Всякое было. «Они хотели разного, – говорил в интервью советник президента по национальным вопросам Эмиль Паин. – Никто не знал, где проходит черта. Никто не знал, до какой степени будет рассыпаться Россия. И, естественно, Ельцин поставил себе задачу не допустить этого распада. И нужно сказать, что, в общем-то, ему это удалось. Последовательно уровень сепаратизма слабел, к 1994 году, за исключением Чечни, все остальные так и или иначе присягнули своей лояльностью и доказали ее. По сути. И выборами, и участием в политических процессах, и во взаимоотношениях с Ельциным… Могу сказать, что в 1992 году, а особенно в 1993 году, когда начался кризис власти, когда был конфликт между президентом и парламентом и каждая из ветвей власти заигрывала с регионами, это было время, когда было непонятно, кто начальник в стране. Кто кому подчиняется. И по тону, и по характеру взаимоотношений, по неисполнению обязательных распоряжений, все это было непонятно, но к 1994 году эта ситуация изменилась. В силу целого ряда причин, в том числе и в силу того, что двоевластие закончилось… Осталась Чеченская республика. Совершенно специфический край, и там была совершенно особая ситуация. С новыми лидерами, потому что, скажем, Шаймиев в Татарстане очень опытный политик, который знал, до какой меры можно опираться на этнический сепаратизм. В какой-то момент он сам его как бы увел в казарму, этот сепаратизм. И понял, что нормальные взаимоотношения с центром являются благом и для него, и для элиты, и для республики. И за счет таких взаимоотношений он добился действительно значительных преимуществ экономических, по крайней мере для Татарстана. А в Чечне пришел человек, который никогда не занимался политикой, и должен вам сказать, что это показывает угрозу, опасность прихода к власти людей, не имевших опыта территориального управления… Это был человек своего времени. Во-первых, это был первый генерал-чеченец в Советской армии, и, соответственно, он был очень высокого мнения о себе. Во-вторых, он прошел школу и Афганистана, а с другой стороны, и либеральной Эстонии, где базировалась его дивизия, где он жил и видел, что там происходит. И вот такая гремучая смесь из разных культурных слоев – она сформировала человека чрезвычайно утопического. Если посмотреть на его планы экономического развития Чечни, то сегодня их можно представить в виде анекдота. Ну, скажем, там был план прорыть водопровод из Чечни в Эмираты и продавать свежую воду, значит, там, где ее не хватает».
В ноябре 1991 года Ельцин в первый раз вводил чрезвычайное положение в Чечне. Причем это решение совпало по времени с назначением «правительства реформ», которому в то время, когда нужно было в ручном режиме спасать арестованные за неуплату корабли с зерном, было совсем не до такого рода конфликтов. Тогда Борис Николаевич быстро отыграл назад.
К весне – началу лета 1992-го обострились не только отношения с Дудаевым. Всплыла и другая история – фальшивых «чеченских авизо», бланков бывших спецбанков Чечни для перечисления денег. Центробанк, не разобравшись, механически платил. По данным на июнь 1992-го, платежи на более чем 800 миллиардов рублей прошли по 2900 фальшивым авизо. Главе Центробанка Георгию Матюхину, когда тот навел минимальный порядок с распознаванием фальшивок, угрожал по телефону с требованием продолжать выплаты лично Дудаев.
Принимал чеченскую делегацию и Егор Гайдар. В ноябре 1992-го именно он предотвратил первую попытку решения проблемы Чечни военным путем – у силовиков был большой соблазн, раз уж все равно пришлось заниматься осетино-ингушским конфликтом, заодно «заскочить» и в Чечню. Гайдар договорился с главой дудаевского правительства Яраги Мамадаевым о линии разграничения федеральных войск и чеченских формирований. А потом с трудом убедил президента и силовое лобби в том, что эскалация конфликта к хорошему не приведет.
…Начитанный Гайдар хорошо понимал, что такое депортированный народ. Многие из тех, кто был готов воевать за независимость Чечни, родились в ссылке в Казахстане (как Аслан Масхадов) или пережили депортацию (Дудаеву было всего восемь дней, когда его семья была отправлена в Павлодарскую область).
Словом, Чечня была «черной дырой» в законодательном и правовом смысле – и потому она очень тяжелым образом влияла на окружающее ее пространство. Дело было не только в фальшивых авизо. Неизвестно куда проваливались пособия и пенсии, которые исправно переводили российские банки.
«Можно спорить о том, каков был объем нелегального бизнеса в Чечне. Но то, что он был, в этом нет никакого сомнения, – говорит Эмиль Паин. – И, кстати говоря, это общее правило любой непризнанной территории. Практически все они так или иначе развивают подпольный теневой бизнес. Это и шалинская фабрика по производству фальшивых денег, это и фальшивые авизо, это и продажа автомобилей. Всякий автомобиль, переехавший эту непризнанную границу из России, всякий украденный автомобиль становился тут же недоступным для поиска, это была удобная форма сбыта, продажи, перепродажи не только для местного криминалитета, но и для российского». Не раз бандиты, захватившие заложников, скрывались на территории Чечни.
