и генерал Дмитрий Волкогонов, после долгих лет работы в Политуправлении Советской армии вдруг засевший в архивы и ставший яростным антисталинистом, и бывший главный редактор «Московской правды» Михаил Полторанин. Среди членов фракции – первые, легендарные министры новой России – экономист Александр Починок, позднее российский министр по налогам и сборам, литературный критик Евгений Сидоров, первый российский министр культуры. И многие, многие другие…
Кипят страсти в этом огромном зале, на трибуну выходят ораторы, многочасовое заседание все длится, но постепенно становится понятно – Гайдар безальтернативен. Он – единственное «лицо» российской демократии, которое устраивает всех. Людей карьерных – потому что он был в правительстве и сейчас ему близок. Правозащитников и активистов, таких как Шабад, Ковалев, Осовцов, Шнейдер – за его четкую, мужественную позицию в октябре 93-го. Всем понятно, что Гайдар – это интеллигент во власти, при этом человек чести, и поэтому он должен быть во главе фракции.
Но далеко не всё тут, в Киноцентре, так уж безоблачно, далеко не абсолютно ясная здесь погода.
Демократы уже разделились, уже раскололись, хотя демократия в России делает еще только первые шаги.
Но почему?
Прежде чем мы доберемся до первых вариантов ответа, зададим себе еще один, попутный, так сказать, вопрос: а почему именно демократы, а не либералы?
Ведь сейчас российские оппозиционеры, отстаивающие демократические ценности (а многие из них начинали еще тогда, в 90-е), называются только «либералами», так их называют и в государственных СМИ, да и сами они себя так зовут!
Между тем Гайдар – если внимательно читать его сочинения, его мемуары, многие его интервью – в 90-е всегда называет себя и своих соратников именно «демократами». Российскими демократами.
Термин «либерализм» (либеральный, либеральная) возникает у него лишь в связи с экономикой. Либеральная экономика. Либеральные экономические теории. Может быть, «либеральные ценности»? Но и это в связи с теоретическими спорами, не более.
В применении к текущей политике – речь о либералах вообще не идет. «Либеральной» называла себя лишь партия Жириновского, та, что отстаивала презираемый демократами лозунг «Россия для русских». Если говорить даже о ярлыках и ругательствах, то Ельцина, Гайдара и его товарищей никто не называл тогда «либерастами», только «дерьмократами». А русский язык не обманешь.
Ярлык «либералы» прилепился уже потом, к началу 2000-х. Когда возникли «Союз правых сил», «Правое дело» и другие партии, противопоставлявшие себя условно «левым», социалистическим и коммунистическим движениям. Сам же Гайдар спорил с Михаилом Ходорковским в 2004 году именно по поводу судьбы либерализма.
Гайдар боролся не просто за экономическую, но и за политическую свободу для всех. За народовластие. За честные и свободные выборы. За представительство в парламенте всех точек зрения, всех общественных сил. То есть боролся он прежде всего за демократию, без которой невозможен либерализм, в том числе в экономике. Многие из его соратников и последователей надеялись именно на то, что экономический либерализм утвердится без демократии или даже с помощью «русского Пиночета». Гайдар никогда в такой сценарий не верил.
А пока вернемся в то бесснежное 9 января, в Киноцентр, где Гайдара, после всех дискуссий и страстей, выбирают лидером парламентской фракции, по сути, председателем партии.
Что с ним случилось к этому моменту?
Ну, прежде всего – он снова ушел из правительства. Вернее, готовился из него уйти.
…20 января 1994-го Виктор Черномырдин созвал пресс-конференцию. Тогда им была произнесена по-своему знаменитая фраза: «Время рыночного романтизма завершено». Звучала она гулко, как в пустоте. Двойная отставка знаковых реформаторов: первого вице-премьера Егора Гайдара и вице-премьера и министра финансов Бориса Федорова – действительно образовала пустоту в кабинете министров. Из реформаторов в правительстве остался только Анатолий Чубайс.
Политический ресурс Ельцина и поддержавших его демократов и центристов, образовавшийся после разгона съезда и преодоления кризиса двоевластия, был, по мнению Гайдара, президентом растрачен. Егор был бескомпромиссен, он требовал «дожимать» противника, настаивать на своей политической победе, внести ясность в расстановку сил. Ельцин, как всегда после своей сокрушительной победы, надолго погрузился в раздумья. Он никуда не торопился…
Ничего из того, на чем настаивал Гайдар еще до декабрьских выборов в Думу и до принятия новой Конституции, не было сделано.
Егор советовал принять несколько важных кадровых решений, в том числе в регионах, нанести удары по промышленным лобби, сократить численность армии, всерьез заняться бывшим Комитетом госбезопасности, лишив его остатков власти, запретить пропаганду фашизма и коммунизма, тем самым де-факто маргинализировать националистов, провести аграрную реформу и начать реформы структурные, в частности, социальной сферы. Все это было им высказано в многочисленных статьях и интервью.
