Вот как вспоминал об этом Анатолий Чубайс:
«По-крупному картина выглядит следующим образом. Я сказал, что мы завершили в середине 1994-го первый этап приватизации, и она включала в себя магазины и т. д. “Малая приватизация” это называлось. Она включала в себя и значительную часть промышленности, но не включала в себя то, что называется “командные высоты”. Все наиболее значимые и наиболее крупные по масштабу, по численности работающих, по доходу, по влиянию на бюджет предприятия – они от приватизации отбились разными способами. В массовую приватизацию их было не вовлечь. Их можно было вовлекать только штучными решениями. “Норильский никель”, западносибирская нефть и т. д. Все директора были очень влиятельными людьми. Как правило, они были “красные”, а некоторые из них просто члены ЦК компартии, за редким исключением. Из них процентов 15–20 мы сумели приватизировать к началу 1990-х годов, а процентов 80 – нет.
АвтоВАЗ, например, в эту схему решил вписаться. А остальные сказали: “Не, мы не можем”.
К лету 1994 года стало понятно, что если не переломить ситуацию по большой приватизации, то мы не переломим ничего. Дело в том, что это не просто вопрос количественный, а это вопрос ключевой, решающий. Приватизация есть, а частной собственности нет. Пока эти командные высоты, эти главные предприятия не находятся в руках собственников, соответственно, и средние, да и малые, они работают в режиме, когда акционер приезжает на заседание собрания акционеров, а ему директор говорит: “Я тебя вычеркнул”. – “В смысле как?” – “Ну, вот так. Я вычеркнул вас из списка, из реестра акционеров”. То есть по документам есть собственность, а в реальности собственник – только директор.
Один такой акционер мне рассказывал. Он приехал к генеральному директору какого-то крупнейшего химкомбината, который они приватизировали. И акционер директору сказал: “Милейший, вот у вас приватизация, вот у нас акции, мы купили у вас 90 % акций, мы контролирующие акционеры, нам хотелось бы как-то понимать, что происходит”, и т. д. Тот слушал, слушал, говорит: “Сынок, иди сюда”. Тот встал, подошел. Директор окно открыл: “Посмотри”. А там стоят нефтехимические бойлеры огромные. Вид сумасшедший. “Видишь?” – “Вижу”. Он говорит: “Ты охренел, что ли, что думаешь – я тебе это всё отдам? Вали отсюда”. Вот что такое приватизация по состоянию на весну 1995 года.
Всё они видели уже в этой жизни, директора. Бригадный подряд, хозрасчет, ускорение с перестройкой, и… приватизация. То видели, это видели и это видели.
И это было не про саботаж, а про реальное распределение власти».
В обмен на акции банки предоставляли правительству кредит. По истечении определенного срока либо правительство возвращало кредит, забрав обратно акции, либо акции становились собственностью банков. Понятно, что правительство едва ли нашло бы деньги, чтобы вернуть кредит. К тому же речь все-таки шла о частных собственниках – залоговые аукционы, при всех процедурных претензиях к ним, сильно разогрели рынок, начались и другие продажи, за деньги. Государство же получило только от залоговых аукционов около 1 миллиарда долларов. Бюджетное задание было выполнено, расходные обязательства профинансированы, у финансовой стабилизации появилась прочная база.
Эти конкурсы – естественно, со скандалами – проходили в ноябре – декабре 1995 года. В самое неудачное время – как раз под парламентские выборы. Коммунисты получили дополнительную возможность снова заработать очки на теме «грабительской приватизации».
Предвыборная кампания «Демвыбора» выглядела на этом горячем фоне очень слабой.
Гайдар никого не обличал, не «зажигал» электорат компроматом и черным пиаром. Пытался лишь призывать к разуму и к совести: «Убежден, национальные интересы России не в том, чтобы соревноваться с США по количеству ядерных боеголовок. Они в том, чтобы наконец начать соревноваться с развитыми рыночными демократиями по продолжительности жизни нашего населения… Убежден, наша задача не в том, чтобы, ощетинившись колючей проволокой, попытаться вновь отгородиться от Европы, а в том, чтобы решить историческую, многовековую задачу России – вернуться обратно в наш европейский дом, вернуться равноправным партнером, а не незваным гостем. Вот это реальные национальные интересы России».
«В этой кампании, – вспоминал Леонид Гозман, – мы мало отличались от “Яблока”. Но на нас еще и висела приватизация».
Гайдар и его партия проиграли эти выборы. И дело было, конечно, не только в приватизации. Несмотря на то, что он уже дважды уходил из правительства, несмотря на его жесткую и определенную позицию по Чечне, Гайдар по-прежнему воспринимался людьми как человек, непосредственно отвечающий за все, что происходило после 1991 года. А 1995-й был годом снижения рейтинга Ельцина на фоне войны в Чечне, на фоне экономических проблем. Микроскопические успехи в деле финансовой стабилизации люди пока не ощущали на себе. Гайдар же по-прежнему воспринимался избирателями как продолжение Ельцина, как часть той силы, что пришла к власти в 1991-м. А эта сила как раз тогда переживала огромный кризис доверия.
Давайте посмотрим на итоги этих выборов опять-таки из сегодняшнего дня.
