А. К., Б. М.) побежали с дубинками наперевес на “Трудовую Россию”, явно надеясь “размазать” нас по стене высотного здания, по этому узкому проходу удалось увести людей из-под удара, а затем метанием гаек, болтов отсечь разъяренный ОМОН от людей. В ход пошли даже бутылки с кока-колой, которые мы с Игорем Маляровым “национализировали” у лавочника, разодетого на потеху публике под американского ковбоя. Наши тут же овладели недостроенной сценой и подняли над ней Красный флаг, как над баррикадой. “Крапатые” предприняли вторую попытку прорваться в наш тыл с Арбата, теперь уже и со стороны гастронома “Смоленский”, и это им удалось. В наших рядах было два безногих инвалида: один ветеран войны, другой помоложе. К сожалению, вспомнить имена героев теперь уже невозможно. Один из “крапатых” настиг инвалида помоложе и страшным ударом дубинки по голове свалил его с костылей. На красноватый асфальт Арбата полилась алая кровь человека… “Мужики! Бей их арматурой!” – закричал высокий, статный Валерий Сергеев, бывший подполковник пограничных войск, и взял в руки полутораметровый “уголок”. Вслед за советским пограничником арматуру быстро разобрали не только мужчины, но и женщины. И даже одноногий ветеран на протезе поднял с асфальта арматурину. Московская милиция (и это хорошо видно на фотографиях) не вмешивалась, и теперь бой с “крапатыми” пошел на равных. Омоновцы из Свердловска, только что безжалостно избивавшие женщин, стариков, инвалидов, теперь умылись и собственной кровью.
…Когда молодежь увидела бегущих на нее солдат с дубинками, молодая, упругая пружина распрямилась и сама пошла в контратаку. Это уже походило на интифаду героического народа Палестины. Кулаками, камнями молодые смяли хорошо экипированного противника, обратили его в бегство и освободили всю проезжую часть Садового кольца от проспекта Калинина до Смоленской площади включительно. На самой Смоленской площади в мгновение ока возникли баррикады, перед которыми запылали автопокрышки…»
Удивительно, что в воспоминаниях Анпилова вдруг возникает образ «интифады героического народа Палестины». Где Москва и где Палестина?
Однако сопоставление далеко не случайно. Идеи «глобального сионистского заговора» витали над толпой.
«Одержимость идеями антисемитизма вместе с ненавистью к Ельцину и “дерьмократам” объединяла большинство защитников с их товарищами за стенами Белого дома, – писал позднее американский биограф Ельцина Леон Арон. – “Ты жид, я с тобой не разговариваю”, – ответил казак с саблей и автоматом Калашникова на вопрос какого-то прохожего… “Пришло время покончить с евреями в средствах массовой информации, финансах и экономике”, – заявил одному из репортеров участник демонстрации перед Белым домом. А когда 2 октября вспыхнул мятеж, в толпе наряду с плакатами “Убить Ельцина!” были замечены и другие – “Папа, убей еврея!”. Самыми страшными своими врагами “защитники” считали таинственных евреев, которых они называли “бейтарами”. Слово “бейтар” витало в воздухе внутри Белого дома, и в нем таилось нечто потустороннее, нечто устрашающее, вспоминала одна из свидетельниц. “Бейтары страшнее обычных, – сказали ей. – Они придут и будут всех убивать, насиловать беременных, пить кровь детей”» (Леон Арон «Ельцин. Жизнь революционера»).
Были ли все те люди, которые в эти дни протестовали против действий властей на улицах Москвы, сплошными сталинистами, правоверными коммунистами, антисемитами, сторонниками теории «всемирного жидомасонского заговора» и даже новоявленными русскими фашистами? Разумеется, нет.
Среди толп народа, заполнявших в те дни стихийные митинги и демонстрации, было много и искренних демократов, которые считали указ о роспуске российского съезда и назначении новых выборов проявлением «диктаторских» замашек Ельцина, они выступали за «Конституцию и законность».
Но таких было меньшинство. И не они брали в руки железную арматуру, не они стреляли на Ленинградском проспекте, не они заставляли «умыться кровью» совсем немногочисленный в те дни ОМОН.
В целом Москва оставалась абсолютно спокойной. Люди ходили, как всегда, на работу. Гуляли. Радовались жизни, последним солнечным дням. Ездили на дачу.
Во время празднования 800-летия Арбата пешеходную зону улицы заполнили прохожие, уличные артисты, торговцы всякой снедью, кока-колой; вокруг пели, плясали, торговали, Ельцин и его сотрудники прошли вместе с мэром Москвы Лужковым несколько десятков метров в толпе по направлению к Смоленской площади, где в это время кипела страшная битва анпиловцев с ОМОНом. Там лилась кровь, над толпой стоял крик, а здесь – все было радостно и весело.
За несколько дней до этого на Красной площади дал концерт Бостонский симфонический оркестр, за дирижерским пультом стоял Ростропович. Собрались тысячи людей. Все внимательно слушали музыку.
…За два дня до кульминации октябрьского мятежа в Москву съехались главы стран СНГ. Ельцин провел с ними обычную рабочую встречу в своей загородной резиденции.
