— Знаешь… Я хотел тебе сказать… — волнуясь, начал Валерка. — Как тебе сказать…
— Да? — напряглась Леночка.
— Ага… Хотел сказать… Я ведь, знаешь, всё же экзамены за первый курс сдал! — безнадёжно махнул он рукой.
— Да? — изобразила удивление Леночка. Это было и ей, и всем давно известно.
— Ага, — сказал Валерка и опять замолчал.
Она посмотрела на его беспомощное лицо, и неожиданное чувство нежности к этому огромному, такому беззащитному сейчас парню охватило её.
Хотя нет, Валерка не беззащитный… Леночке вспомнилось вдруг, как зимой, окончив в учебном комбинате треста курсы машинистов башенных кранов, она приехала сюда на стройку. Долго стояла на дороге и «голосовала», но машины не останавливались. Начинало темнеть, Леночка замёрзла, и ей стало жутко на незнакомой таёжной дороге, по которой поползли зловещие вечерние тени. Откуда-то издалека, из мрачной, чёрной глубины тайги нёсся к морозному чернильному небу неясный, глухой гул. Леночка оглянулась на приземистые здания лесного полустанка, возле которого пыхтел заиндевелый маневровый паровозик «овечка», вспомнила, что у неё нет денег на обратный путь, села на чемодан и заплакала от страха и от жалости к самой себе.
Вдруг чьи-то сильные руки подняли её и басистый голос, рявкнувший, как пушка, над самым ухом, заставил вздрогнуть:
— Эй, на стройку?
— Да, — вскинула Леночка голову и увидела перед собой высоченного парня в ватнике, а невдалеке — остановившуюся автомашину.
— Тоже мне. Какой же шофёр тебе машину в этом сугробе остановит, — ворчал парень, подсаживая Леночку в кузов. — Нашла место голосовать. Тут забуксуешь — век не вылезешь.
Когда машина тронулась, он удивлённо осмотрел Леночкино старенькое пальто, вытертую шаль, бывшую когда-то оренбургской, и скептически поджал розовые губы:
— М-да… Обмундирование — что надо…
Окинув взглядом развалившихся на соломе пассажиров, он вдруг дёрнул усатого молодца за ворот тулупа.
— Ну-ка, Ефим, вытряхайся!
— Ну да! Держи карман шире.
— Вытряхайся! Ишь, в полушубке, да ещё тулуп напялил. Нечего вшей парить. — И мощным рывком вытряхнул усатого из тулупа.
— Не цапай! — свирепо закричал тот. — Чать, не купил!
Но парень легко отшвырнул усатого в угол кузова и укутал Леночку вместе с чемоданом.
— Во… Теперь доедешь. — И отвернулся, сразу забывая о ней. — Давай закурим, — протянул он пачку «Беломора» усатому.
— Можно и без рук. Ишь, лапы распустил! Я и сам бы дал, — проворчал тот, но папиросу взял.
А Леночка смотрела сквозь мех воротника на этих непонятных ей людей, которые только что чуть не подрались, а сейчас мирно беседовали о каких-то своих, не известных ей делах, и ей снова стало жутко и жалко самоё себя.
Пожалуй, тогда впервые Леночка искренне пожалела, что провалилась на вступительных экзаменах в институт. «Бывают же счастливые… А я…» — тоскливо думала она, согреваясь. И ей долго ещё было и страшно и тоскливо на новом месте. Ещё долго не могла она привыкнуть к непонятному, шумному миру таёжной стройки, испугавшему её в первый день морозным просёлком и девственной грубоватостью парней попутчиков. Потом стала привыкать. Заново познакомилась в общежитии с Валеркой. И стройка, и первая в жизни работа стали чем-то нужным, необходимым, без чего был бы пустым расплеснувшийся в тайге и за её пределами яркий многоликий мир.
Вспомнив недавнее, Леночка улыбнулась, и искоса поглядывавший на неё Валерка насупился.
— Что… я такой смешной… Да?
— Нет. Я девчонок вспомнила, — почему-то постеснялась сказать правду Леночка.
— М… м… Девчата как девчата.
И Леночка опять улыбнулась, подумав, что подруги сейчас сидят в комнате, а может быть, навалились на подоконник, высматривая её возвращение.
Конечно, они говорят сейчас о ней. Говорят по-разному, неодинаковыми словами, но всё равно об одном и том же. Порывистая, похожая на цыганку, Ирка, конечно, опять грозится выйти замуж за кого попало, хотя всем известно, что на днях приезжает её жених, которого она любит и ни на кого никогда не променяет. И всё равно пугливая курносая Зина пугается, умоляет её не делать глупостей, доказывает, что вот она, Зина, хоть и некрасивая, но «за кого попало» никогда не пойдёт. Мнительная Надежда тоже хочет высказать своё душевное, девичье, но передумывает, вздыхает и, кривя губы, говорит девчонкам, что они мокрицы или что-нибудь в этом духе. Но что бы девчонки ни говорили, они думают сейчас о ней, Леночке. Ведь они такие же недавние десятиклассницы, они тоже недавно перестали бояться тайги и привыкли к новой работе. Они тоже часто думают о своей жизни, хотят настоящего счастья, и в судьбе Леночки стараются, может быть, угадать и своё будущее.
Поэтому они сидят сейчас в комнате, говорят разные слова, а сами с одинаковой радостью и тревогой ждут Леночку. Они, как и себе, хотят ей счастья…
— Ну, ты уж привыкла? Не боишься больше тайги? — снова заговорил Валерка.
— Не боюсь.
— А народ ничего, нравится?
— Ничего. Жить можно.
