«В один из сентябрьских дней, после заседания президентского совета, ко мне подошел Борис Николаевич и спросил, не соглашусь ли вернуться в правительство первым заместителем премьера. Ответил, что должен подумать. Вскоре меня пригласил В. С. Черномырдин, подтвердил предложение президента и сказал, что ситуация, как мне наверняка понятно, чрезвычайно сложная, нужна помощь. Политических вопросов мы не обсуждали, а что касается экономики, то премьер заверил, что готов твердо идти по пути реформ.
Теперь, если вернусь, предстоит новая грязная и тяжелая работа по разборке мусора».
Мусор… Вот это довольно точное слово.
Исчезла пассионарная энергия, невероятный адреналин, питавший его и его друзей, соратников по команде в конце 1991 года и весь 1992-й. Разошлись многие действующие лица – Авен, Нечаев уже не в правительстве, да и вообще это уже другое правительство.
Довольно точно фиксирует Егор и общественное настроение: «все позитивное, что когда-то было сделано нами… все это уже вошло в жизнь, стало будничным, привычным…»
«Огороды, участки» – картошку бы собрать, вот для многих проблема номер один. И это тоже он понимает. Голода нет, есть полуголод – если твое предприятие или закрылось, или поддерживает лишь формальный статус – так называемая «неполная занятость», а на самом деле «скрытая безработица». Даже то, что было в загашнике, сгорело во время обмена денег. Копится в народе отрицательная энергия. Прорваться к экономическому росту быстрым рывком, увы, не получилось. В том числе и из-за его отставки. Из-за бесконечных чередований этих самых рывков и торможений, как у неумелого водителя. Но ведь водитель-то – не он!
Но тогда… зачем возвращаться? Чтобы что?
«Все это очевидно, – продолжает Гайдар, – и вместе с тем не имеет для меня никакого значения. Страна перед опасной схваткой. Исход непредсказуем».
Судьба России будет решаться на площади.
Велик соблазн сказать: всю эту красивую мотивацию он приписал себе задним числом. Не мог тогда ни он, ни Ельцин, никто другой твердо знать, чем все это закончится. Но нет. В том-то и дело, что эти чувства Гайдара не обманывали никогда. Грядущее обрушивалось на его мозг всей своей тяжестью. Если он видел перед собой миссию – даже неправильно, даже ложно им понятую, – он бросался вперед, что бы там ни было. Он не мог остановиться.
«Я только, к сожалению, как и Чубайс, лишь летом 1993 года понял, что с этими коллегами договориться нельзя, – признавался Гайдар в одном из интервью, – потому что они живут по принципу “если кто-то идет на компромисс, значит, он слабый, значит, ему надо вцепляться в горло и добивать до конца”».
Но Ельцин не позволил вцепиться себе в горло.
18 сентября Егор Гайдар был назначен первым вице-премьером. 21 сентября Ельцин распустил парламент, объявил новые выборы и референдум по Конституции.
«Было ясно, – скажет потом Егор в радиоинтервью Сергею Пархоменко, посвященном событиям октября 1993 года, – что да, мы приближаемся к рубежу, на котором решится, как, собственно, пойдет российская история, как это решалось так или иначе в октябре 1917 года. И я именно поэтому не мог Борису Николаевичу отказать».
Ельцин подписал указ № 1400 21 сентября, а в 8 часов вечера того же дня он выступил по телевидению.
«Мы с вами надеялись, что перелом наступит после апрельского референдума, на котором граждане России поддержали президента и проводимый им курс. Увы, этого не произошло.
Последние дни окончательно разрушили надежды на восстановление какого-либо конструктивного сотрудничества.
…Уважаемые граждане! Единственным способом преодоления паралича государственной власти в Российской Федерации является ее коренное обновление на основе принципов народовластия и конституции.
Действующая Конституция не позволяет это сделать. Действующая Конституция не предусматривает также процедуры принятия новой Конституции, в которой был бы предусмотрен достойный выход из кризиса государственности.
Будучи гарантом безопасности нашего государства, я обязан предложить выход из этого тупика…
Облеченный властью, полученной на всенародных выборах в 1991 году, доверием, которое подтверждено на референдуме в апреле 1993 года, я утвердил своим указом изменения и дополнения в действующую Конституцию Российской Федерации».
Ельцин объявил о прекращении полномочий Съезда народных депутатов и Верховного Совета – его верхней палаты. «Высшим органом законодательной власти становится Федеральное собрание Российской Федерации – двухпалатный парламент, работающий на полностью профессиональной основе».
С 21 сентября, по его указу № 1400, Верховный Совет и Съезд народных депутатов объявлялись распущенными, их полномочия прекращались. (Вернее, «приостанавливались».) Впрочем, каждый депутат мог выставить свою кандидатуру на выборах в Федеральное собрание. Введение режима чрезвычайного положения не предусматривалось.
Гайдар узнал об указе за два дня до этого, 18 сентября.
