Давайте будем честными – конечно, выход был! Конечно, альтернатива была!
Программа экономических реформ (которая вошла в историю как «гайдаровские реформы») – на самом деле была итоговым детищем целых поколений прогрессивных советских экономистов.
Можно вести отсчет (если мы говорим именно о советской эпохе) начиная с 1920-х годов, с Григория Сокольникова и экономистов его круга, то есть с эпохи нэпа; можно – с «косыгинской реформы» и ее главных авторов в 60-е. Но так или иначе, история с частичным отказом от «социалистического планирования» и тотальной «общенародной собственности» на средства производства тянулась через весь ХХ век. Тянулась, несмотря на железные догмы марксистско-ленинского учения.
Да, представьте себе, и в советское время были смелые люди, которые доказывали и даже жизнь положили на это: так нельзя, так – не работает.
Многие из них, как мы уже говорили, поплатились за это жизнью – например, двоюродный дед одного из авторов этих строк, работавший с Куйбышевым в Госплане СССР и доказывавший с цифрами в руках, что «успехи первых пятилеток» построены на дутой статистике. Другие – уже позднее, в 60-е, – как, например, Евсей Либерман, были «отодвинуты» в сторону брежневской эпохой и заслужили лишь «право на молчание».
Сам Гайдар столкнулся с попытками провести серьезную экономическую реформу в СССР еще в 1983 году, когда попал во ВНИИСИ и начал готовить справки и материалы для Комиссии Политбюро, секцию в которой возглавлял Джермен Гвишиани. Гайдару было в ту пору 27 лет. И где бы он ни трудился, его потом постоянно привлекали к работе подобных комиссий в течение долгих восьми лет.
Комиссии менялись, состав их тоже, менялись фамилии разработчиков реформы, экономических академиков, экспертов, но суть оставалась прежней – руководство страны не могло найти политической воли, чтобы приступить к реализации предложений ученых.
Итак, об альтернативе. Для начала – цитата из самого Гайдара. Вот как он оценивал последнюю такую советскую программу реформ, «400 дней», подготовленную Григорием Явлинским и его коллегами: «Содержательно в ней не было ничего особенно нового, – писал Гайдар. – Она в основном повторяла логику предшествующих программных документов, включала стабилизационные мероприятия как базу, предшествующую либерализации цен, структурные реформы, приватизацию… Но в политическом плане рассчитанная на короткий срок и расписанная по дням программа построения в Советском Союзе развитой рыночной экономики – это именно то, что было необходимо Ельцину и той части элиты, которая пошла за ним».
В одной из последних (и важных) своих «правдинских» статей Гайдар писал: «Свободные рыночные цены, балансирующие спрос и предложение, – прекрасный регулятор хозяйственных процессов… Но достоинство таких цен проявляется при одном непременном условии – финансовой стабильности. Когда же в стране бушует инфляция, общий уровень цен быстро растет, резко и непредсказуемо изменяется соотношение цен различных товаров, вся система рыночного экономического регулирования приходит в расстройство… Возникает ситуация экономической нестабильности».
В статье Гайдар пытался поддержать программный документ, подготовленный сотрудниками академика Леонида Абалкина – Евгением Ясиным и Григорием Явлинским.
В июле 1989-го Леонид Иванович Абалкин неожиданно был назначен заместителем председателя Совета министров. По сути – именно для того, чтобы «проводить реформу». Впервые видный экономист, да еще столь прогрессивных взглядов получал в руки серьезные рычаги исполнительной власти. Замаячила слабая надежда… В сентябре Евгений Григорьевич Ясин принял приглашение поступить на работу в аппарат правительства.
Меньше чем за месяц в пансионате Совмина Союза «Сосны» Ясин и Явлинский написали концепцию перехода к рынку. Интересный, кстати, это был альянс двух экономистов – один из старшего поколения, невысокий лысоватый одессит с ироническим прищуром, и другой – совсем молодой, с буйной шевелюрой, родом из Львова, в молодости занимавшийся боксом, всегда уверенный и азартный в своих аргументах.
Ясин вспоминал: «В октябре 1989-го состоялась конференция в Колонном зале Дома Союзов, по улице ходили демонстранты с плакатами “Долой абалканизацию всей страны!”. Мы были неизвестны, потому что наши фамилии нигде в документах не значились. Все дерьмо валилось на Абалкина».
Перед Вторым съездом народных депутатов СССР в декабре 1989-го рассматривались три варианта реформы. Тот самый концептуальный документ, подготовленный Ясиным и Явлинским, под названием «Радикальная экономическая реформа: первоочередные и долговременные меры»; второй – директивы тринадцатого пятилетнего плана, подготовленные группой первого зампреда Совмина, председателя Госплана СССР Юрия Маслюкова, опытного экономиста-практика, но не менее искушенного аппаратчика; и еще один, третий документ, в котором были сформулированы способы решения текущих задач, – от группы другого зампреда правительства Льва Воронина.
