Вблизи русла Джарджавы виднелись посеребренные солью прогалины, островки с ржаво-медной порослью солончаков и готовые к цветению кусты тамарикса. Адонис, пребывая в рыжей шубенке, подчиняясь инстинкту самосохранения, норовил спрятаться в редких кустах боярышника, терновника, в островках пожелтевшего сухостоя или в рытвинах.
Вскоре осмелев, он приблизился к реке, откуда доносилось хоровое пение, а иногда и сольные вкрапления неугомонного лягушачьего племени. Среди прошлогодних жестких стеблей камыша, журча на перекатах, в заторах текла речка, а на зеленом берегу, замаскировавшись в зеленой траве, грелись лягушки. Наверное, впервые завидев диковинного пушистого зверя с большими глазами и длинными усами, лягушки одна за другой попрыгали в воду.
Адонис важно, хвост трубою, повторяя изгибы русла, пошел у самой кромки воды, спугивая и заставляя очередных обитателей водоема совершать прыжки. Те, из аборигенов, что попрыгали в самом начале, когда кот удалился, снова заквакали и выбрались на берег. Однако Адонис степенно развернулся, смело прошествовал в обратном направлении и вновь раздались звонкие шлепки о поверхность воды.
– Ай, да, молодец Адонис! Словно тренер, взбодрил лягушек, – похвалил я его за смекалку. Раза три-четыре он устраивал старты ошалевшим от экстрима лягушкам. Однако эта процедура ему наскучила. Да и лягушки, выпучив глаза над поверхностью воды, затаились у противоположного берега. Я улыбнулся неожиданно возникшей мысли: если с котом позаниматься недельку-другую, то научится дирижировать этой пучеглазой капеллой. То-то будет забавное зрелище. Осознав, что лягушек не заставишь смирно сидеть и, глядя на пушистого, хвостатого дирижера, усердно квакать, отказался от этой затеи, Ведь при его появлении они сразу же утрачивают свои вокальные способности, прячутся в глубине.
Одну из квакух он попытался выловить когтистой лапой, но она резво ушла в глубину. Последовать за ней кот не отважился, ведь он не пловец. После знакомства с лягушками Адонис приметил в траве зеленовато-желтую ящерицу. Попытался ее поймать, но она выскользнула из его лап и спряталась под мшистым камнем. Тогда он нашел себе другое занятие – отыскивал в траве целебные растения, и жевал стебельки, восполнял дефицит витаминов.
Не претендуя на лавры знаменитого дрессировщика Куклачева, зная, что в отличие от собак, коты гуляют сами по себе, все же решил, что потешный номер с тренировкой лягушек Адонису удался. Мы оставили их в покое и вскоре неутомимые вокалисты-солисты огласили округу однообразным хоровым пением. Дома щедро я угостил «тренера» куриным крылышком и сметаной.
– Ешь, дружок, набирайся сил, заслужил, – нахваливал я его, гладя ладонью по густой шерсти. – Завтра снова наведаемся на берег Джарджавы к твоим зеленым пучеглазым ученикам.
Адонис поднял голову от лакомства, завилял хвостом и замурлыкал. По осмысленному выражению его глаз я сделал вывод, что он меня понял и готов продолжить свою тренерскую практику.
Боб и Каркуша
В саду росла старая высокая алыча. На ее верхушке в сплетении веток находилось сложенное из тонких прутьев гнездо. Летом, когда были собраны желтые плоды, а осенью опали листья, гнездо было похоже на черную шапку. Однажды бабушка Дарья Павловна с четырехлетней внучкой Дашей гуляли по саду и услышали жалобный писк. Внучка первой увидела в пожухлой траве и опавшей листве черного птенца.
– Птичка, птичка! – захлопала она в ладоши. – Бабушка, бабушка, хочу птичку.
– Наверное, первый полет для него оказался неудачным, – посетовала Дарья Павловна. – Выпал из гнезда, ушибся, поранил крылышко. Жаль вороненка.
Она подняла птенца. Выбившись из сил, он затих, затаился на ее ладонях с испугом в глазах-бусинках. Девочка бережно погладила по голове.
– Надо возвратить его в гнездо, – сказала бабушка. Взглянула вверх и поняла, что без высокой лестницы или ловкого мальчишки до него не добраться.
– Бабушка птичка больная, я буду ее лечить, – предложила Даша. – Возьмем ее в дом.
– Хорошо, Дашенька, пусть будет по-твоему. Накормим, напоим твою птичку. Придумай ей имя.
Это предложение озадачило внучку: «У собаки имя Бобик, хотя все для краткости и звучности зовут его Боб, у кошки – Ася, у попугая – Кеша. Как же назвать птичку? У нее должно быть необычное имя». Бабушка поспешила на помощь.
– Дашенька, запомни, что взрослые вороны каркают, сороки – стрекочут, а соловьи – поют, – сообщила она. – Поэтому предлагаю назвать его Каркушей.
– Каркуша, Каркуша! – воскликнула девочка и радостно запрыгала. Вороненка принесли в дом. Накормили пшенкой, крошками хлеба, напоили водичкой. У девочки прибавилось забот. Теперь она ухаживала не только за Бобом, Асей и Кешей, но и особенно, старательно за Каркушей. Даша решила их подружить, но Боб облаял, а Ася, выгнув спину, зашипела на птичку. Вскоре отец Егор, чтобы уберечь вороненка от острых зубов и когтей Боба и Аси, смастерил просторную клетку. Установил ее во дворе, недалеко от собачьей будки. Решил, что со временем их жильцы привыкнут друг к другу и подружатся. Потекли дни за днями. Вороненок подрос, а вот летать не мог, крыло не срослось, лишь подпрыгивал.
