Но куда же отправился Гайдар? Ведь «Останкино» в огне, на всех каналах – черный экран с белыми буквами.
В этот момент, после восьми вечера, началась трансляция из резервной студии Российского телевидения на 5-й улице Ямского Поля (неподалеку от улицы Правды). Студия совсем небольшая, организована на случай ЧП (читай – ядерной войны) еще в советское время. Вот и пригодилась.
Сигнал транслируется из Шаболовки.
Телевизоры снова включились. Народ вздохнул с облегчением. Хотя сочувствовали Ельцину и Гайдару далеко не все, но все же хоть какая-то информация появилась.
«Итак, мы начали выходить с 5-й улицы Ямского Поля, – рассказывал Александр Нехорошев, руководитель информационного вещания Российского телевидения. – Часам к десяти здесь собрались почти все, кто мог прийти, приползти, прилететь. Часам к одиннадцати до нас добралась та смена, которая была в “Останкино”. Я собирался выпускать программу раз в час, но нам это не удалось – мы выходили с интервалом час тридцать, час сорок пять… Между десятью и одиннадцатью возникло драматическое ощущение в связи с тем, что у нас нет слова властей. Правда, вскоре выступил Егор Гайдар, но, чего скрывать, нам было нужно слово Ельцина. Мы пытались его получить, но нам ответили, что президент выступит позже…»
Интересные были эти часы – когда вся страна замерла, застыла в ожидании, впитывая каждое слово. В полночь к ведущим «Вестей» присоединилась Светлана Сорокина.
Среди ночи в студии появился Григорий Явлинский. Он также призвал президента к решительным действиям.
Ведущий «Взгляда» Александр Любимов, напротив, призвал всех оставаться дома, соблюдать спокойствие – это, мол, не наша борьба.
Всем запомнилось выступление артистки Лии Ахеджаковой:
«Друзья мои! Пожалуйста, не спите! Пожалуйста, не спите сегодня ночью! Проснитесь! Сегодня ночью решается судьба нашей бедной России, нашей несчастной Отчизны. Наша Россия в опасности. Нам уготована страшная судьба. Коммунисты идут».
Эти исторические кадры вошли в экспозицию музея Ельцина в Екатеринбурге. На них отчетливо видно, что рядом с Ахеджаковой сидит певец Юрий Лоза и недовольно смотрит вбок. Наконец в студию вошел Егор Гайдар.
Перед тем, как обратиться к соотечественникам, он попросил оставить его одного на пару минут. Хотел настроиться.
«Уже перед объективом телекамеры попросил на минутку оставить меня в студии одного. Как-то вдруг схлынула горячка и навалилась на душу тревога за тех, кого вот сейчас позову из тихих квартир на московские улицы. Нетрудно понять, какую страшную ответственность за их жизни беру на себя. И все же выхода нет. Много раз перечитывая документы и мемуары о 1917 годе, ловил себя на мысли о том, что не понимаю, как могли десятки тысяч интеллигентных, честнейших петербуржцев, в том числе многие офицеры, так легко позволить захватить власть не слишком большой группе экстремистов? Почему все ждали спасения от кого-то другого: от Временного правительства, Керенского, Корнилова, Краснова? Чем все это кончилось, известно. Наверное, эта мысль – главное, что перевешивает все сомнения и колебания. И потому выступаю без колебаний, с сознанием полной своей правоты».
Вот что сказал Гайдар в эту ночь:
«Те, кто избрал путь вооруженной конфронтации, готовы перейти реку крови, чтобы сохранить власть, чтобы восстановить старый тоталитарный режим и снова забрать у нас нашу свободу… Сегодня мы не можем перекладывать ответственность за будущее демократии, за будущее России и за будущее нашей свободы только на милицию, Министерство внутренних дел и так называемые силовые структуры. Сегодня должен сказать свое слово народ России, должны сказать свое слово москвичи и все те, кого заботят свобода нашей страны и ее демократическое будущее.
Мы призываем всех, кто готов поддержать российскую демократию в этот трудный момент, прийти ей на помощь, собраться возле здания Моссовета и встать всем вместе на защиту нашего будущего и будущего наших детей, не позволить, чтобы наша страна вновь превратилась в огромный концентрационный лагерь на грядущие десятилетия».
«Мои силовые структуры включали трех охранников, причем шеф моей охраны, только что назначенный, сбежал 3-го числа» – так Гайдар потом отвечал на вопрос о том, был ли у него в дни противостояния с парламентом «контроль над силовыми структурами».
Он говорил в студии спокойно, даже задумчиво:
«Мы надеялись, что удастся избежать вовлечения граждан в это противостояние. Вместе с тем, к сожалению, ситуация продолжает обостряться. У “Останкино” идет бой, противоположная сторона применяет гранатомет, тяжелый пулемет; пытаются захватить узлы связи, средства массовой информации, добиться силового установления контроля в городе. Правительство предпринимает усилия с тем, чтобы подтянуть силы, необходимые для того, чтобы остановить успех реваншистов. Но надо сказать честно: сегодня вечером нам нужна поддержка.
