Но, увы, ничему из благих намерений уже не суждено было сбыться. За оставшиеся до 1 января недели золотовалютный запас СССР растаял окончательно. Давайте теперь обратим внимание уже на сами цифры.
«Вдруг информация по золоту недостоверна? Я начал дергать Явлинского, он еще кого-то там… Наконец часов в 8 вечера какой-то фельдъегерь (не знаю, как точно назывались тогда эти ребята) привез мне толстый запечатанный конверт. И даже не попросил за него расписаться. Сказал, что велено просто передать, и всё. Я испугался, что привезли какую-то туфту, и проводив егеря, с нетерпением распечатал его. Все, что мне надо, там было. И на каждой странице стоял большой красный штамп: “Совершенно секретно”…
Я засел за изучение. И увидел, как золотой запас страны растворился за годы перестройки, что еще не заложенного где-то золота осталось на самом деле 240 тонн. Мне уже объяснили к тому времени, что центробанки не продают золото друг другу, а закладывают его, а потом просто не выполняют обязательств по выкупу. Вот она, динамика. Поступление. Расход. Все выглядит вполне правдоподобно. Я знал западные оценки в 5–6 тыс. тонн, иногда скромнее, но меньше 3–4 тыс. тонн не давал никто. А оказалось – что почти ничего и нет. 240 тонн не спасали ни в каком виде, не затыкали ни одну из дыр. Один из 4 моих пунктов спасения СССР от валютного дефолта оказался пустышкой (Михайлов предлагал немедленно продать все золото, как средство спасения от валютного дефолта. – А. К., Б. М.). Но как же можно было довести страну до такого нищенского состояния?!»
А теперь предоставим слово уже Егору Гайдару. В книге «Гибель империи» он цитирует закрытые правительственные документы, которые ему удалось раздобыть уже после 1991 года:
«Председатель Государственного комитета СССР по закупкам продовольственных ресурсов М. Тимошишин – в правительство СССР (май 1991 года): “В настоящее время запасы хлебопродуктов крайне ограничены. Остаток муки по состоянию на 21 мая с. г. в целом по Союзу составил 1,5 млн. тонн, или на 15 дней обеспечения потребностей страны”».
Дело в том, что СССР, по традиции, покупал десятки миллионов тонн зерна – в других странах (США, Канаде, странах Латинской Америки). Сокращение доходов от нефтедобычи – эту динамику Гайдар подробно разбирает в своей книге, – а затем и неизбежный валютный дефолт привели к тому, что зерно купить было уже не на что.
А вот эта запись – из дневника помощника президента СССР Анатолия Черняева. 31 марта 1991 года, воскресенье:
«Вчера был Совет безопасности. Проблема продовольствия… Но теперь уже конкретнее – хлеб. Не хватает 6 млн. тонн до средней нормы. В Москве, по городам уже очереди такие, как года два назад за колбасой. Если не добыть где-то, то к июню может наступить голод. Из республик только Казахстан и Украина (едва-едва) сами себя кормят. Что в стране есть хлеб, оказалось мифом. Скребли по сусекам, чтоб достать валюту и кредиты и закупить за границей. Но мы уже неплатежеспособны. Кредиты никто не дает… Поехал к Н. Н., она еще болеет. Просила купить хлеба. Объехал с Михаилом Михайловичем всю Москву, начиная с Марьиной Рощи: на булочных либо замки, либо ужасающая абсолютная пустота. Такого Москва не видела, наверное, за всю историю – даже в самые голодные годы».
Итак, что же означал «валютный дефолт» во второй половине 1991 года?
Даже при наличии новых кредитов или реструктуризации внешнего долга (а ни того ни другого не произошло) на счетах внешнеторговых организаций не осталось валюты, чтобы платить за аренду торговых кораблей, платить зарплату своим собственным морякам, оплачивать расходы на транспортные перевозки, то есть чтобы доставить в порты даже уже купленное ранее зерно и другое продовольствие. Не было валюты и для того, чтобы оплачивать весь дипломатический корпус, включая Внешторг, и все расходы, с этим связанные.
Горбачев по-прежнему пытался уговорить страны Запада дать в долг СССР значительные суммы.
«М. Горбачев в переговорах с Дж. Бушем, Дж. Мейджором повторяет, что Запад, нашедший 100 млрд. долларов, чтобы разрешить кризис в Персидском заливе в конце 1990 – начале 1991 года, не может не понимать, насколько важно предотвратить кризисный характер развития событий в Советском Союзе, что просто необходимо изыскать аналогичные по размеру средства, чтобы помочь руководству СССР решить острые финансовые проблемы страны. Цифра 100 млрд. долларов в его разговорах с руководителями западных стран упоминается неоднократно».
При этом позиция западных стран была очень благосклонной, их поддержка Горбачева – безоговорочной: «Хаос, межнациональные конфликты на территории разваливающейся, напичканной ядерным оружием мировой сверхдержавы никому не нужны. То, что лидеры Запада хотели сохранить СССР, хорошо видно по тональности выступления Дж. Буша в Киеве 1 августа 1991 года. Он пытается убедить украинские власти и общество в невозможности выхода Украины из Союза…» – пишет Гайдар в «Гибели империи».