Однажды в полдень Даша вынесла Бобу миску с кашей. Тот запрыгал, завилял хвостом и принялся кушать кашу. Вдруг за спиной услышала лай. Обернулась, лай доносился из клетки с вороненком. Девочка удивилась, а потом побежала в дом.
– Бабушка, бабушка, Каркуша лает, – сообщила внучка Дарье Павловне. Та вышла во двор и убедилась, что птица точно имитирует лай Боба, признавшего в ней своего сородича. С того времени домашние питомцы поочередно несут вахту, встречают лаем незваных гостей. Когда же у ворот появляются несколько незнакомых людей, то напоминают о себе общим лаем.
– Не только попугай, но и ворона, очень способные ученики, – пояснила бабушка. – Точно имитируют разные звуки и даже слова. Вот и Каркуша в благодарность тебе за заботу проявил свои способности.
Вскоре Боб, Ася и Каркуша подружились и свободно гуляли по двору.
Фазан в урочище
С утра рыбалка на каменистом берегу залива, что в районе Бочарки, не заладилась. Оно и не удивительно, ведь нынче немало охотников не только на красную рыбу, кефаль и пиленгаса, но и на бычка. Если бы еще промышляли, как рыболовы-любители спиннингами и удочками, а то ведь тралами, сетями и драгами тонны живого серебра выгребают со дна Азовского моря и его заливов.
Рыбацкая удача от меня и приятеля Сергея с шестилетним сынишкой Мишей, явно отвернулась. К тому же со стороны крепости Еникале и пролива задул резкий норд-ост. Набежавшие крутые волны выбрасывали на камни зеленовато-бурые плети водорослей и разбивались на мириады сверкающих в ярких лучах осеннего солнца брызг. Бычки, если и водились на мелководье, то спрятались под камни в ожидании тихой погоды.
Мы собрали улочки и миновав старый полуразрушенный дождями и ветрами грот, поднялись по козьей тропке на холмы, кое-где со стороны залива обрушенные оползнями. По узкой тропинке, с левой стороны которой блистало море в белых гребешках, накатывающихся бочками волн, направились к темнеющему массиву сосново-дубового бора. Справа шелестела на ветру нетронутая косой высокая сухая трава, среди которой редкими островками догорали цветы: желтые, синие и фиолетовые.
В трехстах метрах начинался кустарник, переходящий в бор с высокими деревьями. Тропинка, вывела нас на старую дорогу, ведущую вдоль глубокого, заросшего колючими кустарниками шиповника и терновника рва, за которым таились невидимые отсюда казематы и подземные сооружения крепости – форта Тотлебена.
С кустов шиповника уже облетели листья и среди веток с острыми шипами поблескивали красные плоды. Столь же щедро уродил боярышник и серебристый лох, осыпанный кистями мелких плодов, словно бисером.
Мишка-непоседа с тросточкой в руке бежал впереди нас, радуясь простору и возможности порезвиться. Вдруг из густой травы выскочила вспугнутая им птица и через дорогу устремилась в заросли. Мальчишка остановился, с удивлением взирая на диковинную птицу.
– Глядите, смотрите, какая цветная курица! – с восторгом прозвучал его голос. Мы тоже успели, до того, как птица успела спрятаться, увидеть ее переливающееся цветами радуги оперение.
– Миша, это не та курица, что у бабушки в селе ходит по подворью, а фазан, – пояснил сынишке Сергей. – Это вольная птица, которая, как кот, гуляет сама по себе. В этом урочище и его окрестностях мне и прежде доводилось встречать фазанов, зайцев и редких пернатых. Однажды увидел, как косарь, подсекая острым лезвием, тогда еще сочную траву, вспугнул целый выводок. Неказистая птица тревожно кричала и металась, оберегая своих беспомощных птенцов. Они живо разбежались в разные стороны, а она отвлекала на себя косаря, чтобы потом, когда опасность минует, призывным криком собрать свое семейство.
Косарь был без собаки и поэтому выводок не пострадал. Вот и сосновый бор, манящий своей таинственностью и прохладой, запахами хвои, трав и пожухлой слежавшейся листвы, иголок и истлевшей коры. Деревьям тесно: рядом с соснами растут дубы с молодой порослью. Среди резных продолговатых листочков свисают зеленовато-бурые желуди. Изредка, прошелестев листьями, они падают на землю, где уже отдыхают их собратья, поблескивая лакированной овальной поверхностью.
Первое лакомство для диких кабанов, но они здесь не обитают. Зато в древние времена из желудей мололи муку и пекли лепешки. Сейчас желуди, так и просятся на низку для бус или четок. Это, пожалуй, лучше, чем варварски переводит можжевельник, бук и другие ценные породы кустарников и деревьев крымских лесов на разные поделки. Держа на ладони приятно ощущать их теплоту и изящную форму, сотворенную природой. Поблизости разбросаны коричневые сосновые шишки, а среди зеленой хвои в смолистой окалине вызревают молодые.
– Эх, упустил ты фазана, Мишка, – пожурил мальчишку отец и велел, – Теперь собирай желуди и сосновые шишки. У них нет ни ног, ни крыльев, поэтому не убегут и не улетят.