казалось.
Гайдар не раз и не два писал о том, что напичканное ядерным оружием пространство бывшего СССР представляет страшную угрозу для всего мира. Мы помним о том, что в раннем детстве он побывал в самом остром очаге потенциальной ядерной войны – на Кубе во время Карибского кризиса. Многое рассказывал ему об опасностях ядерной войны его отец, контр-адмирал Тимур Гайдар. Егор был, что называется, глубоко в теме с ранней юности.
Поэтому на угрозу «расползания» ядерного оружия он реагировал очень остро.
О том, что Гайдар сделал для программы нераспространения ядерного оружия, – отдельный рассказ. Это было одним из условий достигнутых Беловежских соглашений (об образовании Союза Независимых Государств). Геннадий Бурбулис вспоминал в одном из интервью:
«21 декабря в Алма-Ате мы подписали четырехстороннее соглашение между Россией, Украиной, Белоруссией и Казахстаном по ядерному оружию. В нем было предусмотрено, что только Россия будет иметь ядерное оружие и все оно должно быть перемещено на ее территорию.
– Этим кто занимался? Бурбулис, Козырев или Гайдар?
– Этим занимались мы все. Гайдар занимался экономикой вопроса, потому что она была очень сложная. Я могу сказать, что Егор не только нашел схему, но и создал такие одновременно и заманчивые, и обязывающие возможности для наших партнеров, чтобы они не зевали и чтобы у них ни на минуту не появилось соблазна оставить хоть один боезаряд себе.
– Они легко расстались с ядерным оружием?
– Достаточно легко, потому что они больше волновались, что с ним делать, чем как они будут жить без него. Хотя с Украиной было больше позиционных трудностей, потому что там у нас еще был Черноморский флот, стратегическая авиация. Они были больше других, скажем так, заинтересованы поторговаться.
Вот в этих тонких разговорах – сколько, когда и кому – Егор всегда был силен. Он это делал здорово, он молодец. Мне кажется, что то, как мы смогли корректно и правильно распорядиться ядерным арсеналом, показывает правильность и незаменимость идеи СНГ».
Огромная работа, проделанная Гайдаром (и другими министрами тогдашнего правительства) для того, чтобы ядерные арсеналы плавно перетекли из Белоруссии, Казахстана, Украины в Россию, еще ожидает своего исследователя. По сути дела, эта была работа по спасению мира – проделанная в кратчайшие сроки и в тяжелейших условиях. Трудно сегодня представить себе, как бы распорядились ядерным арсеналом бывшие республики Союза, окажись оно у них сейчас. Даже думать об этом не хочется.
…Но давайте вернемся к нашему главному сюжету. Почему Борис Ельцин расстался с Гайдаром, уступил съезду и отправил его в отставку в декабре 1992 года? Что повлияло на это решение?
Ведь он гордился Гайдаром, верил ему, у них были очень близкие отношения, он давал ему важнейшие и сложнейшие поручения даже помимо экономической политики. Так почему же?
«Страной управляли тогда красные директора. Не ФСБ, не прокуратура, не армия, не милиция, не президент, а красные директора. Если у него 70 тыс. работающих на “Норильском никеле”, 80 тысяч на Ростсельмаше, то, соответственно, вся жизнь этих рабочих, их политика голосования, их будничное существование полностью у него в руках. И в этом смысле они управляли страной. Губернаторы – ну, так, немного. Спецслужбы – нет, их не было. Молодые реформаторы? Ну, тоже не очень. Жизнь реальная там у них была вся в руках. Материальные потоки, финансовые потоки. Силовиков всех они покупали на местах, естественно. Бандиты все были под ними, или некоторые, наоборот, были под бандитами. Но власть была у них в руках. И переломить ее можно было только десяткой крупнейших предприятий… В этом смысле я до сих пор считаю, что залоговые аукционы при всей их мерзости были исторически соломинкой, которая верблюду спину переломила. Егор все это прекрасно понимал, при том что процессуально, процедурно это все было ужасно. Нарушений закона нет. Но нарушение всех этических норм есть», – говорил позднее Анатолий Чубайс.
Давайте отметим, что называется, на полях – залоговые аукционы, самая скандальная и самая неоднозначная часть денежной приватизации, проводившаяся по уникальной финансовой схеме, затронула лишь 9 предприятий. Да, это были крупнейшие предприятия – но это было лишь 9 предприятий (не 9 процентов, а просто 9 предприятий). Психологический эффект сыграл свою роль – увидев, что государство отдало это активы новым собственникам, «красные директора» сдались.
Но эта история происходила уже без Гайдара.
Для нас же важна другая мысль Чубайса – в 1992 году и далее, вплоть до залоговых аукционов, реальная власть в стране принадлежала «красным директорам».
Съезд народных депутатов находился также под их непосредственным влиянием.
По умолчанию считается, что парламент (а съезд официально считался парламентом) – это разные партии, разные фракции, блоки. Что в нем присутствуют представители разных социальных групп и идеологий, в зависимости от результатов выборов. Однако на российском съезде это было не совсем так.
