деревне Айли, что находится в двадцати километрах от города.
На следующий день местный полицейский Сяо Цзян посадил их в служебный микроавтобус и повез в деревню. К пяти вечера они прибыли к ее окраинам и остановились в рощице, решив дождаться наступления темноты. Пока что, расположившись под деревьями, они замирали от окружающей красоты, которая лишила их дара речи. Перед ними раскинулась пологая долина, у самого подножия горы протекала прозрачная речушка, вдоль берегов которой в живописном порядке было разбросано десятка два домов. От каждого дома, упираясь в высохший до желтизны откос, тянулся надел пахотной земли; по этому откосу словно звезды рассыпались кони, коровы и овцы. Чуть выше, роскошно пестрея в лучах закатного солнца, пролегал лесной массив, и над всей этой красотой простиралось прозрачное синее небо с белыми как вата облаками. По округе разносились собачий лай и крики петухов, народ небольшими группками копошился у речки, занимаясь по хозяйству: кто-то мыл рис, кто-то стирал одежду, кто-то набирал воду. Над каждой из крыш, словно белая лента на ветру, колыхался дымок.
Указывая в сторону домов, Сяо Цзян сказал:
– Те, кто вам нужен, живут в пятом доме сверху на правом берегу реки, в том самом, вокруг которого больше всего горшков с цветами. Это дом Аду. Десять лет назад он переехал в город и устроился работать учителем. Все это время дом пустовал, но примерно год назад его за десять тысяч юаней купила Бу Чжилань, отремонтировала и полгода назад заселилась.
«А ведь Лю Цин и правда отыскал рай на краю света, – подумала Жань Дундун, – настоящее пристанище небожителей. В таком месте любые проблемы покажутся ерундой».
Постепенно небо потемнело и словно вуалью накрыло все, что находилось вокруг, наконец под эту вуаль попали и они сами. В полной темноте полицейские вошли в деревню и под лай собак постучались в дом. Дверь им открыл Лю Цин, на его лице промелькнула паника.
– Вам кого? – спросила ничего не подозревающая Бу Чжилань.
– Лю Цина, – произнесла Жань Дундун.
Словно почуяв неладное, девушка тут же помрачнела.
59
В тот же вечер все они отправились в уездное отделение полиции, где для Лю Цина и Бу Чжилань были организованы отдельные допросы. Лин Фан и Сяо Лу допрашивали Бу Чжилань, а Жань Дундун и Шао Тяньвэй допрашивали Лю Цина.
Кроссовки и брюки Лю Цина были заляпаны грязью, кожа на руках огрубела, на пальцах и тыльной стороне ладоней виднелись мелкие черные царапины – следы от сельхозработ. Мало того что он сильно оброс, так еще и отпустил бороду, его лицо и шея от постоянного пребывания на высокогорном солнце закоптились. По сравнению со смазливым пареньком, которого Жань Дундун видела на фото, это был совершенно другой человек. Прошло всего полгода после того, как он покинул дом, но этот «земной рай» изменил его до неузнаваемости.
Жань Дундун задала ему несколько вопросов. Ни на один из них он не ответил, лишь беспомощно хлопал глазами, словно с ним разговаривали на русском языке. «Интересно, – подумала Жань Дундун, – может, я плохо формулирую вопросы, или он просто не хочет отвечать?» Она выжидательно наблюдала за ним и вдруг заметила, что он упорно силится что-то сказать, но не может. Тут она вспомнила, что у Лю Цина были проблемы с речью, особенно в присутствии незнакомцев и в моменты психического напряжения. Он тщетно старался побороть заикание.
– А что, если… сперва… ты не будешь отвечать… на мои вопросы? – Жань Дундун смягчила интонацию, приняла ласковое выражение лица и намеренно разбила свою речь на короткие фразы, словно помогала ему сделать разбег. – О чем хочешь, о том и говори, нам интересно все, что хоть как-то касается Ся Бинцин.
Губы Лю Цина дернулись, несколько раз он качнулся всем корпусом вперед, словно заглохшая машина, которую продвинули на несколько метров вперед в надежде, что мотор вот-вот оживет, но мотор все никак не заводился. Когда Жань Дундун уже было начала терять терпение, из его рта наконец-то вырвалось:
– Ся Бинцин у-у-убил не-не-не я.
После первой произнесенной фразы, словно после первой брачной ночи, от его неловкости не осталось и следа. Сперва он говорил коротко, спотыкаясь на каждом слове, будто во рту его лежал горячий камень, но постепенно его речь выровнялась.
