Амалия к ним не относилась, она считала Филиппа слишком мужественным. Она предпочитала мягких и безобидных мужчин, обожающих музыку. С ними она могла целыми вечерами обсуждать музыку и искусство.
Поэтому она не понимала, отчего Талос — чье телосложение и мужественность были в десять раз мощнее, чем у Филиппа, пробуждал в ней такое желание.
— Я не умею читать по-гречески, — с трудом произнесла она. — Я не знаю, что заказывать.
— Здесь не подают традиционные блюда греческой кухни, — сказал он. — Здесь в основном блюда с высоким содержанием углеводов и белков. Например, макароны и стейк.
— А тут есть бургеры? — спросила она, и он усмехнулся. — Что смешного?
— После тяжелой тренировки я всегда ем бургер.
— С сыром?
— Бургер без сыра — не бургер.
— А жареная картошка?
— Что за еда без жареной картошки?
— Тогда мне чизбургер и жареную картошку, пожалуйста.
— Что будете пить?
— Кока-колу.
Его чувственные губы растянулись в широкой и порочной улыбке.
— Два чизбургеры, жареную картошку и две кока-колы.
Он встал со своего места, подошел к прилавку и сделал заказ.
— Заказ скоро принесут, — сказал он, когда снова сел за стол.
— Хорошо. Я умираю от голода.
— Я не удивлен, у вас была интенсивная тренировка.
— Кроме того, я забыла пообедать перед отъездом.
— Как можно забыть о еде? — Он смотрел на нее так, будто она призналась, что забыла надеть нижнее белье.
Она пожала плечами:
— Такое бывает, когда я концентрируюсь на музыке.
— Неудивительно, что вы забывчивы.
— Нет, — оправдывалась она. — Я не питаюсь по часам, но я все равно ем.
Он задумчиво на нее взглянул. Прежде чем он сказал то, что было у него на уме, им подали еду.
— Как быстро! — удивилась Амалия. Когда она посмотрела на тарелку, полную еды, у нее заурчало в животе.
— Мы не заставляем клиентов ждать.
— Вы не в первый раз говорите «мы», — сказала она, беря большой кусок золотистой жареной картошки, который оказался таким горячим, что она выронила его на тарелку. — Вы имеете отношение в этому спортивному клубу?
— Он принадлежит мне.
Она внимательно посмотрела на него, стараясь не выглядеть озадаченной.
— Но у вас есть тренажерный зал на вилле.
— И во дворце тоже. — Он взял свой чизбургер и откусил от него большой кусок.
Она покачала головой:
— Зачем вам этот спортивный клуб?
Он сглотнул, его светло-карие глаза смотрели на нее в упор.
— Это боксерский клуб. Для спарринга мне требовались партнеры.
— То есть вы купили спортклуб, чтобы у вас были партнеры по тренировкам?
— У меня было много причин.
— Вы сами им управляете?
— У меня есть менеджер. Хватит задавать вопросы. Ешьте, пока не остыло.
— Ладно. Только сделайте мне одолжение, не говорите моей маме, что я собираюсь съесть.
Он поднял бровь:
— Почему? Она вас не одобрит?
Амалия прожевала картошку, запила ее кока-колой и произнесла:
— Моя мать гурманка. Она считает, что английской или американской пище место только в мусорной корзине.
— Но она вышла замуж за англичанина.
— Это правда. — Амалия опустила глаза. Ее родители развелись давным-давно, но она по-прежнему винила себя в их расставании.
Талос заметил ее смущение.
— Они разводились со скандалом?
— Нет. Все было очень цивилизованно.
— Но их развод был для вас болезненным?
— Мне было непросто, — призналась она и откусила кусочек чизбургера. — Вкусно. По-моему, это лучший бургер, который я пробовала.
— Вы имеете в виду, что вы ели бургеры раньше? — Он притворился удивленным. — Ваша мать будет в шоке.
— Я прячу от нее еду из фастфуда, когда жду ее приезда.
Он улыбнулся и снова откусил чизбургер. Тренировка пошла Амалии на пользу. Она выглядела почти спокойной.
Несколько минут они ели в тишине. Он с удовлетворением отметил, с каким аппетитом питается Амалия. Она была такой худенькой и, по ее словам, никогда не занималась спортом, поэтому он решил, что она ест как воробей.
Он не смог вспомнить, что когда-нибудь приходил в свой спортивный клуб с женщиной.
Обычно этот клуб был его святилищем, поэтому его подружкам здесь было не место. По той же причине он отказывался заводить романы с работающими здесь женщинами.
Мелина — инструктор по кикбоксингу — откровенно флиртовала с ним, когда начала работать в клубе, но Талос быстро пресек все ее попытки к сближению с ним.
После энергичной тренировки Талосу всегда хотелось заняться сексом, но он усмирял себя железной волей, которой славились мужчины семьи Каллиакис. За исключением Лелантоса — отца Талоса, слабого и корыстного человека, который позволял своему сильному либидо контролировать его жизнь.
Талосу было крайне неприятно признавать, что из трех принцев Каллиакисов именно он больше всех похож на своего отца.
Но разница в том, что Талос научился контролировать свои потребности и желания.
Однако сегодня он не мог усмирить страстное желание к Амалии.