Михаил Краснов, крупнейший российский правовед и долгие годы помощник президента Ельцина, писал об этом:
«Хотя депутаты в рамках Съезда народных депутатов образовывали фракции и депутатские группы, однако, их состав и численность на очередном съезде (общем заседании) не были постоянными (в среднем каждый съезд имел 15–17 фракций и групп, объединенных в 4–5 блоков): многие депутаты неоднократно меняли свою принадлежность к фракции, группе или даже к блоку (были также внеблоковые депутаты и их объединения). А, главное, такие структурные единицы не являлись партийным представительством в строгом смысле этого понятия. Соответственно, исход голосования по какому-то вопросу во многом зависел от того, как настроит депутатов председательствующий на заседании Съезда (такое “дирижерство” особенно хорошо удавалось Р. И. Хасбулатову). Съезд был настолько многочислен и потому малоэффективен, что сам по себе не смог бы противостоять исполнительной власти. Он выполнял лишь роль “тарана” в руках в общем-то небольшой группы депутатов, прежде всего, возглавлявших Верховный совет и его Президиум».
Замечательное описание съезда дал сам Ельцин в своих мемуарах:
«Страна у нас, конечно, большая. И все-таки полторы тысячи человек – это уже не парламент, не сенат, а какое-то народное вече. Тут уже кто кого перекричит. Тихим голосом говорить бесполезно – начинают действовать законы большого пространства, психологические факторы общения с толпой (в данном случае с толпой народных избранников)… Когда в парламенте полторы тысячи человек, возникает огромное количество фракций, вербующих себе сторонников, плюс огромное количество независимых депутатов… Это арена беспощадной политической грызни, схватки амбиций. Это прежде всего крики у микрофона, это истерики, раскаленные эмоции. Каждый хочет какую-то свою проблему поднять. То национальную, то экономическую, то внешнеполитическую».
Выделим и здесь главную для нас мысль – этим морем раскаленных эмоций кто-то изнутри умело управляет. Как правило, современники указывали на человека, который научился руководить съездом, – на Руслана Хасбулатова, – но вряд ли он справлялся с этим в одиночку. И внутри съезда нужна была «правящая группа», некая каста, которая рулила процессом.
И, конечно, такой кастой – неважно, в личном качестве или через своих представителей – были как раз «красные директора». Таким образом, и в регионах, «на земле», и в Москве, в самом центре власти – они были главными. Неформальная власть принадлежала им.
Не случайно среди всех вариантов приватизации был выбран вариант, когда при акционировании предприятий директорам не только доставался крупный пакет акций, но еще они имели гигантские привилегии при их приобретении. Мысль была такая: пусть приватизация идет хотя бы таким образом, рано или поздно активы все равно перейдут к эффективному собственнику.
Компромисс с корпусом «красных директоров» был необходим, так казалось тогда и Ельцину, и Гайдару.
К тому же сам Гайдар почувствовал, что первый этап преобразований все-таки завершен. Спустя 14 лет, когда уже увидела свет его книга «Гибель империи», в одном из интервью он говорил:
«…К тому времени, когда в конце мая – начале июня 1992 года я понял, что непонятно, каким образом на основе действий, которые никакой экономической теорией не описываются, нам удалось избежать голода, я понял, что, собственно, самое главное в своей жизни я сделал. Да, потом меня будут проклинать, рассказывать, что я провел операцию без наркоза. А у меня не было наркоза… Меня как-то попросили на узком семинаре… рассказать макроэкономическую историю кризиса 1991–1992 годов… Я подробно, естественно, с цифрами, рассказал и спросил присутствующих, которых было человек 25: ну вот вы, такие опытные люди, что бы вы в этой ситуации посоветовали мне сделать? Двухминутная пауза. Потом министр финансов Мексики сказал, что в этой ситуации он бы немедленно застрелился. Все остальные выходы гораздо хуже».
Итак, и Ельцин, и Гайдар понимали, в какой стране живут, как она устроена, у кого реальная власть в регионах, как говорится, «на местах», насколько тяжкими будут перемены, – им казалось, что идти в прямую кавалерийскую атаку на корпус «красных директоров», а именно они преобладали на съезде, – невозможно, слишком опасно, что это может иметь непредсказуемые последствия.
И Ельцин, и Гайдар были людьми ответственными и порядочными. Они не могли, грубо говоря, ссориться, рвать отношения, применять силу и власть – не пройдя весь путь компромисса до конца. И они его прошли.
Напомним, это был Седьмой съезд народных депутатов РФ.
Съезд шел две недели, и каждый день были прямые трансляции, продолжался жуткий тяжелый разнос реформаторской политики (именно тогда Ельцин сказал, стоя на трибуне, с тяжелым сердцем: «Стены этого зала покраснели от стыда», имея в виду весь тот поток грубостей, нелепых упреков, который достался в эти дни и ему, и Гайдару). Съезд постоянно жонглировал поправками, которые лишали президента части полномочий, изменяли – тут же, в режиме прямого голосования – политическую систему в стране, и, конечно, Ельцин от всего этого устал. Поэтому когда хоть какого-то компромисса удалось достигнуть, он был, безусловно, доволен.