Как водится, радикальную абалкинскую бумагу (хотя не такой уж радикальной она была) отложили на два года и решили жить по-старому, готовясь к «тринадцатой пятилетке».
…Никто еще не понимал, что никакой «пятилетки» уже не будет.
Это был какой-то заколдованный круг, бесконечное дежавю: ровно за год до этого, в 1988-м, в тех же «Соснах» готовился доклад Рыжкова о долгосрочных перспективах развития экономики. И Гайдар, и Явлинский тоже принимали в этом участие (там, кстати, и познакомились).
Тогда ими, «молодыми гениями», руководил помощник премьера Владимир Саваков, всякий раз возвращавшийся из Совмина разочарованным: начальство не воспринимало новых идей.
Как с сочувствием писал Гайдар: «От Явлинского требовали четких и точных расчетов бурного повышения уровня жизни советского народа на ближайшее десятилетие, сведений о том, сколько яиц придется на каждую советскую душу в двухтысячном году. Он отбивался, как мог, пытаясь донести до начальства комизм яичных обещаний, впрочем, безуспешно. Шутки воспринимались плохо».
Ясин и Явлинский предлагали Абалкину подать в отставку и дружно уйти из правительства (это уже в 1989-м), объявив об этом прямо на Втором съезде народных депутатов. Нет, не были поняты. Не ушел Абалкин. Все продолжало крутиться по-старому.
В феврале – марте 1990-го они сделали еще одну попытку что-то изменить.
…Премьер Николай Иванович Рыжков, улетая с визитом в Малайзию, поручил вице-премьеру Маслюкову готовить вариант полного отказа от радикальной реформы «по Абалкину». Однако неожиданно что-то у них пошло не так. Юрий Маслюков (именно он станет первым замом в правительстве Евгения Примакова через десять лет) неожиданно обратился за помощью к конкуренту, академику Леониду Абалкину.
У академика была бумага, которую он собирался передать Горбачеву, – еще одна концепция. 13 страниц, написанных теми же Ясиным и Явлинским.
Когда Рыжков приземлился после поездки в Малайзию, у трапа самолета ему были поданы две бумаги на выбор: вариант отказа от «радикализации» и… 13 страниц Ясина и Явлинского. Бумаги предваряла совместная докладная записка Абалкина и Маслюкова, где предлагались аргументы в пользу концепции «одного удара» – внедрения рынка с 1 июля 1990-го или 1 января 1991 года. Вот что они тогда писали:
«Предлагаемое решение представляет собой весьма дорогую цену за реформу, но она будет стремительно возрастать, если сама реформа будет откладываться на неопределенный срок».
И – о чудо! – Рыжков согласился.
Была дана официальная команда на подготовку радикального программного документа. На Третьем съезде народных депутатов в марте 1990-го Горбачев должен был быть избран президентом СССР, о чем Ясин с Явлинским заранее не знали.
В конце марта, уже после избрания Михаила Сергеевича президентом, новая программа была готова.
Ее стержень – либерализация цен (а не административное их постепенное повышение) и ужесточение финансовой политики. Специалисты на базе Главного вычислительного центра (ГВЦ) Госплана рассчитывали по своей модели возможные «последствия реформ». Премьеру Рыжкову о результатах работы докладывал Яков Уринсон. В тот момент, когда были названы цифры возможной безработицы, обычно корректный Николай Иванович впал в тяжелую ярость.
Тогда ГВЦ чуть не разогнали…
В то же самое время на Горбачева поддавливали с другой стороны: была придумана модель «100 первых дней президента». В «Волынском», по воспоминаниям пресс-секретаря генсека Андрея Грачева, засели «сразу три бригады “писарей”, имевшие каждая свои поручения и своего творческого руководителя. Усаживаясь в обеденное время за длинными, уже уставленными закусками столами, члены групп ревниво поглядывали на партнеров».
На подготовку экономической составляющей «100 дней» были брошены помощник генсека Николай Петраков, два замзава экономическим отделом ЦК КПСС Владимир Можин и Анатолий Милюков, а также мозг и основное перо этого документа, тогдашний молодой консультант ЦК Борис Федоров (в дальнейшем первый вице-премьер и министр финансов России).
Борис Федоров писал в своих мемуарах: «В результате получился, на мой взгляд, весьма солидный – для того времени – программный документ, который Н. Петраков передал первому и последнему Президенту СССР М. Горбачеву. Мы все были очень взволнованы – хотелось верить, что нам удалось, наконец, повлиять на ход событий в экономике (курсив наш. – А. К., Б. М.).
Н. Петраков рассказал, что М. Горбачев с большим вниманием ознакомился с проектом и долго повсюду ходил с папочкой, в которой находился этот документ… Однако вскоре наш энтузиазм спал – за первые 100 дней своего президентства М. С. Горбачев не принял ни одного указа из нашего пакета».
Трудно сказать, почему Горбачев, призвав на разработку программ практически всех радикально и современно мыслящих экономистов, имея на руках несколько пакетов разработанных детально программ, остановился.
В чем была природа этого оцепенения?