Грубо говоря, это был свой парень, но гений.
«Егор прекрасно понимал и шутки, и комические стороны серьезных вещей. В этих случаях он никогда не перебивал, а, затаив дыхание, выслушивал фразу или историю до конца, как бы впитывая мысль и готовясь на нее реагировать, а потом радостно хохотал. Иногда опираясь руками на два стола и даже болтая в воздухе ногами от удовольствия», – вспоминал друг Гайдара Вячеслав Широнин.
В каком-то из разговоров друзей Егора был сформулирован парадокс: Гайдар по своему типу личности был, скорее, «командиром подводной лодки», нежели чистым интеллектуалом. То есть человеком, в котором главным качеством были ответственность за команду и умение принимать тяжелые решения. В этом есть доля истины – всем, кто его близко знал, сразу было очевидно: в нем живут два характера, две линии (бажовская и гайдаровская), два человека. Один замыкался в себе и постоянно пытался «уйти в библиотеку», другой – объединял вокруг себя десятки и сотни людей, которые были готовы идти за ним.
Эту особенность Гайдара легко проследить по его влиянию на состав правительства (и многих последующих) Российской Федерации – там побывали многие из его круга, люди со всех его работ, всех институтов и редакций. «В результате сформировалось профессиональное сообщество, уже в течение двадцати лет лидирующее в экономической политике», как сформулировал Широнин. И дело было не в том, что он кого-то специально «продвигал», Гайдар никогда этого не делал – просто те, кто хоть раз попадал в этот круг, готовы были идти за ним дальше, чтобы вместе решать невыполнимые задачи.
«Реформы – это были не решения одного или двух человек. Реформы – это была команда, не знаю, в двадцать или сорок человек, вряд ли больше, которые постоянно генерировали какие-то решения. И сопротивляться таким реформам было крайне тяжело, потому что никогда нельзя было понять, с какой стороны последует следующее движение. И в конечном итоге реформа была как развязывание гордиева узла. Его нельзя было разрубить, его нужно было постоянно разматывать, узелок за узелком. И к этому большому-большому узлу советской экономики, которую в принципе нельзя было использовать как наследие, каждый человек подходил со своей стороны» – так говорил об этом экономист Сергей Алексашенко.
Да, этот азарт риска, преодоления, решения невыполнимых задач был очень близок всему их поколению… Унылая неподвижность советской системы порядком осточертела. В ее рамках уже невозможно было двигаться – ни на уровне страны, ни на уровне отдельной судьбы.
Итак, кого же Гайдар позвал в свою команду?
Понимая, что в ближайшие месяцы им придется пройти не просто через трудные первые шаги, но практически через «идеальный шторм», он решил опираться на людей, которых очень хорошо знал лично и в которых мог не сомневаться.
Из самых близких, на кого он заведомо мог рассчитывать как на руководителей направлений и ключевых министерств, было четверо.
Анатолий Чубайс, вместе с которым они создавали «московско-ленинградскую школу», семинары на «Змеиной горке» и в других местах. Создавали первое неформальное сообщество, которое вышло за рамки «кружка» и позволило Гайдару ощутить свою силу. Чубайс, и это стало с самого начала понятно, был человеком воли, жестко организованным и амбициозным, и конечно, он был нужен в правительстве. И он, по мысли Гайдара, должен был возглавить самый болезненный, тяжелый участок: приватизацию.
Петр Авен, друг Гайдара со времен ВНИИСИ. Петя говорил очень быстро, посверкивая очками, был очень ироничен и довольно холоден внешне. Гайдар ценил его за интеллект, парадоксальность, за способность очень быстро все понимать и схватывать, и – за его порядочность и доброту, которую тот прятал за внешней бравадой. Авен имел наибольший из всех участников команды опыт жизни за границей – он работал в Международном институте прикладного системного анализа в Австрии, хорошо разбирался в сфере валютного регулирования. Конвертируемый рубль как цель был невероятно важен в их общей программе, без него не могла бы сложиться ни налоговая, ни банковская система. Гайдар предложил ему пост министра внешнеэкономических связей.
Андрей Нечаев, который в 1990-м, за несколько месяцев до этих событий, пришел работать в Институт экономической политики. Добродушный, невероятно контактный, спокойный, располагающий к себе – и при этом очень цепкий и дисциплинированный. Андрей был идеальным переговорщиком с промышленным лобби, «красными директорами», бывшими госплановцами; он отвечал в правительстве за все естественные монополии, за «оборонку», за «госзаказ», словом, за все, что труднее всего было переводить на рыночные рельсы.
Александр Шохин, бывший коллега Егора по Институту проблем прогнозирования (где у Александра Николаевича была лаборатория, а у Гайдара – «группа», в которой состоял один человек – выдающийся социолог Юрий Левада), с его опытом работы российским министром, и в целом в советской системе (одно время он был помощником Эдуарда Шеварднадзе). Он оказался естественным кандидатом на курирование социальной сферы: в первые месяцы существования правительства реформ его статус вице-премьера формально был равновеликим статусу Гайдара. Ну и к тому же они дружили, несмотря на разницу в возрасте.