В Чечне начиная с 1993 года шла открытая гражданская война. Русское население стремительно сокращалось в разы – люди бежали из родных мест, порой под дулами автоматов.
Там был Надтеречный район, не подчинявшийся Дудаеву, там были свои лидеры оппозиции – Автурханов и Лабазанов, там шли постоянная стрельба и порой жуткая резня. В этой ситуации, не понимая, что дальше делать с такой Чечней, в Москве приняли решение «помогать оппозиции».
…Горькая правда состоит в том, что решение о «спецоперации» – штурме Грозного силами оппозиции с участием российских вертолетчиков и российских танкистов – готовилось с согласия и по поручению российских демократов, вчерашних депутатов – главы Федеральной службы контрразведки (ФСК) Сергея Степашина, главы администрации Сергея Филатова, и других, в большинстве своем еще недавно гражданских, мирных людей. Они не оценили риски. Операция была подготовлена из рук вон плохо. Танкистов, нанятых «по контракту», не имевших ни жетонов, ни документов, чеченцы захватили в плен и продемонстрировали всему миру. Этот позор трудно было пережить. Тем не менее и после этого ноябрьского провала ситуацию можно было обернуть вспять.
Гражданские лица – советники-помощники от Георгия Сатарова до Юрия Батурина и Эмиля Паина – были отстранены от процесса принятия решения. Впоследствии открещивались от того, что стояли за войну, и министр внутренних дел Виктор Ерин, и министр обороны Павел Грачев.
В любом случае у такого рода фатальных шагов нет одного автора. Фамилии поднявших руки «за» известны – но автора нет.
«На этом совещании, – рассказывал впоследствии Павел Грачев, – когда я сказал “нет”, Виктор Степанович встал, хотя мы друзья были еще с тех времен, и сказал: “Борис Николаевич, нам такой министр обороны не нужен. У меня есть предложение освободить его от должности, назначить другого”. Тогда Ельцин сделал перерыв на этом совещании. Они удалились: он, Лобов (секретарь Совбеза. – А. К., Б. М.), Шумейко, Борис Николаевич и Рыбкин. Решать мой вопрос. Через десять минут Борис Николаевич выходит и говорит: “Павел Сергеевич, мы вас освобождать от должности не будем, но в десятидневный срок подготовиться к ведению боевых действий”. Тогда я сказал: “Борис Николаевич, уже зима на носу и т. д., какие могут быть боевые действия в тех условиях, когда не пройти, не проехать, туманы, авиация не летает, артиллерия не знает, куда бить и т. д.?” – “Когда вы предлагаете?” – “Весной, а до этого вести переговоры”. Я хотел оттянуть время: может, успеем договориться».
По-своему видел Грачев и ситуацию сентября – октября, когда антидудаевская оппозиция могла взять Грозный: «Это Сергей Вадимович (Степашин. – А. К., Б. М.) со своими спецслужбами действовал. Опять же Доку Завгаев (бывший председатель Верховного совета Чечено-Ингушской АССР. – А. К., Б. М.) его спровоцировал на все это. Потом, конечно, друг-то мой краснодарский Коля Егоров (короткое время министр по делам национальностей и затем вице-премьер. – А. К., Б. М.), когда стал вице-премьером. Вот эти ребята втихомолку решили организовать поход на Грозный. Нужно было пригласить делегацию во главе с Дудаевым к себе и начинать переговоры. Никто не захотел. Я один там только летал однажды и перед входом второй раз. Короче, все отказались от мирного решения. Унизительно им было. Все отказались».
Министр внутренних дел Виктор Ерин вспоминал о том Совете безопасности: «Хорошо помню заседание Совета безопасности, когда принималось решение. Причем у людей ведь иногда такое отношение, что это там злые силовики сидели и Бориса Николаевича уговаривали, что, значит, надо такие меры принимать. Абсолютно не так. Как раз силовики в этих ситуациях лучше, чем кто-либо, понимают, что они будут в подобных ситуациях первыми, кто начнет терять личный состав, кому потом со вдовами встречаться, смотреть им в глаза».
Возможно, мотором решения в 1994-м был министр по делам национальностей Николай Егоров, который заверял, что население Чечни на радостях будет посыпать дорогу перед российскими войсками мукой – по старинному горскому обычаю. Трудно сказать, как, какими словами он сумел убедить Ельцина, что гражданская война в Чечне обязательно приведет к тому, что чеченцы будут встречать русские войска с радостью. Откуда взялась эта логика у «кубанского казака» (он был родом из Краснодарского края и даже некоторое время был губернатором), который уж точно должен был знать психологию чеченцев.
Однако ответственность, главную ответственность несет все же тогдашняя силовая элита, объединенная общим брендом «Ельцин», сбросившая на Ельцина всю тяжесть принятого решения.
Чечня – ошибка Ельцина, которую он и сам считал ошибкой и не раз говорил об этом. Но ошибка ошибке рознь.
Бывают ошибки, последствия которых длятся десятилетиями, если не веками.