Г. Сокольников, в начале 1920-х годов на посту народного комиссара финансов яростно боровшийся за сокращение бюджетного дефицита, за отказ от финансирования государственных расходов с помощью печатного станка, предлагал повесить возле Высшего Совета Народного Хозяйства вывеску: эмиссия – опиум для народного хозяйства. Полезно и сегодня помнить об этом всем, кто отвечает за формирование и реализацию экономической политики».
Эта фраза легендарного Сокольникова, почти весь аппарат которого был потом репрессирован Сталиным, в 1990-е годы висела в приемной министра финансов – кто бы этим министром ни был. Повесил это либеральное дацзыбао Борис Федоров. Затем по его же инициативе появилась еще одна вывеска «Инфляция не создает рабочих мест».
Статьи в «Коммунисте» высокое начальство, несомненно, читало. Тем же летом 1988-го Рыжков как председатель Совмина Союза, Юрий Маслюков как председатель Госплана СССР и Лев Воронин, председатель Госснаба, направили в ЦК КПСС записку о необходимости реформы цен. Кого они уговаривали? Видимо, себя… Или все-таки Горбачева?
Но ни Рыжков, ни Горбачев, ни «другие официальные лица» не готовы были взять на себя ответственность за либерализацию цен, хотя летом 1990-го на XXVIII съезде партии последний премьер СССР Николай Иванович Рыжков признался: «Самой большой ошибкой было еще раз, как это допустили в 1988 году, проявить нерешительность, вновь отложить неимоверно сложную, но объективно необходимую задачу “на потом”».
Однако – откладывали. И еще раз, и еще раз…
Так какой же на самом деле дефицит бюджета был заложен при Горбачеве? Какова была цена «ускорения», в которое так верил Михаил Сергеевич?
Работая осенью 1988-го в совминовском пансионате «Сосны», в группе, которой было поручено подготовить очередной доклад Рыжкова, Гайдар имел возможность ознакомиться с закрытым вариантом бюджета. То есть даже не с тем, о котором они с Лацисом писали в «Коммунисте», а с честным.
Дефицит бюджета, как и всегда, предполагалось покрывать денежной эмиссией. Просто печатать деньги. На сессии Верховного Совета, которую упоминали Лацис и Гайдар в статье «По карману ли траты?» министр финансов Борис Гостев назвал цифру – 36 миллиардов рублей, однако еще 63 миллиарда были спрятаны в строке «заимствований у Госбанка». Итого – дефицит составлял 99 миллиардов.
Отчаявшись «напугать» руководство страны со страниц прессы, Гайдар и Лацис подготовили записку для Горбачева. В ней они суммировали все возможные объяснения ситуации и предложили набор мер, среди которых было сокращение военных расходов и ограничение централизованных капиталовложений. Предлагалось ликвидировать дотации к ценам на продовольствие с одновременным пересмотром структуры розничных цен (в качестве замены их либерализации, пока это было возможно), отказаться от повышения зарплат и пенсий, если не показаны источники доходов на эти статьи расходов. Они предлагали резать бюджет, сокращать расходы и увеличивать доходы всеми способами, пока не поздно. Пока советские финансы не рухнули окончательно.
Бумагу с приложенными к ней вырезками из статей в «Коммунисте» первому лицу передали через того же Ивана Фролова. К тому времени он уже был помощником Горбачева, а его место в редакции занял Наиль Биккенин.
Михаил Сергеевич обсудил тезисы записки на заседании политбюро 16 февраля 1989 года. Докладывал членам политбюро премьер Николай Рыжков. При этом у Рыжкова почему-то во всем была виновата пресса, и он категорически отказывался даже рассматривать возможное повышение цен: «Это означает социальное напряжение, угрожающее перестройке».
То есть угрожающее руководству партии и страны. Бремя, которое потом предстояло нести Гайдару, Ельцину (или любому будущему руководителю страны и экономики), становилось все тяжелее и тяжелее.
Горбачев на заседании политбюро выступал многословно и пылко. Говорил об отсутствии «настоящего научного анализа».
«Если не включим… противозатратные рычаги, – горячился Михаил Сергеевич, – мы ничего не добьемся». Он еще и еще раз будет возвращаться к научному анализу, «противозатратным механизмам» и даже упомянет чрезмерные расходы на оборону – генеральный секретарь и без пяти минут президент СССР правильно понял смысл записки Гайдара и Лациса: «Не знаю, как другие члены Политбюро, но я считаю, что нужно сохранить капиталовложения… только там, где это работает на товары для народа и на жилье. А все остальное пусть подождет – в том числе многие стройки и заводы (курсив наш. – А. К., Б. М.)».
Горбачев поручил Совмину принять меры по сокращению дефицита бюджета. Но снова не изменилось ровным счетом ничего. Отто Лацис вспоминал: «Был утвержден список второстепенных мероприятий, позволивших наскрести – скорее всего, на бумаге – экономию на сумму 27 миллиардов рублей. Между тем председатель Госплана и член Политбюро Юрий Маслюков опубликовал в “Правде” статью, в которой утверждал, что первоначально утвержденный на 1989 год бюджет предусматривал дефицит на 127 миллиардов рублей. Так получилось, что на этот год было три только официально признанных цифры дефицита: 36 миллиардов, признанных Гостевым, 99 миллиардов, фактически показанные в его докладе… и 127 миллиардов Маслюкова. Реальной суммы дефицита никто не знал, а формальная экономия в 27 миллиардов в лучшем случае возвращала примерно на уровень тех 99 миллиардов, с которыми никак нельзя было примириться, если было желание избежать обвальной инфляции».