Наше будущее в наших руках. Если мы его проиграем, нам не на кого будет пенять, кроме как на нас самих… Я верю в наше мужество, я верю в здравый смысл нашего общества, верю в то, что мы просто не можем сегодня проиграть».
У Моссовета еще раньше стали собраться люди. Вдохновленные призывом Гайдара, они начали прибывать на Тверскую, 13.
Итак, что же это за место – «у Моссовета»?
Почему было выбрано именно оно?
…В 1918 году памятник генералу Скобелеву, воздвигнутый еще в ХIХ веке, был снесен, и на его месте появилась Свобода – монумент, чем-то отдаленно напоминающий американскую статую Свободы, – женщина с поднятой рукой, символизирующая освобождение человечества от буржуазного гнета.
Место для Свободы (ставшей, кстати, официальным символом Москвы на долгие годы) было выбрано не случайно. На месте памятника Скобелеву, а потом – Свободе долгие годы стояла московская гауптвахта, знаменитое место, куда начиная аж с XVIII века отправляли арестованных – в том числе политических. По традиции гауптвахта в европейских городах возникала неподалеку от центра городской власти – в данном случае она стояла на Тверской прямо под окнами генерал-губернаторского дома, тоже постройки XVIII века, позднее, уже в сталинские годы, превратившегося в Моссовет, с надстроенными этажами и огромным советским гербом на фасаде.
Здесь же, на площади у Моссовета, в 80-е годы XIX века состоялось самое знаменитое и массовое выступление московских студентов против полиции (так называемая «битва при Берлине», вошедшая в московский фольклор; «Берлином» звалась гостиница, затем также надстроенная и превратившаяся в помпезный сталинский дом с рестораном «Арагви» на первом этаже). Студенты собирались отбить у полиции своих товарищей, зачинщиков беспорядков, которых препровождали как раз в эту самую гауптвахту. В 1947-м на месте монумента московской Свободе возник стоящий и ныне памятник основателю Москвы – Юрию Долгорукому.
Однако «гений места» не мог испариться бесследно – свобода витает в нем в качестве исторического духа, даже, может быть, привидения. Ни державный Кремль (а отсюда до него рукой подать), ни дома на бывшей улице Горького, населенные советской элитой – артистами, музыкантами, академиками и генералами, ни помпезный Моссовет не смогли его уничтожить.
Удивительно, но это слово – «свобода» – огненными буквами невидимо алело и на тех, и на других знаменах в октябре 1993 года. «За свободу» призывал москвичей встать на защиту демократии Егор Гайдар. «За свободу» – понимаемую именно так, как власть толпы, – шел на автоматы депутат Илья Константинов.
И тот и другой готовы были рисковать жизнью.
Показательно и то, что все главные события вечером 3 октября происходили вокруг телевидения – неудавшийся захват «Останкино», ночная «партизанская» трансляция с 5-й улицы Ямского Поля, выступление Гайдара, давшее старт митингу у Моссовета…
Телевидение и стало той гигантской пустынной площадью, на которой решалась судьба страны. На этой площади стояли люди – от Калининграда до Чукотки – и ждали, что скажет Москва. И Гайдар первым вышел на эту виртуальную площадь.
«После телеобращения едем к Моссовету. Еще недавно проезжал мимо, видели у подъезда маленькую кучку дружинников. Теперь набухающими людскими ручейками, а вскоре и потоками сверху от Пушкинской, снизу от гостиницы “Москва” площадь заполняется народом. Вот они – здесь! И уже строят баррикады, разжигают костры. Знают, что происходит в городе, только что видели на экранах телевизоров бой у “Останкино”. Костерят власть, демократов, наверное – и меня, ругают за то, что не сумели, не подвергая людей опасности, не отрывая их от семьи и тепла, сами справиться с подонками. Справедливо ругают. Но идут и идут к Моссовету. Офицерские десятки, готовые в случае нужды взять оружие в руки, уже строятся возле памятника Юрию Долгорукому. Но это – на крайний случай. Крепко надеюсь, что оружие не понадобится. Толпа напоминает ту, в которой стоял в августе 1991 года, заслоняя Белый дом. Те же глаза. Добрые, интеллигентные лица. Но, пожалуй, настроение еще более суровое, напряженное. Где-то среди них мой отец, брат, племянник. Наверняка знаю, здесь множество друзей, соратников, однокашников.
Еще раз выступаю у Моссовета и на машине – к Спасской башне. Там еще одно место сбора. Из окна машины вижу, как пробудилась, преобразилась Москва. Множество народа, полыхают костры, кое-где звучат песни, видны шеренги дружин. Собравшись вместе, люди ощутили свою силу, почувствовали уверенность».
В этот день он выступал трижды – на радио «Эхо Москвы», по Российскому телевидению, здесь, у Моссовета.
В последний раз – глядя не в черный микрофон или в глазок телекамеры, а просто – в темноту, с пылающими кострами, пытаясь разглядеть в толпе «своих».
А «свои» в толпе были. Где-то здесь были Нечаев, Гозман, многие члены гайдаровской команды.
Где-то здесь был отец, Тимур Гайдар. Брат Никита Бажов (сын Ариадны Павловны от первого брака). Сын Егора Петр.
Да, в общем-то, все здесь были «свои».