Трупные яды чеченской войны (и первой, и второй), невидимые яды до сих пор разлагают российское общество. Да, милитаристская риторика уже не возбуждает и не мобилизует широкие массы, да и большая война пугает респондентов социологов все больше и больше. Но нет никакого антивоенного движения, нет страха – что показали Крым и Донбасс – перед «маленькой победоносной войной». Ничего противоестественного в современном состоянии дотационной и де-факто отделенной от российского правового поля Чечни большинство населения не видит. Это как бы «чужая» проблема.
Война вдавила гигантский и глубокий след в историю России и сознание россиян. Она не вернула рациональный взгляд на военные операции, ведущие к бессмысленной гибели людей ради самоутверждения лидеров нации. Уроки той, совсем «незнаменитой», войны 1994 года нам всем еще учить и учить.
Итак, 29 ноября Ельцин публично предъявил ультиматум дудаевцам, требуя сдать оружие и отпустить пленных. 2 декабря начались налеты федеральной авиации. 6 декабря на окраине Грозного состоялась встреча Грачева и Дудаева. Министр обороны напомнил об ультиматуме Ельцина – сдать оружие, распустить армию. К такому разговору генерал-майор советской авиации Джохар Мусаевич Дудаев не был готов, при том что до последнего не верил словам Грачева о том, что полноценная война действительно может начаться.
Из теряющего популярность диктатора Дудаев в считаные дни снова превращался в народного героя. Яраги Мамодаев, уже давно рассорившийся с Дудаевым и сбежавший в Москву, направил 15 декабря резкое по тону письмо Ельцину: «На сегодня очевидно, что антинародный режим Дудаева, который потерял всякую поддержку народа, неожиданно получил ее. И это происходит каждый раз, когда Вы пытаетесь что-то лично предпринять в “чеченском вопросе”».
Коллективное решение о начале войны было принято большинством голосов ельцинского «Политбюро» (Совета безопасности). Среди тех, кто голосовал «за», сейчас в строю остался лишь Сергей Шойгу. Был лишь один голос «против» – министра юстиции Юрия Калмыкова, человека, усилиями которого в 1992 году удалось погасить конфликт в Кабардино-Балкарии. В знак протеста Юрий Хамзатович подал в отставку с поста главы Минюста и члена Совета безопасности РФ.
«Демократический выбор России» оказался перед развилкой: уходить в тотальную оппозицию или, выступая против войны, сохранить возможность диалога с властью. Для Гайдара это был очень тяжелый выбор: он понимал значение Ельцина для демократии в России. Леонид Гозман вспоминает долгие разговоры с Гайдаром на эту тему и ночное заседание руководства партии в кабинете Егора в Газетном переулке. Решение далось не сразу. Несколько раз Гайдар даже просил коллег выйти из кабинета, потому что разговаривал с кем-то из «верхних» людей – он все-таки держал дистанцию и не хотел раскрывать содержание бесед с руководителями государства или просто привык говорить на деликатные темы без свидетелей. Говорил и с Сергеем Юшенковым, и с генералом Эдуардом Воробьевым – с людьми военными, и с самым доверенным лицом из «гражданских» – Борисом Золотухиным. Не выступить против войны означало потерять лицо, что гораздо хуже потери процентных пунктов рейтингов. «Я принял решение, – сообщил он товарищам по партии, – мы выступаем против».
11 декабря партия организовала антивоенный митинг на Пушкинской площади, народу пришло не очень много. Но это было только начало. Вскоре антивоенные митинги пройдут по всей стране. Сохранились фото. «Борис, ты нас предал» – скромный, от руки нарисованный транспарант. И рядом – окруженный людьми Гайдар.
Егору быстро обрезали правительственную связь. И остановили любые возможности финансирования партии, в том числе со стороны активно входившего в политику предпринимателя, главы концерна ОЛБИ Олега Бойко.
И в те, еще относительно демократические, времена силовики решали многое. Если не все.
Это был важнейший, ключевой момент в истории второй республики. И в истории Гайдара, конечно.
Против военных действий в Чечне – и по принципиальным, и по конъюнктурным причинам – выступили в то время многие. Выступили коммунисты, «яблочники». Вскоре начал сбор подписей против войны в Чечне губернатор Нижегородской области Борис Немцов.
Но то, что против войны выступила пропрезидентская партия, партия Гайдара, – это было совершенно иного качества решение.
У российских демократов впервые появилась реальная возможность к объединению.
В феврале 1995-го в одном из интервью Гайдар пояснял смысл разногласий с партией «Яблоко», что впоследствии ему приходилось делать все чаще и чаще. «Демвыбор России» – партия правоцентристская, «Яблоко» – левоцентристская, однако «разница в оценках и подходах не может быть препятствием объединению усилий на главном направлении – противостоянии коммуно-фашистской опасности». К этому Егор относился очень серьезно, как серьезно был раздосадован и тем, что Борис Федоров поддержал военную операцию в Чечне.