— Факт, можно, — приободрился Валерка. — Народ — что надо… хоть и водку, бывает, пьёт, зато честный… Таёжное дело такое — без крепкого слова да без чарки в стужу когда и не обходится.
— А ты тоже водку пьёшь? — с ехидцей спросила Леночка, вспомнив, что Валерка в майский праздник хватил лишнего и вместе с компанией приятелей попал в постройкомовскую стенгазету.
— Я? Не… Я только в праздник разве… — Валерка сконфузился и сердито заехал огромной пятернёй во встрёпанный чуб.
По выражению его лица Леночка поняла, как проклинал он сейчас себя за всю эту историю с выпивкой.
Впереди, за раздвинувшимися стволами сосен и берёз стала видна строительная площадка. Ещё несколько десятков шагов, и на расчищенном от леса пространстве во всю ширь раскрылась перед ними панорама стройки. Глубокие котлованы, на дне которых, опустив железные хоботы на грунт, как бы изумляясь своей неподвижности, отдыхали работяги-экскаваторы; неуклюжие, клыкастые бульдозеры и скреперы тесной кучкой столпились у дощатой прорабской будки; а дальше, над вырастающими из земли стенами и причудливыми сплетениями металлоконструкций, краны: большие и малые, козловые, мостовые, башенные…
Леночка быстро отыскала взглядом изящную стрелу своей машины: не раскачивает ли её ветром? Нет. Застопоренный кран бездвижной громадой застыл над рождающимся остовом будущей обогатительной фабрики, гордо взнеся в золотисто-голубую высь свою стальную руку. Тишина. Только сбоку из приземистого, длинного здания временной электростанции слышится негромкое похлюпывание работающего дизеля. Здание это когда-нибудь будет лабораторией, а сейчас здесь сердце стройки: блок-электростанция, сооружённая предприимчивыми механизаторами из нескольких дизелей, снятых с передвижных электростанций и смонтированных в одном здании.
Большая энергия ещё не пришла сюда.
Где-то, за сто километров отсюда, энергостроители подняли уже первые мачты высоковольтной электролинии, но здесь это приземистое здание пока одно даёт жизнь стройке, её могучим, умным машинам.
Сегодня воскресенье — работает только один дизель, он даёт энергию в посёлок строителей, а завтра блок-станция взвоет во все свои мощные стальные глотки, заполнит грохотом тайгу, даст силу и жизнь бездвижным сейчас кранам, бетономешалкам, сварочным умформерам…
— Ты не думай… Я не пьяница… — смущённо и виновато бормочет Валерка. — По мне она хоть есть, хоть нет — эта водка… Так… в праздник… за компанию выпиваю… А и не выпью, так мне всё равно… У нас в деревне все в праздник пьют: и мужики, и бабы, и ребятня тоже… Дурацкий обычай. Тьфу! Я в армии за три года разу в рот не брал. Не веришь, да?
— Верю, — улыбнулась Леночка.
— И хоть бы что. Хоть бы раз потянуло. Точно! — повеселел Валерка. — Меня с неё, проклятой, мутит и воротит… — Он снова взял Леночку за руку. — Ежели выпил — знай, всю ночь козла дразнить будешь.
— Как это «козла дразнить»?
— А это по-нашему… Ну… Тошнить, значит, будет… — впервые за утро улыбнулся Валерка.
Леночка заливисто захохотала.
Переждав, когда она кончит смеяться, Валерка сделал над собой усилие и опять попробовал заговорить о главном.
— Знаешь, Лена… Я тебе хотел сказать… Собственно, это и хотел сегодня… Поговорить в общем… — Он замялся, стыдясь нелепой бесвязности собственных слов.
Леночка начала волноваться.
«Ну говори же! Говори! Я знаю, какой ты хороший! Говори же наконец!» — хотелось крикнуть ей, но она молчала и покорно ждала того, что непременно, сейчас должно было быть между ними сказано.
— Я давно хотел сказать тебе… — путаясь, продолжал Валерка. — Это самое…
Хриплый крик о помощи прервал его, и, разом обернувшись, они увидели, как из здания электростанции, отчаянно размахивая горящими руками, выскочил человек, покрутился на месте, потом упал на землю и дымящимся клубком покатился по утоптанной глине. Пока Леночка, замерев на месте, осознала происшедшее, Валерка огромными прыжками добежал до здания и, скинув свой модный пиджак, стал сбивать им пламя с упавшего дизелиста.
— Бей тревогу! Станция горит! — оглушительно рявкнул он подбежавшей следом Леночке, и его огромные глаза свирепо сверкнули, когда она подалась было не в ту сторону.
Подскочив к подвешенному на проволоке рельсу, Леночка стала часто-часто бить по нему кривым тяжёлым ломом, не думая, что и зачем делает. «Сгорит! Сгорит! Сгорит!» — отдавался в её мозгу каждый удар по рельсу. Сгорит! Её взгляд упал на вознёсшуюся к небу стрелу башенного крана, и только сейчас её как молнией поразило значение этого слова. Значит, завтра послушная ей стальная рука крана и другие машины…
Леночка беспомощно оглянулась на открытую дверь электростанции, из которой валил густой чёрный дым, и вдруг, бросив лом, стремительно рванулась в помещение, чуть не сбив с ног Валерку, окунавшего в пожарную бочку с водой обмякшее тело дизелиста. Что она подумала тогда, Леночка впоследствии не могла вспомнить. Вдохнула на пороге густой, сажистый, угарный дым, от которого сразу больно ударило в виски, и кинулась в клубящиеся сумерки. Оглядевшись, увидела большой квадратный бак, из которого с потрескиванием вырывался жёлто-красный куст чадного пламени, а дальше, возле стены, вдоль всего машинного зала ручейком тянулась узкая полоска огня.