К этому моменту у нас уже мэрия была захвачена.
А еще одна была очень острая ситуация. Мэрия захвачена, а в подвале мэрии хранились собранные, но непогашенные приватизационные чеки, за которые отвечал Дима Васильев. Соответственно, Дима метался в полной истерике по Госкомимуществу.
“Давайте что-то делать”. Я говорю: “Дима, что делать?” – “Как-то нужно их оттуда достать”. – “Охренел, что ли? Как мы их оттуда достанем? Лучше сидеть тихо и, наоборот, помалкивать об этих чеках”. Проблема была тяжелая, потому что чисто технологически, если бы они выломали двери, вскрыли и достали их, то мы вряд ли бы сумели отличить использованные от неиспользованных. И это сразу убивало платежное средство.
Доехал до Гайдара, и разговор наш помню хорошо. Разговор, в котором мы обменялись прогнозом развития событий, он совпал у нас практически полностью.
Базовые мысли были следующие. Мысль № 1. Историческое время из месяцев переводится в часы. С этого момента дальше – сутки или максимум полтора, в течение которых ситуация разрешится.
Мысль № 2. В любом сценарии можно ждать несколько сот убитых с практически неизбежной вероятностью.
Мысль № 3. К утру либо мы с ним убиты, либо мы сели, в зависимости от того, как будут технологически развиваться события. Либо, наоборот, ситуация в Белом доме развернется в нашу сторону.
Итак. У тебя есть оценка. Ты понимаешь, сколько у тебя времени, какой ресурс, что можно сделать за это время.
Соответственно, дальше договорились о моих действиях и о его действиях. Там в течение ночи еще кое-что менялось, поэтому я не уверен, что это в первый разговор мы всё определили. Но мои действия я помню хорошо. И я ему сказал: “Слушай, у меня единственная в стране наша структура, у которой есть региональная сеть. А региональная сеть – это фантастически значимое дело во всех смыслах. Комитеты по имуществу в каждом регионе страны, которые понимают, что к чему”. – “Ну, и что?” – “Смотри, что я предлагаю. Если ‘мы’ к утру ‘их” разгромили, тогда проблем нет. Но нам нужно подготовиться к сценарию, если к утру нас с тобой уже нет. На этот сценарий нужно заложить конструкцию, которая позволит московское противостояние заменить на региональное противостояние, настолько, насколько возможно”. Договорились о том, что я подпишу приказ-обращение председателя Комитета по имуществу, в котором максимально технологично опишу их действия на завтра (на воскресенье) на тот случай, если нас нет, то есть если Москва захвачена красными, соответственно, что делать в регионах.
Я вернулся обратно в Госкомимущество, этот приказ мы сделали. Описание ситуации, призыв организовать массовые демонстрации и забастовки на приватизированных предприятиях. И даже перечень лозунгов в конце приказа мы написали. Лозунги не помню.
Приехал Максим Бойко (советник Чубайса, впоследствии вице-премьер – председатель Госкомимущества. – А. К., Б. М.). У нас все приехали, естественно. Хотя могли по домам легко сидеть в субботу. Приехал также Казаков Саша (заместитель Чубайса, впоследствии замглавы администрации президента. – А. К., Б. М.). И Кох несчастный, который только-только переехал в Москву (в то время он стал замом Чубайса. – А. К., Б. М.), еще не успел ничего понять и попал в веселые события.
Сижу в Госкомимуществе, пишу приказ. Потом Егор меня зовет: “Давай приезжай”. Опять я поехал к нему. Он мне сказал: “Ситуация совсем хреновая. Минобороны не чешется. Борис Николаевич то ли действует, то ли нет, мы не понимаем. Дзержинская дивизия до сих пор не вошла в город, и непонятно, войдет или нет”. А это был разговор ближе к ночи. “Ситуация сильно ухудшается. Ты по регионам, если можешь что-то сделать, то сделай. Давай по Москве решим. Твои действия. Езжай в основные места, где есть скопления наших, объезжай их и произноси речи, поднимай дух народа”. – “А ты чего?” – “А я решил ехать и призывать людей идти к мэрии”.
И мы как-то даже особо это не обсуждали. Это не я ему подсказал и это не родилось в нашем диалоге, это очевидно у него была уже сформированная мысль.
Логику его я хорошо помню. Она состояла в чем: в Белом доме, кроме депутатов, как ни крути, вокруг есть несколько тысяч человек, а у нас нет людей. Получается, бюрократия против народа. Картинка ужасная, отвратительная. Именно эту картинку нужно переламывать. “Судя по всему, ни Борис Николаевич, ни администрация президента, ни Виктор Степанович ее не переломят. У них сейчас задачи другие, они занимаются другим делом. Поэтому переломить нужно мне”, – сказал Егор. И поехал».
Веселая их всех ожидала ночь, что уж там говорить!
Но прежде чем мы опишем события этой ночи, попробуем сначала понять – каким же образом противостояние достигло такой степени остроты? Почему оно перешло в фазу практически уже начавшейся гражданской войны?
…Начало 1993 года Гайдар встретил в мрачном, тревожном состоянии. На декабрьском съезде (и после него, когда делились на оставшихся в правительстве и уходящих) он пережил дичайший стресс, хотя сам поначалу не понимал этого и даже потом не хотел самому себе в этом признаваться.