Он предложил демократическим фракциям и партиям идею коалиционного соглашения на выборах 1995 года по мажоритарным округам. Григорию Явлинскому нужен был «более тесный союз». «В переводе на простой язык, – писал Егор, – это звучало так: вы хотите добиться единства демократов, я хочу быть кандидатом от демократов в президенты. Поддержите меня, и на этой базе снимем все препятствия к этому единству».
Чеченская война сблизила Гайдара и Явлинского – в силу общности антивоенных позиций. Если угодно, это было объединение на негативной основе. Только была одна существенная деталь: будучи в оппозиции к Ельцину по чеченскому вопросу, Гайдар не мог быть в оппозиции к президенту как проводнику начатых им демократических реформ; будучи в оппозиции к правительству в тех ситуациях, когда оно притормаживало реформы, Гайдар и его партия не могли быть к нему в оппозиции, когда оно принимало либеральные или, по крайней мере, рациональные решения.
Егор был не настолько амбициозен в партийной политике, как Явлинский. Точнее, его если и интересовала позиция во власти, то именно та, которая позволяла бы продолжать начатое им дело. Явлинскому нужен был пост президента. А до того – поддержка на выборах в Думу в декабре 1995 года, после окончания срока деятельности, увы, слишком «короткого» парламента. Это абсолютно устраивало Гайдара – лишь бы политическое время не повернулось вспять.
От Красной площади, точнее, от Могилы Неизвестного Солдата, к которой политики возлагали цветы 9 Мая 1995 года, до здания Института экономики переходного периода в Газетном переулке даже совсем неспешным шагом всего-то минут десять-пятнадцать. Но за это время Егор Тимурович и Григорий Алексеевич обо всем – то есть о двухпартийной коалиции и поддержке Явлинского на президентских выборах – договорились.
Гайдару, впрочем, еще нужно было убедить политсовет своей партии в рациональности такого союза (что оказалось делом совсем не легким), а Явлинскому – поговорить со своими. «Своим» такой вариант не нравился, в том числе потому, что не нравился тот тип реформ, который начал проводить три с половиной года назад Гайдар. Эти противоречия были чрезвычайно серьезными. Но теперь речь шла о консолидированных действиях. Иначе – провал, причем на всех выборах. Предсказуемое поражение от коммунистов.
Вот логика Гайдара: «Снова обдумываю альтернативы. Без единства демократов настоящего либерала в президенты нам не провести. Наиболее серьезная угроза – коммунисты, в первую очередь Зюганов. Кто может ему противостоять? Ельцин? Черномырдин? На май 1995 года они слишком завязли с чеченской войной… Отсюда единственный шанс – создать демократический блок».
В телевизионной программе «Итоги» на НТВ, в то время невероятно популярной, Гайдар и Явлинский объявили о создании коалиции. Публично объявили, их слушала вся страна… Детали обсудили тем же вечером в мягких креслах, и по сию пору стоящих вокруг журнального столика в кабинете Егора в Газетном переулке. Союз скрепила бутылка греческой «Метаксы», тогда служившей образцом элитного крепкого напитка.
…На следующий день Явлинский отказался от договоренностей. Что-то произошло в кругу его соратников. Не вполне очевидно, что именно, но лидер «Яблока» счел Гайдара и его партию не активом, а обременением в электоральной политике. Обременением, нарушавшим чистоту его политического образа. Гайдар выглядел для «Яблока» слишком проельцинским, строителем номенклатурной демократии, номенклатурной собственности (в терминах публициста-шестидесятника Юрия Буртина) и бюрократического рынка, токсичным с той точки зрения, что дал имя реформам, которые Явлинский не поддерживал и к которым ревновал. Аргументы в пользу того, что развал еще не созданной коалиции – это очевидное поражение и на парламентских, и на президентских выборах, в то время, вероятно, казались Григорию Алексеевичу не слишком убедительными, а трудности – преодолимыми в одиночку.
Для Егора эта история оказалась чрезвычайно болезненной. 20 мая 1995 года он отозвался об этом крайне резко: «Я не могу это оценить иначе как предательство».
Вот как он сам излагал эту ситуацию с неудавшимся объединением демократов:
«Григорий Явлинский нередко заходил ко мне поговорить не на публике. Нас объективно сблизила начавшаяся чеченская война. Мы оба считали ее опасной и бессмысленной авантюрой, не имеющей военного решения, выступали за прекращение боевых действий. Наши депутаты вместе работали в Чечне, пытались добиться освобождения раненых, обмена военнопленных. Мы совместно выдвинули в Думе ряд законодательных инициатив, совместно их подписали, поддержали ряд общих заявлений. Одновременно чеченская война развела нас и с правительством, и с президентом. Казалось, само развитие событий с неизбежностью подталкивает демократов к тому, чтобы объединиться и совместно выступить на следующих парламентских и президентских выборах.
Было ясно, что ключ к единству – союз двух крупнейших демократических сил, представленных в парламенте фракциями “ДВР” и “ЯБЛока” (эти три прописные буквы означали, как мы помним, фамилии трех основателей – Явлинский, Болдырев, Лукин, которых в дальнейшем судьба развела далеко. –