«18 сентября, когда я уже был в Воронеже, довольно поздно вечером позвонил глава Администрации президента Сергей Александрович Филатов, сообщил, что указ подписан, попросил срочно вернуться в Москву и, по возможности, сразу повидаться: необходимо поговорить, посоветоваться. Часам к двенадцати воскресного утра приехал к нему на дачу и здесь узнал, что президент принял решение приостановить работу Верховного Совета, объявить новые выборы и провести референдум по Конституции. Филатову поручено продумать политический сценарий предстоящих событий. Сергей Александрович сказал, что все это вызывает у него серьезное беспокойство. Спросил, какова моя точка зрения.
…Важный фактор внезапности, неожиданности отсутствовал, именно такого шага лидеры непримиримой оппозиции от Ельцина и ждали, к нему готовились. Более того – явно на него провоцировали. Как еще можно было расценить выходку Хасбулатова, который буквально накануне перед миллионами телезрителей лично оскорбил президента. Было видно, что он сознательно хочет вывести Ельцина из равновесия».
…Конечно, поступок Хасбулатова, обошедший всю прессу и все телеэкраны, когда он на заседании Верховного Совета характерным жестом намекнул, что Ельцин алкоголик и «под этим делом» может принять любое решение, – сыграл в нашей истории свою роль.
Но в целом мог лишь послужить последней, крошечной каплей. Ельцин готовился к этому шагу давно.
Накануне подписания указа он собрал у себя силовых министров.
«В среду, 15 сентября, – писал Ельцин в «Записках президента», – состоялось еще одно совещание. Заседание Совета Безопасности ввело в мои планы еще ряд руководителей, которые включались в подготовку к часу “Ч”. Заседание было закрытым, я даже попросил не вести стенограмму. Все члены Совета, впервые ознакомившиеся с моими предложениями, поддержали это решение. Запущенная машина набирала ход.
А в пятницу вдруг все чуть не остановилось. На этот день я назначил заключительное совещание. На нем мы должны были оговорить последние детали. Я попросил доложить силовых министров, как, на их взгляд, складывается ситуация. И вдруг, один за другим, они стали предлагать отложить намеченное на воскресенье обращение к народу… Предлагалась новая дата: конец следующей недели».
Для Бориса Николаевича это был неожиданный удар.
Откладывать сейчас? Потерять всю собранную решимость? Показать свою слабость? Ни за что!
Гайдар тоже пытался остановить ход событий, более четко и разумно продумать план – конечно, уже с его участием.
«Я ответил Филатову, что, с моей точки зрения, полезнее повременить, подержать команду Хасбулатова в напряжении, заставить нервничать. Вряд ли стоит делать именно то, чего ожидает противоположная сторона, и в тот момент, когда она максимально подготовилась. …Ехал домой с нелегкими мыслями. Прямое столкновение вот-вот станет суровой реальностью».
Но в целом ему все уже понятно. Он все понял еще на пути в Москву из этого самого Воронежа, где он организовывал региональные ячейки партии «Демвыбор России», встречался с активистами, в общем, занимался вполне мирными делами.
Не сейчас, так через неделю. Не через неделю, так через две. Гром все равно грянет. Думал, вспоминал, снова и снова оценивал историческую логику событий – как из логики компромисса она превратилась в логику конфронтации.
«Очень долго, на протяжении всего 1992 года, я решительно отвергал любые идеи конфронтационного, силового разрешения противоречий с парламентской оппозицией. Но в 1993 году твердо убедился: нынешнее большинство в Верховном Совете беспрекословно подчиняется людям, которые не признают никаких этических рамок и демократических норм».
Вот так…
Первоначальный план президента предусматривал простое техническое решение: занять силами милиции Белый дом на Краснопресненской набережной (Дом советов, как назывался он теперь официально), депутатов не пускать. Пусть собираются где угодно, но где бы они ни собрались – это уже не то.
Однако информация просочилась. Да и как бы ей было не просочиться!
Белый дом уже был полон людьми, посты милиции приведены в боевую готовность (а у Хасбулатова был свой милицейский полк охраны, несколько сотен человек, вооруженных табельными револьверами, автоматами). Именно об этом и сказали Ельцину его силовые министры – поздно, момент упущен.
Гайдар пишет план – в таком случае нужно заблокировать Белый дом, отключить системы коммуникации и телефоны. Возможно, и свет тоже. Идет с этим планом к Черномырдину.
…Интересное это место на карте – Белый дом на Краснопресненской набережной. Классик советской архитектуры Дмитрий Чечулин поставил его над широким поворотом реки, сделал по возможности легким, светлым, вложив белый цвет в облицовку – и конструктивную легкость в общий вид. Этакий прорыв в будущее, в новую светлую эпоху развитого социализма. Дом предназначался высшим органам власти РСФСР – не первого разбора начальство в советское время. Главным лицом тут был не очень известный народу Виталий Воротников, член политбюро. Остальных вообще никто не знал.