Условия были благоприятными еще и потому, что Борис Федоров, назначенный Ельциным вице-премьером сразу после первой отставки Гайдара в декабре 1992 года, проводил бескомпромиссно жесткую политику (словно бы в отместку за устранение Егора). В результате чего, по оценке Андерса Ослунда, «к концу 1993 года Россия была готова воспринять полноценную политику стабилизации».
Напомним, административный ресурс Федорова вырос в конце марта 1993-го, когда он добавил к своему высокому рангу реальные полномочия министра финансов. Ему удалось побороть «техническое» кредитование стран СНГ, ужесточить бюджетную политику, снизить дефицит бюджета до 6 процентов ВВП, установить положительную процентную ставку, добиться выпуска государственных ценных бумаг. Словом, если не фундамент, то «котлован» для будущей финансовой стабилизации был им заложен.
Во многом благодаря Федорову сохранялось и политическое ощущение того, что новое правительство Ельцина – Черномырдина, несмотря на первую отставку Гайдара, идет прежним курсом.
Конечно, возвращение Гайдара в правительство в сентябре 1993-го радикально усилило ресурс Федорова. Они никогда не были друзьями, возможно, их психофизическое устройство было слишком разным, и, кажется, Егору с Борисом не было комфортно, они не работали как команда. (Впоследствии, когда каждый из них занялся партийной политикой, они оказались скорее конкурентами, чем союзниками.) Однако их солидарные действия в 1993-м создали условия для снижения инфляции.
Вместе им еще в сентябре 1993 года удалось отменить так называемое льготное кредитование, на котором сколачивались огромные состояния «из воздуха». «Механизм известен, – объяснял Гайдар. – Коммерческие банки, иные структуры получают от государства огромные суммы под низкую процентную ставку, а сами затем перепродают эти деньги под несоизмеримо более высокий процент». Эта схема была выведена из строя.
Однако результаты «партии Гайдара» на парламентских выборах, воспринятые российскими демократами почему-то как поражение, очень сильно расстроили президента. Несмотря на формирование самой большой фракции в Госдуме, итоги выборов снизили политический вес и Гайдара, и Федорова в правительстве. До выборов многие считали вполне вероятным назначение Егора премьер-министром, после выборов это казалось уже невозможным. И если «красные директора», промышленники и губернаторы, по выражению Егора, после событий октября 1993 года, «в росте уменьшились» – то теперь они постепенно снова начали расправлять плечи.
Так что же в реальности случилось?
Общество взрослело слишком медленно. И ему не хватило здравого смысла, чтобы понять – то, что фракция Гайдара стала самой крупной в парламенте, – это не поражение, а успех. На фоне сумасшедших по сложности проблем в экономике, падения уровня жизни, на фоне страшных событий октября 1993 года – это был серьезный результат.
О «парламентском большинстве» в такой раздерганной, измученной стране в тот момент не могла мечтать никакая партия. Если посмотреть на те события с сегодняшней точки зрения – пессимизм по поводу тех выборов вообще кажется необъяснимым. При огромной поддержке СМИ, при открытой поддержке набиравшего бешеную популярность Путина, при гигантской работе президентской администрации, при поддержке телевидения – партия «Единство» продемонстрировала в 1999 году на парламентских выборах ровно такой же результат – они получили 73 места в парламенте (на два голоса меньше, чем «Выбор России» в 1993-м).
Однако президент Ельцин, видимо, ждал от Гайдара большего. По крайней мере, Егор резко это почувствовал в начале 1994 года. Почувствовал по тем импульсам, которые ему теперь активно посылал аппарат Черномырдина. Обычные, рядовые правительственные бюрократы очень быстро поняли, что Гайдар «ослаб».
О многих решениях он узнавал если не последним, то точно не первым. Аппарат умеет изолировать высших чиновников, особенно если чувствует себя в силе.
На такое же ощущение изоляции жаловался и Борис Федоров. (При формировании послевыборного кабинета министров была сделана попытка понизить его статус, то есть перевести в «обычные» министры, что сильно ослабляло возможности борьбы с лоббистами – нефтяными, газовыми, военно-индустриальными, аграрными.)
Не сговариваясь, оба решили идти в ответную атаку.
И если Гайдар был раздражен межбанковским соглашением об объединении денежных систем России и Белоруссии и неприлично дорогостоящим решением о строительстве нового парламентского центра, то Федоров требовал от Ельцина непременной отставки своих главных оппонентов – главы ЦБ Виктора Геращенко и аграрного вице-премьера Александра Заверюхи. Поводы были разные, причина одна.
…Самое интересное, что пришло и то время, когда Ельцин отменил строительство нового здания парламента, и союз с Белоруссией оказался формальным, да и отставки Геращенко и Заверюхи последовали, хотя последний продержался в правительстве до 1997 года. Не говоря уже о том, что сам Виктор Степанович Черномырдин оказался сугубым реалистом: на бумаге деньги бывали расписаны, а потом мало кому выдавались. Но ощущение и у Гайдара, и у Федорова было такое, что экономический курс разворачивается, а Ельцин на это смотрит нейтрально-пассивно.