Коммунисты победили за явным преимуществом – за КПРФ проголосовало 22 процента избирателей по партийным спискам (15 миллионов голосов, 99 мандатов) плюс одномандатные округа – еще 58 мест. Всего 157. Их представительство в Думе по сравнению с 1993 годом выросло на 115 мандатов! Никогда после этих выборов коммунисты не могли набрать столько голосов и мест в парламенте. Это был их абсолютный рекорд. И это был рекорд протестного, оппозиционного голосования.
Парламент при Ельцине избирался на абсолютно свободных конкурентных выборах – что доказывают приведенные нами цифры. Именно так была устроена выборная машина в стране.
Аграрная партия Лапшина – ближайшие союзники коммунистов – получила всего 20 мест в парламенте. Но вместе с аграриями коммунисты получили серьезное большинство. Десятки избранных коммунистов-губернаторов еще больше увеличивали их политический вес.
Партия Явлинского получила в парламенте (который теперь избирался на нормальный срок, на четыре года) 45 мест.
Ну и, наконец, так называемая «партия власти». Ставка была сделана на «партию губернаторов», или «партию чиновников», под руководством Виктора Черномырдина, – «Наш дом Россия». Они много выиграли в одномандатных округах. Частично к ним перешли и люди из партии Гайдара (например, тот же Владимир Рыжков). Конечно, огромной была поддержка лояльных Ельцину губернаторов на местах. И несмотря на это, в итоге НДР получил всего 10 процентов по партийным спискам и всего 55 мест в парламенте с учетом одномандатников.
За Гайдара теперь были только 9 депутатов, избранных по округам. Пятипроцентный барьер его партия не преодолела.
Все это было очень печально, прежде всего потому, что вместо большой демократической фракции в парламенте (которая могла бы возникнуть при соединении Гайдара и «Яблока») президент получил в Думе огромную «левую» коалицию (условно левую, а на самом деле – имперскую, просоветскую, националистическую, неосталинистскую), которая заново принялась ставить реформаторам палки в колеса.
Конечно, как явствует из воспоминаний Владимира Рыжкова, даже эта «левая», оппозиционная Дума все равно продолжала работать над реформаторским пакетом законов, но… все стало гораздо сложнее.
И самое главное – во весь рост встал после этих выборов вопрос: кто же пойдет на президентские выборы 1996 года? Кого должны поддерживать демократы и интеллигенция? Кто сможет в конечном итоге победить набравшего силу и огромный вес Зюганова?
Демократы лихорадочно перебирали фамилии. У кого-то возникал даже вариант Михаила Горбачева, что выдавало неспособность реалистически оценивать ситуацию (Горбачев набрал на этих выборах 1 процент голосов). После того как появилось сразу несколько инициативных групп по выдвижению Виктора Степановича Черномырдина (причем в буквальном смысле инициативных, не назначенных сверху), сам ЧВС в начале февраля ушел от греха подальше в отпуск. Варианта по-прежнему не было.
Раздавались (даже среди демократов) голоса в пользу отмены выборов.
Для Гайдара, который ставил перед собой задачу не допустить возвращения к власти коммунистов, после резкого разрыва с «Яблоком» оставался лишь один вариант – Борис Немцов, молодой губернатор Нижегородской области.
Основания для такого выбора были. Президент дважды называл Бориса своим преемником – при посещении Нижнего Новгорода в 1994 году и затем, представляя его Биллу Клинтону. Яркий, образованный, умеющий разговаривать с представителями любых социальных и профессиональных групп, харизматичный 36-летний высокий красавец с непокорной черной шевелюрой – таких людей в окружении Бориса Николаевича раньше не было. Приверженность демократическим ценностям и относительный успех региональных реформ, которые Немцов разрабатывал вместе с Явлинским, превращали Бориса в идеального кандидата для демократических избирателей, расколотых своей лояльностью либо Гайдару, либо Явлинскому.
…История отношений Егора и Бориса началась в 1992-м. И первое, что отметил Немцов, – это сочетание в Гайдаре интеллигентности с жесткостью и решительностью. Контакты премьера и губернатора не были благостными. Был конфликт, связанный с кризисом наличного обращения – тогда Гайдар и Немцов сильно поругались из-за пущенных в обращение региональных денег, «немцовок», и Егор даже предположил, что Борису пора «отправляться на покой», на что губернатор ответил: «Не вы меня назначили, не вам меня снимать».
Была и ситуация, когда Немцов сильно Гайдару помог, распознав резолюцию с поддельной подписью премьера об отгрузке бэтээров из Нижнего Новгорода в Азербайджан во время карабахской войны. «Я позвонил Гайдару, – пишет Немцов в книге «Провинциал», – он сидит, мне показалось, ни жив ни мертв на том конце провода. Попросил меня непременно приехать. Я приехал. Он меня немедленно принял (а он был тогда премьер-министром!). Мы стали разбираться, и оказалось, что это поддельная резолюция. Он вызвал Баранникова (тот был тогда начальником спецслужб), потребовал разобраться. Выяснилось, что эта подделка была осуществлена не без участия азербайджанских деятелей. Вот тогда я его увидел достаточно твердым».