следует оплакать покойника, сразу же начала работать, вместо того чтобы устраивать поминки и принимать соболезнования.
Многие несправедливо считали вдову жестокой и неблагодарной. Но как ни велика была ее печаль, она не могла позволить себе поплакать или предаться воспоминаниям о своей разбитой жизни. Она знала, что в слезах можно найти утешение, а проявление печали вызовет у людей сочувствие к ней и к ее четырем дочерям. Однако она не могла позволить себе ни минуты отдыха и сомневалась в пользе этого сочувствия. Она предпочитала сама нести свое бремя, зная, что корабль жизни не станет ждать пока пройдут ее траурные дни и ночи.
Кроме четырех дочерей, у покойного был сын, молодой человек двадцати лет, который недавно поступил на медицинский факультет. Следовало бы, конечно, упомянуть о нем раньше, чем о дочерях. Разве мальчик не надежда родителей? Разве его рождение не встречается приветственными возгласами, словно веселый праздник? Разве сразу же после появления на свет ребенок не слышит торжествующих возгласов и песен надежды? Разве в этот благословенный миг отец его не обретает спокойствия и уверенности, ибо думает, что увековечил свое имя, что теперь есть тот, кто будет ему опорой в старости и кто после его смерти позаботится о вдове и сиротах-дочерях? Да, все это так!
Когда люди, окружавшие мать, после похорон стали расходиться, кто-то сказал:
— Человек бессмертен, если у него есть такой сын. Скоро он станет врачом и возьмет на себя все заботы о матери и сестрах.
Так говорили люди. То же самое говорила мать своим дочерям, зная, что ради брата им придется пройти тяжелый путь жизненной борьбы. А юноша продолжал учиться, не зная никаких забот.
Сначала поступила на работу старшая дочь; мать устроила ее на скромное место секретаря в одной из женских школ, с жалованьем пять фунтов в месяц. Этой ничтожной суммы могло хватить семье на то, чтобы кое-как заглушить голод и прикрыть наготу, не прибегая к попрошайничеству. Но ведь у них была «услада очей и надежда завтрашнего дня»! Могло ли хватить пяти фунтов, чтобы удовлетворить еще и потребности молодого человека? Ведь он, чтобы сохранить свое достоинство, старался подражать богатым студентам, иначе ему пришлось бы уйти из университета.
Дни текли мучительно медленно, а потребности юноши неумолимо и быстро росли. Когда мать сказала, что не имеет возможности их удовлетворить, он бросил занятия и с капризным упрямством стал настаивать, чтобы она поговорила со своим двоюродным братом врачом, не согласится ли тот взять его санитаром в свой врачебный кабинет…
И тогда начала работать вторая дочь, которая стала преподавать музыку, для того чтобы ее брат мог сохранить свое «достоинство» и не отставать от богатых товарищей, чтобы он мог ездить в вагонах первого класса и носить элегантные модные костюмы, которые ему нравились.
Однако заработной платы двух девушек едва хватало на то, чтобы содержать одного молодого человека. А ведь у этой большой семьи были и свои нужды, без удовлетворения которых нельзя было жить!
Оставалась младшая дочь, которой исполнилось четырнадцать лет. Она еще училась, но собиралась избрать какую-нибудь профессию, чтобы взять на себя часть бремени, которое несла ее семья, если одна из сестер не выдержит и почему-либо будет вынуждена оставить работу. Но ее воспитание тоже стоило денег, поэтому мать, не имея средств, послала ее к своей старшей дочери, которая к этому времени уже вышла замуж и могла взять на себя расходы по обучению сестренки, за что девушка в свободное от занятий время помогала бы по дому.
Трудным путем шли эти самоотверженные женщины, голодные, лишенные всего, но терпеливые… Им казалось, что из-за туч проглядывает солнце надежды — ради этого они и несли свою тяжелую ношу. Их воодушевлял далекий образ «брата доктора», и тогда они забывали о своей бедности и лишениях. В мечтах они видели, как через несколько лет он протянет свою сильную, могучую руку и спасет их. А пока они шли своей дорогой, преодолевая все препятствия, встречавшиеся на пути, забывая о той непомерно дорогой цене, которую они платят, надеясь на его помощь…
Так проходили дни, тяжелые и мучительные. И каждый день сироты приносили в жертву свою плоть и кровь ради того, чтобы брат, который стал «надеждой семьи», наслаждался вкусной едой, чтобы его чаша была наполнена медом, купленным их потом и слезами…
Так проходили длинные дни и бессонные ночи. И каждую ночь они ткали для него из пожертвованной ими молодости, из своих напряженных нервов и растраченной жизненной энергии изящную одежду, чтобы он мог гордиться ею перед своими товарищами студентами и ему не приходилось бы опускать глаза перед сыном министра или знатного паши.
О, сколько было таких дней и ночей! Семь лет учился молодой человек на медицинском факультете, но его мать и сестры не могли бы сказать, сколько это длилось: для них это была долгая жизнь… И каждый из прожитых дней был для них целым веком, полным труда, истощения и усталости…
Сестры отдалились от мира, так и не вкусив его удовольствий. Они пожертвовали собой, не внимая ни природному инстинкту материнства, ни тайному голосу любви. По милости аллаха, труд занимал все их время и все их помыслы, так что у сестер не оставалось ни минуты свободного времени, чтобы задуматься над своим будущим. Судьба сжалилась над ними, притупив их сознание. Они старались не думать о своем завтрашнем дне, лишь бы брат стал тем мужчиной, какого они хотели в нем видеть.