И Совмин, и ЦК были словно парализованы перспективой освобождения, хотя бы частичного, цен. Власть боялась реакции народа. Цены повышать нельзя! Денежный навес превращался в огромную волну, которая словно бы всосала в себя исчезающие с прилавков товары, застыла над страной и рано или поздно должна была обрушиться всей своей мощью на экономику.
Словом, в 1988 году «Коммунист», как мы видим, печатал вполне боевые статьи, воевал с консерваторами, пытался образумить советское руководство…
Жизнь была интересная.
Однако помимо всего прочего, у Егора в отделе (да и в целом в журнале) собралась очень неплохая компания. Ничем не хуже, чем во ВНИИСИ. Он получил уникальную возможность собрать коллектив отдела таким образом, как ему самому хотелось.
Пришел Алексей Улюкаев, которого впоследствии в реформаторской среде называли «нашим самым ярким пером» – он действительно хорошо писал, после ухода Гайдара в «Правду» возглавил отдел экономики «Коммуниста», затем сотрудничал с «Московскими новостями».
Гораздо бóльшим журналистским опытом обладал Виктор Ярошенко. Его порекомендовал Лацису легендарный Анатолий Бруштейн, основатель клуба ученых в Академгородке «Под интегралом», организатор скандального концерта Александра Галича в марте 1968 года.
Виктору Ярошенко было уже больше сорока лет; он объездил весь Союз, специализировался на экологической проблематике. И по своему профессиональному складу был отнюдь не теоретиком, скорее, очеркистом. Увлекался фотографией.
У Ярошенко было в журнале свое главное дело, ради которого, собственно, его и позвали, – остановить «поворот рек». Это был партийный мегапроект, призванный повернуть течение сибирских рек для орошения засушливых земель Казахстана, создать невиданную новую «целину», решить зерновую проблему в СССР (а великая «красная империя» продолжала импортировать за валюту кормовое зерно у своих злейших врагов – американских и канадских «капиталистов»). Ну и конечно, поворот рек был призван доказать главную идею горбачевского ускорения – гигантские многомиллиардные инвестиции способны поднять советскую экономику на небывалую высоту. (Хотя придумали «поворот» еще до Горбачева.)
Именно против этого мегапроекта начали сражаться отдельные журналы, газеты, отдельные журналисты, среди них – редактор «Нового мира» Залыгин, корреспондент «Коммуниста» Ярошенко и многие другие. Они доказывали, что поворот рек погубит сибирскую природу, сожрет огромные инвестиции, разрушит привычный образ жизни миллионов людей.
Протестовали против проекта и «Огонек», и «Московские новости». В другое время всю эту историю с протестами бы замяли, рот «советским зеленым» быстренько заткнули, но в новую эпоху гласности сделать это уже было непросто.
Ярошенко сильно «очеловечил» гайдаровский отдел в силу своего психологического бунтарского устройства. Кроме того, его пластичное перо было способно разнообразить тяжеловатый язык экономического отдела. Это потом сильно поможет Егору в работе, а совместная статья Ярошенко и Гайдара «Нулевой цикл» станет образцом сочетания аналитической и очерковой журналистики. Виктор и Егор очень сблизятся, станут друзьями.
Не будучи членом правительства реформ, Ярошенко в 1992-м станет сопровождать Гайдара в поездках и вообще практиковать «включенное наблюдение» за работой реформаторов. В какой-то мере он станет личным биографом Гайдара, но книгу о нем так и не напишет…
Никита Масленников в отдел Гайдара не входил, но был первоклассным экономическим аналитиком и обладателем прекрасного пера, к тому же старожилом редакции. Потом Масленников долгие годы будет спичрайтером Виктора Черномырдина – наряду с историком Сергеем Колесниковым, который в свои 34 года был назначен при Фролове заместителем главного редактора.
До этого в «Правде» Колесников считался мастером передовых статей без подписи и редактировал все теоретические произведения людей из академического и партийного мира, то есть в нынешних понятиях был редактором «отдела мнений». Кроме того, уже несколько лет его привлекали к написанию речей «высшего руководства».
В тандеме с Лацисом он, слывший единственным человеком, который прочитал «всего Ленина», сильно помогал Фролову проходить между рифами партийных запретов и ограничений и превращать «Коммунист» в живое издание.
Позднее Фролов с кровью оторвал Колесникова от «Коммуниста» и, получив статус секретаря ЦК и редактора «Правды», забрал его с собой помощником.
К Гайдару в отдел пришел и Николай Головнин, с которым Егор, как и с Ярошенко, не был до этого знаком. До «Коммуниста» он работал в госплановском журнале «Плановое хозяйство». Егор уговаривал Ярошенко и Головнина переходить в журнал: «Отсюда будет легче останавливать поворот рек». Никто из них в эту перспективу до конца не верил, однако остановить поворот, как ни странно, действительно удалось.