…У Гайдара была еще одна, своя, глубоко личная ниточка в этой общей теме. Первая жена Ира вышла замуж за художника Смирнова, его позвали работать в Боливию, он уехал; вместе с Ирой в далекую жаркую страну отправилась и дочь Гайдара Маша. Туда же собрался уезжать и Петя. Егор не знал, вернутся они или нет. Не знали об этом и бабушка с дедушкой – Ариадна Павловна и Тимур Аркадьевич.
Гайдар категорически не хотел дождаться того момента, когда гуманитарная помощь кончится и молоко с творожком на молочных кухнях выдавать перестанут, того момента, когда врачам и медсестрам нечем будет платить зарплату, когда жена Маша тоже заговорит об отъезде… Он не представлял себе, как уговорить родителей уехать из страны, если вдруг это случится. Такое было бы просто невозможно – при характере Тимура Аркадьевича.
И он дал себе слово сделать все, что в его силах, чтобы этого не случилось.
Особенно ярким был контраст между нормальной, устойчивой жизнью за границей – и той, которая всегда была в СССР, а теперь стала и вовсе невыносимой в бытовом плане.
«Осенью 1991 года мы поехали с первым официальным визитом в Германию, – вспоминала в своих мемуарах Наина Иосифовна Ельцина. – Жена бургомистра Кельна предложила мне пройтись по рынку. Я такого в жизни не видела. Огромный павильон, чистота, вкусно пахнет. На одних полках – мясо и птица, на других – рыба, на третьих – ягоды и фрукты. А я буквально вчера – из Москвы, где все по карточкам, а из фруктов – только яблоки. Да и то потому, что осень и урожай только что сняли. Как раз перед визитом смотрела телепрограмму, в которой известный врач-педиатр говорила, что дети у нас остаются без витаминов зимой, поэтому часто болеют. Стою на этом рынке и чуть не плачу.
Вечером вышли с Борисом прогуляться. Идем мимо сверкающих витрин – мне даже не по себе. Все – как в кино. Если стоят туфли, то рядом сумка им в цвет. Мы такого вообще не видели. Конечно, без этого, в отличие от витаминов для детей, прожить можно…
Когда вернулась в Москву, зашла в обувной магазин. Там стояли кооперативные полусапожки из войлока – больше никакой обуви не было. Заглянула в магазин “Лен” у Тишинского рынка. Висят два или три капроновых полотна ядовитого цвета. И всё. Ни других тканей, ни простыней, ни наволочек. Это всё мелкие бытовые детали, но они помогают представить, в каком состоянии страна досталась новой власти».
Однако в 1991 году речь шла не об изобилии. Речь шла о выживании.
Мысль о том, в каком обществе, в какой стране, с какими магазинами и всем прочим будут жить их дети и внуки, реформаторов, конечно, тоже волновала.
…Несмотря на то, что программа реформ уже была утверждена и, больше того, президент Ельцин объявил ее на съезде – все в целом еще было неустойчиво, все качалось и колебалось в судьбе Егора.
«Ельцин, – пишет Гайдар в мемуарах, – уже в качестве главы Совета министров, продолжает консультироваться с нами о его составе. Если не ошибаюсь, 3 ноября из информированных источников приходит новость: принципиальные решения приняты, Явлинский со своими коллегами возвращается в российское правительство, я буду экономическим советником Ельцина.
Не убежден, что Григорий подходит для роли, которую необходимо играть в это время. Боюсь, что будет под разными предлогами уходить от неизбежного решения по либерализации цен. И все же такое чувство, как будто только что выскочил из-под колес мчавшегося на тебя поезда. Самое тяжелое все-таки достанется не нам, за нами куда более спокойная, привычная, комфортная роль советников. На следующее утро выясняется – информация была неверной, Григорий Явлинский отказался.
В этот момент окончательно понимаю: по-видимому, работа в правительстве неизбежна, отсидеться в советниках, переждать самое трудное время не удастся. Именно мне, в 1987–1990 годах, наверное, громче всех предупреждавшему о страшной опасности либерализации цен при расстроенных государственных финансах и хаосе в денежном обращении, теперь придется платить за перебитые горшки.
5 ноября. Телефонный звонок. Президент подписал указ: первый вице-премьер – Г. Бурбулис, вице-премьер, министр экономики и финансов – Е. Гайдар, вице-премьер, министр труда и социальной защиты – А. Шохин. То, что это должно было случиться, я чувствовал, и все же сообщение грянуло, как гром, разом отделив все, что было в жизни до того, от неведомого будущего. Из советника я превратился в человека, принимающего решения».
Подтверждают эту версию и воспоминания Андрея Нечаева:
«Когда рассматривался вопрос о том, чтобы Явлинский возглавил экономический блок правительства России и взялся за претворение в жизнь радикальных реформ, Григорий Алексеевич поставил достаточно жесткое условие, что должен быть премьер-министром, и не меньше. При тогдашнем раскладе политических сил это условие почти априори было неприемлемым, и Явлинский об этом не мог не знать.