«Первые трое суток спал, спал, спал. Какое счастье проснуться, глянуть в окно на заснеженные лапы елок и – заснуть снова. Когда выбрался, наконец, на улицу, услышал, что посвистывает ветер, хрустит снег под ногами, увидел симпатичную дворнягу… Нормальный, живой, просторный мир возвращался ко мне со всеми его запахами, звуками».
Однако саднящие воспоминания не давали ему покоя. Гайдар как кошмарный сон вспоминает «длиннющий, узкий, нелепый зал в Кремле» (уточним – в Большом Кремлевском дворце), в котором проходили заседания съезда, а мы вспомним другое.
Уже после отставки Гайдару позвонила жена президента. «Позвонила очень расстроенная Наина Иосифовна Ельцина. Говорила примерно следующее: вы такие молодые, такие умные, ну придумайте что-нибудь, помогите Борису Николаевичу, он немолодой человек, ему тяжело. Попытался ее успокоить, сказал, как и думал, что ничего не потеряно, все еще впереди».
Тактичный Егор не упоминает о том, что Наина Иосифовна плакала. Домашние Бориса Николаевича вспоминают – почти рыдала. Жена президента сердцем понимала, на какие чудовищные проблемы обрекает себя Ельцин, приняв это тяжелое решение – идти дальше без Гайдара.
Ельцин тоже позвонил ему накануне Нового года.
«Утром – звонок от Бориса Николаевича. Он предложил стать его главным экономическим советником. Я ответил, что вынужден отказаться – такое назначение будет слишком стеснять нового премьера, а я очень хорошо понимаю, насколько опасным может быть дублирование в руководстве экономикой, мешать ему не хочу. Помочь же президенту всегда готов без всяких официальных должностей».
Трудно было говорить об этом сразу после пережитого. Однако, как выяснилось, Ельцин в политической игре снова «просчитывал на несколько шагов вперед».
Советы Гайдара потребовались почти сразу же.
«8 января 1993 года меня разыскал по телефону А. Чубайс, сказал, что правительство решило заморозить цены и на потребительском рынке паника, что он пытается добиться отмены решения, но ему тяжело, срочно нужна помощь.
Что же произошло? Тогда Чубайс объяснил мне ситуацию в нескольких словах, позже вся картина обрела четкость и законченность.
На нового премьера с первых же дней его деятельности обрушился шквал финансовых запросов и требований. Его слова о рынке “без базара” и реформах без ухудшения жизни народа воодушевили любителей бюджетной кормушки, породили надежды, что В. Черномырдин в монетаризме нетверд и, поднажав на него, деньги выбить можно. Кое-кому это удалось, что, в свою очередь, породило ажиотаж.
…За последние две недели декабря прирост кредитов Центрального банка правительству превышает совокупное эмиссионное финансирование бюджета почти за весь предшествующий год!»
Гайдару пришлось включиться практически сразу же, без пауз. Договоренности есть договоренности. Договаривались, что курс на рыночные реформы будет сохранен? Договаривались, что ради этого ряд членов правительства остается на месте?
Ну вот Чубайс и позвонил.
А значит, ему нужно срочно звонить Ельцину.
Непросто, думаем мы, дался ему этот звонок. Только что красиво попрощался, только что отказался от места советника, только что ясно и понятно объяснил, что теперь «вы сами».
И главное, только что почувствовал вкус нормальной жизни. Обычной, здоровой, прекрасной жизни кабинетного ученого.
«Семья восприняла отставку с облегчением. Нервное напряжение, в котором отец, мама, жена, даже дети жили на протяжении последнего года, улеглось. Доходили до меня разговоры, что многие почему-то уверены, будто я теперь непременно уеду куда-нибудь за рубеж, то ли в Чикаго, то ли в Гарвард – к любимым своим монетаристам. Мне такая идея в голову не приходила. Вообще никогда не имел желания уезжать из России, а уж теперь и подавно.
План для меня был ясен – возвращаюсь в свой Институт экономической политики. Там меня ждали».
Никуда уезжать он не собирался.
А может, и зря.
Вспоминает Чубайс:
«…У меня было психологическое ощущение, что я остался один. И дальше через примерно две недели возникает тема постановления правительства по введению контроля за ценами. Это я хорошо помню.
С Черномырдиным у них не было конфликта, но не было и хороших отношений. Егор довольно резко высказывался о Черномырдине-премьере. Фраза про то, что “это самый дорогой проект обучения в истории человечества”, она же довольно резкая. И вот постановление о возвращении контроля над ценами. Абсолютно фундаментальный экономический вопрос. И в эту драку мы влезли все по полной программе, и Егор.
Соответственно, я помню, что мы немедленно придумали технологию обмена (на другие социальные уступки. – А. К., Б. М.), хитрую, чтобы не в лоб.
Сергей Васильев был главой Рабочего центра экономических реформ, он все это писал. Я же прорвался к Степанычу и заставил его провести совещание. На совещании орал, что это абсолютное безумие, это делать нельзя, последствия катастрофические, в том числе наши личные действия непредсказуемые. Я угрожал совсем по полной программе. Егор одновременно давил на Бориса Николаевича. Степаныч занял мудрую позицию, как всегда в таких случаях: “Ну, в конце концов, это вопрос научный. Вот пусть эксперты скажут нам. Надо вводить контроль над ценами – введем. Не надо – не введем”. Это абсолютно его стиль, как всегда. Но мы его додавили, доломали и отменили на хрен постановление. Хотя теоретически вопрос был не мой. Я же вице-премьер по госимуществу, по приватизации. Но реально его решал я. Наверное, Андрей Нечаев как-то тоже помогал. Не помню его роль в этом».