— Вы считаете себя француженкой или англичанкой? — спросил он, желая отвлечься от плотских мыслей.
— И той и другой. А что?
— Вы говорите по-английски с легким акцентом. Вот мне и стало любопытно.
— Французский мой первый язык. Я выросла в двуязычной семье, но никогда не жила в Англии постоянно. Мой отец всегда жил во Франции, но, когда я была ребенком, мы ездили в Англию на праздники.
— Так было из-за влияния вашей матери? — спросил он.
— Я полагаю, да. Моя мать определенно верховодила в семье. — Ее губ коснулась легкая, почти печальная улыбка.
— Я слышал, она волевая женщина.
Талос слышал много историй о Колетт Бартез. Он по-прежнему удивлялся, что женщина напротив него — ребенок самой яркой оперной дивы на планете. Должно быть, Амалия унаследовала отцовский характер.
— Невозможно стать самым успешным и известным меццо-сопрано в мире без сильной воли и толстокожести. Ей надо было родиться мужчиной.
Он вопросительно поднял бровь со шрамом.
Амалия покачала головой и отодвинула тарелку в сторону.
— В прошлом году билеты на ее концерты в Карнеги-Холл и Королевский Альберт-холл распродали за три дня, но во всех статьях о тех концертах писали о трех ее бывших мужьях и многочисленных любовниках.
Талос нахмурился.
— Должно быть, ей очень неприятно такое читать, — осторожно сказал он.
— Если бы об этом писали во французских СМИ, то она бы отчаялась. Но во Франции ее почитают и относятся к ней как к национальному герою. А на остальную часть мировой прессы ей наплевать.
— Но вас такие публикации расстраивают? — Он проницательно посмотрел на нее.
— Никому не хочется читать непристойные истории о своей матери, — тихо сказала Амалия, отправляя в рот картофелину.
Ее семья и личная жизнь не касаются Талоса, однако ей хотелось защищать свою мать — страстную, веселую, любящую, хищную и эгоистичную. Несмотря ни на что, Амалия ее обожала.
— Это верно, — согласился Талос. — Моя семья тоже постоянно в центре внимания. Иногда бывает неприятно.
Она откинулась на спинку стула и, прищурившись, уставилась на него:
— Если вы знаете, до чего бывает неприятным повышенное внимание, почему вы отправляете меня к людям?
— Потому что вы рождены, чтобы быть музыкантом. И я обязан вернуть вам самоуверенность, избавив от новых шрамов.
— Но у меня уже есть незажившие шрамы.
— Значит, я исцелю вас.
Она вздрогнула, отчетливо представив, как Талос касается губами ее тела, и внизу ее живота разлилось приятное тепло.
Она быстро заморгала, чтобы рассеять неожиданный образ, и обрадовалась, когда к их столику подошел мужчина и заговорил с Талосом.
Она всегда избегала страсти. После развода родителей она наблюдала, как ее мать меняла любовников и дважды выходила замуж, пытаясь вернуть себе волшебство первого брака. Наблюдая за тем, как мать разочаровывается, Амалия страдала. И она винила себя в том, что несет ответственность за страдания собственной матери.
Ее отец не приводил другую женщину домой, не говоря уже о повторном браке. Хотя он до конца жизни будет отрицать, что мать Амалии оставила в его сердце слишком яркий след.
Поэтому Амалия любила тихую, размеренную жизнь, которая казалась ей безопасной.
Но рядом с Талосом Каллиакисом она чувствовала что угодно, только не безопасность.
Талос во второй раз громко постучал в дверь коттеджа и раздраженно выдохнул. Как только он собрался открыть дверь, на пороге появилась Амалия со скрипкой в руке. Она виновато посмотрела на Талоса.
— Уже пора? — Она отошла в сторону чтобы пропустить его. — Извините, я забыла о времени.
Он последовал за ней в уютную гостиную. В углу стоял рояль с листами бумаги на крышке и старомодным магнитофоном. Рядом с роялем был пюпитр.
Амалия выглядела оживленной после четырех дней на Агоне.
— Вы не возражаете, если я сегодня пропущу тренировку? — спросила она, ее зеленые глаза ярко сверкали. — Я уловила темп пьесы и хочу закрепить его, прежде чем потеряю момент.
— Вы делаете успехи?
— Сегодня на меня что-то нашло. Я записала сопровождение для фортепиано. Я так рада, что ваша бабушка написала аккомпанемент для фортепиано и полного оркестра.
— Вы готовы сыграть для меня? — спросил он.
Она в ужасе округлила глаза:
— Точно нет.
— Вам скоро исполнять эту пьесу, — напомнил он ей. До гала-вечеринки оставалось три недели и шесть дней.
— Дайте мне сначала выучить пьесу, а потом мы это обсудим.
Он задумчиво посмотрел на нее:
— У вас есть время до пятницы.
Она запаниковала:
— Я не успею к пятнице.
— Начиная с пятницы у вас на подготовку будет три недели. Я ничего не знаю о музыке. Мне все равно, если поначалу вы будете фальшивить. Я этого не замечу. Мне важно, чтобы вы привыкли выступать перед людьми. Мы должны работать над этим так же усиленно, как вы работаете над партитурой.