Тогда же, естественно, возник и другой вопрос: если имеющаяся и уже озвученная президентом программа радикальных реформ написана одними экономистами, то почему во главе команды надо ставить совсем другого человека, хотя и известного экономиста? Бурбулис попытался найти компромисс: мол, пусть Явлинский будет вашим начальником, но “управляемым”, то есть будет слушать и слушаться всех нас и не будет лезть в политику. Последнее для Бурбулиса было особенно важно. Помню наш ночной разговор на 15-й даче, куда Бурбулис приехал после Госсовета и заявил: я провел переговоры с Явлинским, утром должен состояться следующий разговор. Явлинский соглашается на такой вариант: номинально он станет во главе, а на самом деле будет мне и вам подчиняться. Возникла небольшая пауза. Первым среагировал Костя Кагаловский, сказав: вы, конечно, можете договориться с волком, что он серых зайчиков будет кушать, а белых – не будет. Но эта договоренность будет действовать лишь до тех пор, пока вы не откроете клетку. И мы все стали убеждать Бурбулиса, что эти договоренности – блеф Явлинского…
Но и Явлинский тогда отнюдь не рвался в бой. Помоему, он и ставил свои практически неприемлемые условия, чтобы они не были приняты. Ему, вероятно, казалось, что он нашел беспроигрышный вариант. Или он приходит позже, когда самая тяжелая, рискованная и непопулярная работа выполнена и ему достанется роль реформатора-триумфатора, или, если реформы провалятся, он скажет: я же просил всю полноту власти, но вы не дали – вот и результат!»
Однако сделаем шаг назад и вернемся на 15-ю дачу, в «Архангельское», где работала в сентябре группа Гайдара, где сочиняла свою концепцию.
На 6-й даче сидела, работая над такой же экономической программой, но только без мандата Бурбулиса, группа Евгения Сабурова – а год назад там же трудилась группа Шаталина – Явлинского над программой «500 дней». Вот как вспоминал об этом сам Гайдар:
«Атмосфера 15-й дачи – все более обостряющееся чувство тревоги за судьбу страны. Приглашаем сотрудников бывших союзных министерств, ведомств. Многих знаем по прежним годам как компетентных специалистов, пытаемся с их помощью понять ситуацию в критически важных сферах деятельности. Валюта, хлеб, горючее, заключение договоров на 1992 год, отношения с кредиторами. Складывающаяся по их информации картина происходящего в стране поистине катастрофична.
Денежная эмиссия растет, валютные резервы тают, потребительский рынок полностью разрушен, заключение договоров на следующий год практически на нуле. В союзных органах власти – ситуация тягучего безвластия и беспомощности. Никто ничего не хочет решать, делать, брать ответственность на себя. Ельцин, после августовских событий, – на юге, в отпуске. Конкурирующие политические силы пытаются перетянуть его на свою сторону.
Неоднократно заходит Евгений Сабуров. В 1991 году, вскоре после отставки Явлинского, он выдвинулся на лидирующие роли в формировании экономической политики российского правительства. В это время – заместитель председателя правительства, министр экономики. Знаю его давно, как и тех, кто пришел с ним работать, его заместителей, – Володю Лопухина, Ивана Матерова.
Сабуров рассказывает о критической ситуации с зерном. И вместе с тем ратует за необходимость сначала провести приватизацию, а потом уже браться за размораживание цен. Приватизация не в его ведении, за нее отвечает другой заместитель председателя правительства – Михаил Малей. В ней ничего не стронулось с места…
Сабуров еще верит в возможность заключения работающего экономического договора между республиками… Соглашения подписываются с таким количеством особых мнений и замечаний, что их нежизнеспособность очевидна.
Общее ощущение – очень многое знает, чувствует трагизм и критичность ситуации и в то же время не хочет брать на себя ответственность за тяжелые и непопулярные меры, как будто надеется, что все само собой образуется и удастся избежать самых социально конфликтных решений».
Оставим здесь в стороне скепсис Гайдара по отношению к «конкурирующей» команде. И приглядимся к Сабурову. Ведь это – еще одна альтернатива гайдаровским реформам. Сабуров на десять лет старше Гайдара, вообще он фигура необычная, интересная – свои экономические таланты Евгений Федорович совмещал с литературой, был очень интересным поэтом. Искал применения своему экономическому дарованию в разных областях – был заместителем министра образования, проводя вместе с Эдуардом Днепровым школьную реформу, возглавлял правительство автономной республики Крым. Те, с кем он работал, – Владимир Лопухин, Владимир Машиц, позднее стали министрами в правительстве Гайдара.
Правда состоит в том, что окажись они на месте Гайдара – им пришлось бы волей-неволей делать все то же самое.
Ситуация уже не оставляла другого выхода. Трех-четырех лет для плавного сокращения бюджета и плавного освобождения цен уже не оставалось.
Власти сидели попросту на пороховой бочке. И это очень хорошо понимал Гайдар, называя свою программу «обостряющим сценарием».
Так был ли все-таки другой выход из ситуации? Имелась ли какая-то альтернатива? Неужели было невозможно сделать как-то иначе?