Между тем всем внимательным наблюдателям событий, журналистам (и тем, кто находился внутри Белого дома, и тем, кто был снаружи) становилось все более очевидно: идея о «локализации», «изоляции», «маргинализации» депутатов, главарей Белого дома явно буксует. Не срабатывает.
Расчет на то, что депутаты и их сторонники внутри Белого дома рано или поздно «устанут», уйдут, перестанут создавать очаг напряженности, – был ошибочен.
Но другого плана, кроме мирного, у Кремля не было. Руководители исполнительной власти по-прежнему хотели двигаться в логике мирного развития событий, в логике компромисса. На улицах Москвы не было вооруженной милиции. Стычки анпиловцев с немногочисленными отрядами ОМОНа доказывали, скорее, обратное – правоохранительные органы вовсе не готовы к решительным действиям.
Глава администрации Сергей Филатов говорил в те дни: «Да, вокруг Белого дома собираются люди. Ну что, нам их разгонять, что ли?»
25 сентября в интервью телекомпании «Останкино» Ельцин заявил:
«После указа президента по защите бывших депутатов и аппарата (имелась в виду та часть указа, которая сохраняла за депутатами все социальные гарантии, служебные квартиры, возможность избираться в новый парламент. – А. К., Б. М.) люди постепенно уходят оттуда, и мне кажется, там останутся два человека – Хасбулатов и Руцкой. Вот что они будут в этом здании вдвоем делать – вот это мне непонятно».
Да, ему по-прежнему хотелось в это верить – все обойдется. Разгонять, применять силу, тем более стрелять, проливать кровь никто в Кремле, конечно, не хотел. Атмосфера тягостного ожидания повисла над городом.
Между тем поток событий нарастал и ситуация становилась все более тяжелой.
«28 сентября, – пишет Олег Мороз, – произошло довольно жесткое столкновение демонстрантов с ОМОНом в районе метро “Баррикадная”. Были погибшие. Погиб сотрудник ГАИ подполковник Владимир Рештук».
Постоянные слухи о готовящемся штурме будоражили «ополченцев» Руцкого, демонстрантов Анпилова.
Между тем Ельцин по-прежнему действовал в логике компромисса, постепенного «вытеснения» депутатов и их сторонников из Белого дома, наконец, в логике переговоров и «добровольной сдачи».
Надо сказать, усилия в этом направлении были предприняты немалые и силы задействованы тоже. Переговоры в Свято-Даниловом монастыре «под патронажем», как тогда говорили, патриарха Алексия II шли с середины 20-х чисел и к концу сентября дали довольно ощутимые результаты. В них со стороны Кремля участвовали вице-премьер Олег Сосковец, мэр Москвы Юрий Лужков, глава администрации Сергей Филатов. От белодомовцев требовали, прежде всего, сдать оружие, распустить свои вооруженные формирования. Те, со своей стороны, требовали включить в Белом доме коммуникации, дать свет, воду, снять жесткую блокаду.
Наконец на стол легла очень крупная политическая карта – так называемый «нулевой вариант». То, от чего Ельцин отказывался многократно – требование одновременных выборов президента и парламента, – наконец было им принято. Протокол № 1, как официально называла его пресса, был подписан. Казалось, что теперь открылся путь к разблокированию конфликта.
1 октября в Белый дом с подписанным протоколом явились под утро переговорщики от Хасбулатова – руководители палат Верховного Совета Вениамин Соколов и Рамзан Абдулатипов.
В Белом доме включили свет и воду.
Однако случилось нечто неожиданное… Или все-таки ожидаемое?
В 5 часов утра «военный совет» Белого дома «в составе Ачалова, Баранникова и Дунаева подписывает “контрпротокол”. В нем генералы ставят под сомнение целесообразность подписания Протокола № 1 и предлагают съезду денонсировать его. “Министры” считают, что переговоры могут быть начаты только в том случае, если будут выполнены следующие условия: …парламенту будут обеспечены широкие возможности для изложения своей позиции в СМИ… полностью снимут вооруженную блокаду Белого дома, обеспечат вступление в должность трех силовых министров, назначенных съездом. Съезд, собравшийся в 10 утра 1 октября (это, конечно, был уже никакой не съезд, а примерно 150 депутатов, находившихся в Белом доме. – А. К., Б. М.), потребовал также восстановить все функции парламента, прерванные по указу № 1400. То есть – от Ельцина, как только он пошел на попятный, хотя бы на сантиметр, сразу потребовали полной капитуляции».
Да, этого можно было ожидать.
И в этой ситуации, когда эта пауза неопределенности заполнила собой общественную атмосферу – во весь рост встал вопрос: а с кем же армия, с кем правоохранители?
Белый дом (и прежде всего, генералы Ачалов, Макашов, их ближайшие сподвижники) буквально атаковал военные части, округа, штабы, отдельных командиров, требуя от них встать на сторону «законной власти». Их представители сами ездили по военным частям. И непрерывно туда звонили.
«Силовым министрам, – пишет Олег Мороз, – в те дни то и дело приходилось разъяснять свою позицию. Так, на брифинге в середине дня 22 сентября Грачев заявил: несмотря на то, что в создавшейся ситуации армия сохраняет нейтралитет, армия будет подчиняться исключительно приказам Бориса Ельцина. Позднее Грачев заявил, что никому не советует “натравливать” армию на свой народ».