Советское руководство не решилось на программу реальных экономических реформ. Западное руководство не решилось на масштабную экономическую помощь разваливающейся стране. Сто миллиардов Горбачеву дать не смогли. Не хватило политической воли – ни с той, ни с другой стороны.
Всё логично.
В этих условиях состоялся 28 октября 1991 года Пятый съезд народных депутатов РСФСР, на котором Ельцин объявил программу «неотложных экономических мер» и сказал следующее:
«Уважаемые народные депутаты! Граждане Российской Федерации!
Я обращаюсь к вам в один из самых критических моментов российской истории. Именно сейчас определяется, какой будет Россия, да и страна в целом, в последующие годы и десятилетия, как будут жить нынешнее и другие поколения россиян.
Обращаюсь с решимостью безоговорочно встать на путь глубоких реформ и за поддержкой в этой решимости всех слоев населения.
Настало время принять главное решение и начать действовать.
Два месяца мы живем практически в новой стране. Провал антиконституционного переворота оказался провалом для всей тоталитарной системы, основанной на диктате КПСС и господстве консервативного центра! Репрессивная система управления опустошила Советский Союз, разрушила его экономику и рассыпалась сама.
Пришло время действовать решительно, жестко, без колебаний. Стартовая база известна всем. Положение напряженное. Трудно с продовольствием, товарами первой необходимости. На грани разрушения финансовая система. Инфляция достигла критической точки. 55 процентов семей живут ниже черты бедности.
Обстановка не улучшается. Победа демократии и свободы не покончила с экономическим кризисом, не примирила народы. Жизнь в стране сегодня при параличе власти стала более дезорганизована.
В новой ситуации особенно ярко проявились слабости российской государственности и вынужденные просчеты в тактике.
…Целый год каждый маленький шаг, даже попытку шага приходилось отвоевывать.
После провала путча такая линия изжила себя.
…Экономическая болезнь излечима. Необходимы лишь точный диагноз, строгие правила поведения и согласованные, конкретные действия. И Россия не раз в своей богатой истории показывала, что именно в периоды тяжелых испытаний она способна мобилизовать свою волю, огромные силы, таланты, ресурсы, подняться и окрепнуть.
Период движения мелкими шагами завершен. Поле реформ разминировано. Нужен крупный реформистский прорыв».
Депутаты съезда почти единогласно проголосовали за пакет реформ, предложенный президентом, с которым были детально ознакомлены. Пакет был понятный, давно известный и по программе «500 дней», и по другим программам – либерализация цен, начало приватизации, сокращение бюджетных расходов, изменения в сфере валютного регулирования и т. д. (Чем именно отличались программы Явлинского и Гайдара, мы поговорим позднее.)
Однако оглушительно новым было то, что прозвучала конкретная дата – январь 1992 года. То есть вдруг всем стало понятно, что то, о чем беспрерывно говорили уже два-три года – наконец будет сделано.
Ельцин оговорил себе «особый период», во время которого его указы в области экономической реформы будут иметь силу законов – он попросил год. Кроме того, он объявил, что сам возглавит правительство, ну, соответственно, и состав его в «особом периоде» – тоже прерогатива президента.
Так началась новая эпоха.
Эпоха, которая – вопреки всем сегодняшним и тогдашним критикам ее – означала прыжок через пропасть (а не в пропасть). России буквально через несколько недель суждено было проснуться в иной реальности. И дело было не только в ценах, в инфляции, приватизации и прочем. Вслед за «политической надстройкой», которая шумно рухнула после 21 августа 1991 года, неизбежно обрушились и сами основы прежнего советского мироздания – от твердых цен до общенародной собственности на средства производства. От «идеологически-правильного», неизменного десятки лет курса рубля до государственной торговли. Конечно, эти изменения долго сами стучались в двери. Но сейчас двери открыли окончательно. Их открыли Ельцин и Гайдар.
В эти дни – между 15 сентября и 15 октября – Егор, наконец, поговорил с отцом, Тимуром Аркадьевичем:
«Вернувшись из Крыма, где был в отпуске, в Архангельское заехал отец. Я рассказал ему, как вижу экономико-политическую ситуацию, что происходит, что мы предлагаем делать. Отец согласился со мной в том, что предлагаемая стратегия начала реформ в России, видимо, единственно реальная. Когда же он понял, что, возможно, его сыну придется не только советовать все это кому-то, а самому садиться и исполнять, наверное, впервые в жизни я увидел выражение откровенного ужаса на его лице. И мне, и ему было понятно: если такой поворот состоится, вся жизнь, и не только моя, но и нашей семьи, в корне изменится. Разделится на спокойную, размеренную, интеллигентскую – до и абсолютно неопределенную, непредсказуемую – после. Отец посмотрел на меня, сказал: “Если уверен, что нет другого выхода, делай как знаешь”»…