Было немало книг, которые Гайдар неоднократно перечитывал, знал близко к тексту – это и экономические, и исторические, и социально-политические труды из его библиотеки. Были и знаменитые романы, к которым он неоднократно возвращался, например романы братьев Стругацких, Солженицына.
Однако была и совершенно особая для него книга: «Три мушкетера» Дюма-отца, мы об этом уже говорили. Гайдар перечитывал ее как лекарство в минуты самого острого душевного дискомфорта, в тяжелые моменты своей жизни.
Так вот, в романе этом описана дружба – не просто как нравственное чувство, как благородная добродетель, а как некая важнейшая модель социального поведения. Мушкетеры редко говорят друг другу комплименты и делают пылкие признания. Напротив, они постоянно язвят, сыплют остротами, подкалывая товарищей, зато в любой ситуации опираются друг на друга и втягивают в свой круг всё новых и новых людей, вместе с которыми легче решить ту или иную задачу.
Так было и в гайдаровском правительстве.
Конечно, в состав того знаменитого «правительства реформ» попали совершенно разные люди. Например, Станислав Анисимов, министр торговли и материальных ресурсов – советский технократ, работавший в союзных ведомствах, знавший советскую экономическую машину изнутри. Или пример противоположного свойства: Владимир Лопухин – министр топлива и энергетики, первый, кого очень скоро убрали из кабинета министров, – блестящий молодой человек из академический среды, но при этом капиллярно знавший, что происходит на «земле», месяцами находившийся в командировках. Элла Панфилова, в 1991 году народный депутат РСФСР, затем долгожитель властных кабинетов и ныне продолжающая свой путь в политике, – у Гайдара она занимала пост министра социальной защиты (в контексте программы болезненных реформ это была очень актуальная позиция). Элла запомнилась прежде всего не своими действиями, а эмоциональными реакциями.
Существенную часть правительства Гайдар не контролировал – весь силовой, президентский блок. Андрей Козырев, министр иностранных дел, проводивший прозападный либеральный курс, членом гайдаровской команды не был, как и юрист Сергей Шахрай. В то время очень близким к Ельцину человеком, отвечавшим за «внутреннюю политику», был вице-премьер Михаил Полторанин. Его влияние было больше, чем у Козырева или Шахрая.
Дальнейший путь этих людей сложился по-разному. Да и люди ведь были очень разные. Но тогда, в конце 1991 года, все они были объединены одной идеей – совершить прорыв. Идея захватила их настолько, что когда в ноябре 1991 года они провели первое заседание и Гайдар «от лица коллектива» предложил договориться: ничего для себя у президента не просить, никаких материальных льгот, никаких квартир и дач – все закивали и никто даже не думал возражать.
Впрочем, это было в русле тогдашних умонастроений.
Ельцин – а именно он в ноябре 1991 года возглавил кабинет министров, одновременно оставаясь президентом, – сделал идею «борьбы с партийными привилегиями» отправной точкой своей политической программы. Это тоже нельзя было не учитывать.
Вот фрагмент реальной стенограммы:
«Гайдар: Я хотел бы предложить членам нового правительства взять на себя такой набор очень простых и естественных обязательств на то время, пока они в нем будут пребывать.
Ельцин: Чтобы действительно могли бы называться правительством народного доверия.
Гайдар: Я предлагаю объявить жесткий мораторий на занятие любыми видами коммерческой деятельности.
Ельцин: Каждого члена правительства касается.
Гайдар: Я предлагаю отказаться от участия в приватизации собственности… отказаться… от улучшения жилищных условий…
Ельцин: У вас еще была декларация.
Гайдар: Да, и декларация. Все члены правительства добровольно представляют декларацию о доходах».
Леонид Григорьев – то ли в шутку, то ли всерьез – подал реплику: «Это можно, если правительство удержится». Публика заволновалась – а как быть иногородним?
Всю эту немного пафосную мизансцену разбавила реплика министра иностранных дел Андрея Козырева.
– Борис Николаевич, – сказал он, несмело подняв руку. – А я вот со своей пожилой мамой собираюсь съезжаться, квартиру обменять на пятикомнатную. Это ничего, как вы думаете?
Ельцин с трудом сдержал улыбку:
«Ну, смотрите, что важнее: пост министра или такой вопрос?»
Гайдар подал реплику под смех в зале: «Честно говоря, я не думаю, что мы очень много продержимся в этом правительстве».
Ельцин: «Нет, надо все-таки верить в лучшее будущее. Безусловно, иначе трудно будет морально работать».
Михаил Полторанин вступил в разговор: «Вообще от всего этого немного попахивает детским садом».