…Да, но это ведь Гайдар Егор Тимурович. Для которого «финансовая прозрачность» – чуть ли не символ веры. Для которого моральная чистоплотность – не лозунг, а вшитая в мозг программа, которая работает на уровне подкорки и семейного завета. Он, например, запретил в своей приемной принимать любые подарки, вообще любые – хоть авторучку. Однако же не из одних Гайдаров состоит и аппарат правительства, и депутатский корпус, и вообще бюрократия в целом.
Одним словом, выбранный вариант чековой приватизации, когда любой человек – хоть в метро, хоть на улице – мог продать свой ваучер кому угодно, открывал перед племенем Остапов Бендеров просто золотую эру. Нагрели руки и чековые инвестиционные фонды, работавшие по принципу «финансовой пирамиды», и недобросовестные чиновники, подписывавшие за солидную мзду разнообразные «пакеты документов», и новые предприниматели, конечно, тоже. Появился целый класс людей, которые разбогатели, используя «дырки» в законодательной базе.
Так что и тут поневоле вспоминался план Явлинского. Идеальный, честный, искренний народный капитализм. «Сбережение» народных фабрик и заводов. Железный заслон на пути коррупции.
Чем же он не устраивал Гайдара?
Ну, прежде всего тем, что он не верил в этот путь. Он не верил, что «рабочий», социал-демократический капитализм в принципе может быть эффективным. Что завод, который «принадлежит рабочим» (или та же авторемонтная мастерская), с «нанятым менеджером», будет конкурентоспособен. Увы, не верил.
И здесь вспоминаются рассказы близко знавших его людей, знавших еще по даче в Дунине, о том, как он мог жестко спорить, как умел поставить на место даже мальчишек, своих ровесников, в споре: ведь он держал в голове тысячи цифр и фактов и всегда поражал своей ясной логикой. Мальчишек это невероятно злило.
Но поразительно, что таким же Гайдар остался и потом, во взрослом своем состоянии.
И Нечаев, и Уринсон рассказывают, как конфликтовали с Гайдаром по одному и тому же сценарию – выделить какое-то производство, какой-то завод или отрасль в «особую группу», дать им преференции, освободить от налогов, чтобы спасти и сохранить. Гайдар же доказывал, что это бессмысленно, что внеэкономическими методами нельзя спасти экономический субъект, что все лопнет и все равно разорится, – и всегда оказывался прав.
Однако главная причина того, почему Гайдар не пошел на «мягкий» и «плавный» сценарий приватизации, была в другом.
Это время – мягких и плавных переходов – было упущено еще при Горбачеве. Было им растрачено.
Сейчас – при Гайдаре – времени уже не было совсем. И мы сейчас с вами увидим, почему.
Глава седьмая. Человек на трибуне
Первая жесткая атака на Гайдара началась еще до января 1992 года. Исследователь 90-х Олег Мороз вспоминает:
«Точкой отсчета можно считать выступление вице-президента Александра Руцкого во время его поездки по оборонным предприятиям Сибири в начале этого месяца (в декабре 1991 года. – А. К., Б. М.). Как раз в ходе того турне, обрушившись на новое, лишь недавно сформированное правительство, он прилепил к нему нелепое словосочетание “ученые мальчики в розовых штанишках”. После оно на все лады бесчисленное число раз повторялось…
…Уже менее чем через две недели после ельцинского указа о либерализации цен – он начал действовать со 2 января – депутатские вожди и их единомышленники вслед за Руцким выступили с нападками на действия кабинета. Так, спикер ВС Руслан Хасбулатов “отметился” 13 января, заявив на встрече с делегацией итальянского сената, что Верховному Совету России следует “или предложить президенту сменить практически недееспособное правительство России, или, в соответствии с конституционным правом, самому сменить это правительство”. Нападки на кабинет спикер продолжил на заседании президиума ВС, состоявшемся в тот же день. “Создается очень безрадостное отношение к правительственной политике, – сказал Хасбулатов. – И какие-то выводы в организационном плане, безусловно, надо будет делать”».
Ситуацию Гайдар описал в книге «Смуты и институты»: «После 2 января 1992 года число тех, кто хотел отмежеваться от принятых мер, росло с каждым днем… Сразу после либерализации цен началось использование заблуждений людей в том, что трудности, связанные с крахом советской экономики, – результат неумело проведенных реформ, и ответственность за это несет сформированное Ельциным правительство».
Надо сказать, что при назначении Гайдара речь сразу шла о том, что политикой, идеологией, пропагандой реформ члены его команды не занимаются и не могут заниматься. Их дело – экономика.
Существует известный апокриф – о том, что Егор Тимурович пришел в какой-то момент к Ельцину и сказал, что информационная поддержка, разъяснительная работа не менее важны, чем их экономическая составляющая, что народу надо объяснять, ради чего страдания и что, собственно, происходит. На что Ельцин, подумав, дал ему короткий ответ: «Я отдел агитации и пропаганды создавать не буду, я этого в партии вот так наелся». Своему сыну Павлу Егор передавал слова Ельцина в еще более короткой формуле: «Я агитпроп создавать не буду!»
