ловно бы кружилась на месте, ввинчивалась в пригорок. Подобно змеюке, обвившей ствол дерева и ползущей вверх, но не прямо вверх, а как бы по кругу. Но вверх. Змейкой. Как лестница в башне у городских ворот. И кожа у этой змеюки мерцала и переливалась, будто струйки водопада. Только падала эта вода не вниз, а опять-таки вверх.
И от всего этого кружения-мерцания, а может, ещё и от жары да выпитого пива, голова у Мишека тоже закружилась, поплыла, руки опустились, ноги обмякли. Он осел в придорожную пыль и мгновенно уснул, привалившись спиной к тележному колесу. А во сне эта струящаяся водяная змея начала причудливо меняться… То пропадала, то снова появлялась, а порой прямо в воздухе светящийся палец чертил непонятные знаки и схемы. Настолько непонятные, что даже во сне голова от них начинала трещать все сильнее.
Разбудили Мишека заливистое ржание и знакомый, недовольный голос:
— Эй, Мишек! Ты что, пьяный? Так нахрюкался, что с телеги упал?
Мишек нехотя разлепил глаза. Над ним нависала щекастая рожа кучерявого толстяка Бориша – соседа может не самого лучшего, но нельзя сказать, что и совсем поганого. Порой заносчивого, порой занудного, иногда попросту раздражающего своим видом – но ведь сосед на то и сосед, чтоб было с кем поругаться. Без соседей жизнь пресная, а с ними всяко веселей, даже если по пьяни выйдет подраться.
Кстати, а не придется ли и теперь помахать кулаками? А то ведь страсти накаляются, Бориш заводится все сильнее:
— Вот же пьяная скотина! Перегородил телегой дорогу – не пройти, не проехать! А ну вставай, а то сейчас как возьму хворостину!
Мишек знал, что Боришу не свезло на ярмарке так, как ему самому. Если б продал там свои заготовки, то имел бы рожу довольную, красную, и скорей всего тоже пьяную. Завидует чужой удаче, вот и бесится, трясет бульдожьими щеками. Ну так надо нормальный товар возить – вяленую брюкву, например. А ещё лучше продаются сушеные лесные ягоды. Но нет, втемяшил Бориш себе в голову, что он художник. Говорит, что шевелюра у него подходящая, как у придворных мастеров – густая, черная и кучерявая. Это явный знак свыше. А еще сны цветные видит, где он рисует голых девок, которые не на лавке спят, а на барских белых простынях. В общем, создаёт Бориш лубки на тему сельской жизни, только вот никто его мазню покупать не спешит. Потому и вечно злой сосед.
Мишеку после этих мыслей даже стало жаль невезучего Бориша. Потому драться он передумал и добродушно промычал:
- Не шуми, сосед… Видишь же, встаю... Притомился слегка, разморило на солнышке.
Мишек неспеша поднялся, начал обтряхивать одежонку от дорожной пыли. Бориш продолжал ворчать, но Мишек его уже не слушал. Вспомнил о недавнем видении, напустившим странный сон – ведь и правда, не столько он выпил, чтоб рухнуть посреди дороги, дело тут в другом…
- Погоди, Бориш. Тут такое дело… В общем, идол тот – черный штырь или огров шиш – называй как хош, так вот он крутиться начал.
Бориш, без конца проклинающий пьянчуг, которые мешают жить, вдруг замолк, словно поперхнувшись. Он даже не нашелся что ответить. Видно, испугался, что Мишек не просто пьяный, а может что и похуже. Перехватив этот взгляд, Мишек и сам встревожился.
Вспомнилась история, которая случилась в деревне несколько лет назад. Дед Талайка, чья хата третья справа от дороги, неожиданно поехал кукухой. Одни говорят, что грибов ядовитых нажрался, другие – что по дороге из города ему солнце голову напекло (вот где страшное совпадение!). Так вот сбрендивший дедуня несколько недель общипывал кур и плел из лозы странные конструкции. Потом оказалось, что мастерил он крылья. И с этими вот самодельными крыльями, в один погожий весенний день, спрыгнул Талайка с крыши. Думал дурачок воспарить к небесам, а в итоге расшибся насмерть. И крылья переломал, в курином помёте извазюкал, ну и себе шею скрутил. Не юноша ведь уже, чтоб с такой высоты прыгать.
И бабки, которые возле искалеченного Талайки причитали, говорили потом, что последние слова сбрендившего деда были о заброшенном идоле близ проселка, черном штыре…
Мишека пробрала дрожь. Неужто он тоже подцепил проклятие древнего истукана? Пощупал голову, потряс ей в стороны – вроде все по-прежнему, ничего не болит. Со страху даже опьянение прошло.
– На-ка ты лучше воды попей, сосед, - изменившимся тоном проговорил Бориш и протянул флягу. – После городского пива сушнячок небось-то мучает?
Голос был сочувственный, а глаза Бориш стыдливо прятал, словно бы боясь встречаться с Мишеком взглядом.
- Эй-эй, Бориш, ты чего? Я нормальный! – возмутился Мишек, но флягу все-таки принял и отпил изрядный глоток. – Ну привиделась по пьяни хреновина непонятная. Толку с неё никакого, так что крылья мастерить не собираюсь, не волнуйся!
Попробовал рассмеяться, но вышло как-то натужно, неестественно.
Глава 2
Хрум успел метнуть дротик прежде, чем кот прыгнул. Острый наконечник пробил зверю горло и вылез, окровавленный, с обратной стороны. Массивная пятнистая туша тяжело рухнула наземь, всего в двух шагах от жертвы, внезапно ставшей охотником.
Хрум изловчился и вырвал дротик обратно – густая дымящаяся кровь из раны ударила тугой струёй, заливая всё вокруг.
Кот ещё бился в конвульсиях, а молодой охотник уже спешил дальше. Тратить время на добивание, а тем более на заготовку мяса не хотелось – коты никогда не охотились в одиночку и запах крови быстро привлечёт сюда остальных. Если они нападут стаей, юноше не помогут ни дротики, ни серп из черного стекла, ни плевун с ядовитыми шипами. Он попросту не успеет разделаться со всеми – кошки слишком быстры.
Говорят, в давние времена это были мелкие твари, жившие на стойбищах вместе с нами. Их даже впускали в шатры и разрешали играть с детьми. Коты позволяли себя гладить, а еще очищали жилища, охотясь на паразитов. Старый Крак вспоминал, что в его молодые годы коты не вырастали выше колена. Не то что сейчас. Вот даже этот, подыхающий, ростом был по пояс Хруму.
Однако времени на долгие размышления не оставалось, следовало поторапливаться.
Хрум двинулся дальше, стараясь не поскользнуться, когда приходилось перепрыгивать с одного замшелого камня на другой.
Местность кругом раскинулась корявая и неровная, испещренная глубокими расщелинами, в каждой из которых могла таиться неведомая опасность – прыгучие слизни, ядовитые многоножки, пустынные пауки и прочая гадость. Большие черные валуны, заросшие липким мхом и лишайником, чахлые колючие кусты, зловонные овраги с клубящимися испарениями – так выглядело приграничье Пятна. Дальше было ещё хуже – там уже начиналась земля, на которую решался заходить лишь старый Крак.
Сейчас Хрум жалел, что отправился следом за стариком. Юноша надеялся приблизиться к самой границе запретной зоны, вскарабкаться повыше – на верхушку дерева или скалистый пик – и оттуда попытаться разглядеть, чем занимается старый шаман. Но всё пошло не так, как планировалось…
Крак недавно обмолвился, что быть Хруму его преемником. Может в шутку сказал, а может и всерьёз – по нему ведь никогда не поймешь. Но когда Хрум спросил, можно ли ему сопровождать уважаемого Крака во время похода внутрь Пятна, шаман только усмехнулся.
Тайна Пятна, волшебная сила черного мха, непререкаемый авторитет шамана – всё это манило и привлекало Хрума. Однако, несмотря на уважение к мудрому старику, Хрум не хотел бы выглядеть как он – носить на лице гроздья струпьев и бородавок, иметь ложные глаза и уши, лишние пальцы и раздвоенный язык. А еще длинный и голый, как у жирной крысы, хвост. Хрум опробовал на себе силу волшебного мха, чувствовал, как окрепли мышцы и кости после первого же крохотного кусочка. Однако хорошо лишь то, что в меру. Пища дарит телу энергию, но если нажраться от пуза перед охотой, то сам рискуешь стать пищей. Так и тут – старик Крак явно перебрал с мхом в своей жизни и выглядел сейчас по меньшей мере странно.
Внезапно справа, достаточно близко, раздалось мяукающее подвывание. Где-то позади за спиной на призыв откликнулось сразу несколько тварей.
Эх, всё-таки не получилось сбежать – стая шла по его следу. Похоже, что коты окружали Хрума, пытаясь прижать юношу к границе Пятна. Нет, звери не служили волшебной силе (хотя выросли и окрепли наверняка благодаря ей). Хищники просто повторяли то, что делали уже неоднократно ранее – загоняли жертву в такое место, где она скорей остановится и развернется для последнего боя, чем продолжит путь вглубь запретной территории.
Однако Хрум не собирался погибать в драке с котами. Более того, где-то в глубине души он даже радовался, что звери заставляют его войти в Пятно. Если придется умирать, то прикоснувшись напоследок к величайшему таинству, а не просто оказавшись растерзанным хищниками.
И он ринулся вперед, к почти незаметной черте, за которой начиналось Пятно. Оставалось не так много – десяток прыжков с камня на камень, а дальше коты сунуться не посмеют.
Вдруг из зловонной расщелины с хлопком выстрелил вверх скользкий комок и ударил в бедро Хрума. Прыгучие слизни! Тупая боль – и нога вмиг отяжелела. Второй паразит промахнулся, пролетел мимо, шлепнулся о камень и скатился вниз. А третьего Хрум остановил быстрым взмахом серпа – две извивающиеся половинки разлетелись, разбрызгивая зловонную кашицу.
Отдирать первого слизня не было времени – в любое мгновение на спину мог запрыгнуть свирепый кот. Конечно, паразита нужно снять как можно быстрей, пока он не отравил кровь, однако приходилось выбирать меньшее из двух напастей. Потому Хрум стиснул зубы и с болтающейся на ноге желеобразной тварью продолжил путь.
Ступив на территорию Пятна, он ничего не почувствовал. Такой же воздух, запахи, температура. Даже наоборот слегка успокоился – наконец-то совершил поступок, о котором давно мечтал, но никак не мог решиться.
За спиной не замолкали вой и обиженное мяуканье. Хрум обернулся к преследователям и злорадно рассмеялся – три кота остались позади, не решившись переступить черту. Лишь нервно хлестали по ляжкам линялыми хвостами и злобно сверкали вертикальными зрачками.