Об отсутствии внятной информационной политики, которая бы поддерживала экономические реформы, – и в работе со СМИ, и в работе с тогдашним парламентом и общественными организациями – говорили потом многие. Называли это как одну из главных составляющих гайдаровских неудач.
Вот, например, как сформулировала это Ирина Хакамада, во второй половине 90-х тоже успевшая поработать в правительстве:
«Главная ошибка заключалась в том, что народ в России демократами рассматривался как некий символ, который можно переставлять с клеточки на клеточку. Типа, поймет, стерпит, настроение требует свободы, значит, проглотит все. А народ не проглотил. Не хватило в этой команде социологов, не хватило социальных психологов и профессиональных политологов, которые понимают, как более компромиссно в огромной стране, с огромным консервативным и архаичным следом в истории, более спокойно и аккуратно подготавливать людей к реформам. Объяснять им, вовлекать их, вести с ними бесконечный диалог. И таким образом, пусть даже медленными темпами, двигать все дальше. В головах молодого правительства победил дух большевистского переворота. Сейчас все сделаем, дальше народ перетерпит, но зато дальше будет – вау!»
Так кто же в правительстве Гайдара должен был отвечать за все это – за «команду социологов, социальных психологов, профессиональных политологов» и т. д.?
Никто.
Гайдар, Чубайс, Авен, Нечаев, да и все остальные считали, что их от этого участка вежливо попросили отодвинуться. Экономика отдельно, политика отдельно.
Вице-премьер гайдаровского правительства Александр Шохин вспоминал об эпизоде середины осени 1991-го:
«Мне Полторанин говорит: “У меня предложение. Давай правительство на две части поделим. Экономический блок – твой. А политический – мой. Два первых вице-премьера”. Я спрашиваю: “А кто премьер?” “Это, – говорит, – мы потом решим, кто”. Начал перебирать: “Гайдара – министром финансов. Есть там еще ребята подходящие?..” В конечном итоге при всем при том, что Ельцин все-таки назначил Егора на этот блок (вице-премьером. – А. К., Б. М.), полторанинская схема устройства правительства так или иначе была реализована. Правительство все равно делили на две части. До средств массовой информации нас не допустили, не говоря уж о более серьезных политических вещах».
А вот что думает по этому поводу Андрей Нечаев, министр экономики:
«…Мы договорились, что неприлично идти по традиционному пути и во всех грехах обвинять прежнюю власть, хотя в данном конкретном случае это было именно так… Я считаю, что это была глупость. Но отчасти это было связано с личностью Горбачева. Понятно, что, наезжая на Павлова, Рыжкова и всю советскую экономическую политику второй половины 80-х – начала 90-х, мы фактически наезжали бы на Горбачева, а в общем мы все ему были благодарны за демократизацию страны. Да и не было времени, особенно в режиме 18-часового рабочего дня, выступать с какими-то пространными лекциями. В общем, тема освещения наследства, которое нам досталось, конечно, была совершенно не доработана… Плюс был, конечно, еще важный момент: Ельцин нам четко сказал сначала сам, а потом еще больше устами Бурбулиса (хотя, возможно, Бурбулис сильно добавил и от себя): “Ребята, вы технократы, вы занимаетесь экономической реформой… А политическое прикрытие и информационно-пропагандистское прикрытие – это Бурбулис, Полторанин, Шахрай и я, президент РФ лично”. И вот эту сферу они просрали полностью, извините за выражение».
Еще масштабнее высказался на эту тему Анатолий Чубайс (интервью 2019 года):
«В 1990-е годы так сложилось, что мы оказались единственной командой, которая перед этим 10 лет всерьез профессионально разрабатывала ответ на вопрос: как реформировать советскую экономику? Мы были экономистами, мы экономикой и занимались. Причем, как мы теперь понимаем, это было сделано с использованием классических основ либерализма.
В советском экономическом научном пространстве этого не существовало, ни Абалкин, ни Шаталин, ни Петраков близко к этому не подходили. Они были все про социалистический рынок в лучшем случае. А мы поколенчески прорвались в другое измерение.
И вот вопрос. А среди российских интеллектуалов, мыслителей, философов андеграундных, полулегальных назовите мне три фамилии людей, которые в конце 1980-х с тех же самых либеральных фундаментальных позиций пытались бы ответить – не про экономику, а вообще. И стали думать. Сахаров с Конституцией? Да нет… Мамардашвили? Аверинцев? Да нет. А не было мыслителей, которые бы конкретно и подробно обдумывали не экономическую часть устройства жизни в России. Солженицын с этим самым “Как обустроить Россию”? Ну, понятен срез – не то. Не было буквально никакой дорожной карты.
Я не знаю ни одной фамилии… В этом смысле надо не удивляться тому, что у Гайдара был этот недостаток – он не работал с обществом, с социумом, с политическими реформами, а надо поражаться тому, что Гайдар сумел сделать то, что он сумел сделать. На том фоне интеллектуальном, на котором он находился, это поразительно, как