– Утром первого июня я покинул дом и уже в четыре дня прибыл в Куньмин. На вокзале меня встретила Бу Чжилань и сразу отвезла в Шангри-Ла. Я переночевал на ее съемной квартире, а на следующий день мы прибыли в Айли. После этого я деревню ни разу не покидал, не верите, спросите у Бу Чжилань или у деревенских. Об убийстве Ся Бинцин я прочитал в Интернете. Мне было ее очень жаль, но ничем помочь я не мог. Когда У Вэньчао попросил меня оформить ей документы на выезд, я так и сделал, но она отказалась от этой идеи. Поскольку она не являлась предпринимателем, деньги ей должен был дать кто-то другой. Похоже, она хотела не столько эмигрировать, сколько, прикрываясь этим, выбить из кого-то деньги. Я подгонял ее раз пять, в итоге она призналась, что проблема не в деньгах, а в том, что ей жаль покидать родину. Не имея возможности завершить начатое, я боялся, что У Вэньчао потребует, чтобы я вернул ему уже выплаченные пятьдесят тысяч. Тогда я обманул его, сказав, что Ся Бинцин в меня влюбилась. Но, надо сказать, что с самого начала эта затея была обречена на провал. Как Ся Бинцин могла влюбиться в такого, как я? Я ведь транжира еще тот, трачу больше, чем зарабатываю, да и заикаюсь постоянно, так что выбор меня на роль ее парня был самым крайним вариантом. У Вэньчао – умный и сообразительный, он практически не допускал просчетов, но в этот раз он просчитался. Однако поскольку возвращать деньги я не собирался и, более того, планировал получить остаток, то решил сочинить историю в соответствии с его же задумкой. Даже не ожидал, что он поверит. По идее, я, конечно, не должен был злоупотреблять его доверчивостью, но я давно мечтал о жизни вдали от городской суеты и уже договорился обо всем с Бу Чжилань. Меня достали постоянные насмешки отца, они действовали на меня как прививки, мало того что больно, так еще и аллергию вызывают. Осточертело родительское зудение, что я сижу у них на шее, даже двоюродная сестра, которую я считал доброй, встала на их сторону. Стоило попросить у нее пару тысяч, как она принималась ворчать, что я уже и так ободрал родителей как липку. Еще меня достало, что все глумились над мои заиканием, стоило мне тормознуть, как меня тут же попрекали, мол, неужели заикание влияет на мозг? Будто если ты при деньгах и при хорошей работе, если ты старший в семье или у тебя хорошо подвешен язык, то это дает тебе право издеваться над другими. Короче, меня достала городская жизнь, достали все эти толпы, я уже давно хотел убежать. Кто сам по доброй воле хочет быть заикой? Точно так же никто не хочет быть бедным. Но если ты всего лишь беден, то хотя бы можешь обругать обидчиков, а на кого ругаться, если ты заика или у тебя какой-нибудь другой дефект? Неужели будешь говорить, что тут виноваты родители? Или устроишь разборки со Всевышним? То-то и оно, тут даже не поругаешься толком.
Год назад я через соцсети установил связь с Бу Чжилань. Наш университетский роман длился три года, а когда мы выпускались, она даже вещей не забрала, просто взяла и исчезла, а заодно сменила телефон. Для меня это было словно удар по башке кирпичом, еще год после этого в голове моей что-то гудело, а иногда еще и противно поскрипывало. Я все не мог понять, что это за звук, уже потом, когда поселился в деревне, понял, что именно так скрипят несмазанные петли в дверях. Поначалу этот звук меня до смерти раздражал, а сейчас я расцениваю его как своего рода знак. После выпуска у меня не было никакого настроения искать работу, мне не хотелось ни есть, ни спать, меня раздирал вопрос: каким образом когда-то любящее меня сердце в один миг стало твердым словно камень? Как можно было уйти и даже не попрощаться? Меня мучило ощущение, что и любовь, и все вокруг, включая пространство и время, было обманом.
Все три года, пока длился роман, мы и жили, и ели вместе, в жару ходили по дому голышом, заигрывали друг с другом, то я ее шлепну, то она меня, потом занимались любовью. Я не мог забыть наши горячие объятия и поцелуи, то, как она подо мной изгибалась. Чем больше я думал об этом, тем больше мне становилось не по себе, я даже начал подозревать, что ее убили или похитили. Тогда я пошел к ее родителям, но ее мать сказала: «Не ищи ее, ты ей не подходишь». – «Почему это не подхожу?» – спросил я. «Потому что у тебя нет мочек», – объяснила она. «Зачем они нужны?» – удивился я. Тогда она сказала, что удачливы в жизни лишь те, у кого толстые мочки. Разумеется, это была отговорка. Тогда я сказал, что хочу лично от Бу Чжилань услышать, что я ей не подхожу. Ее мать замолчала, давая понять, что разговор окончен. Бу Чжилань ко мне так и не вышла. Я целую неделю прожил у них в квартире, пока наконец ее мать не призналась, что Бу Чжилань ждать бесполезно, потому как она ушла в монастырь. В какой именно, она не сказала, не хотела, чтобы я ее беспокоил. Когда я спросил, почему Бу Чжилань решила уйти в монастырь, мать ответила, что из-за сердечной тоски. Их квартира находилась на двадцать восьмом этаже, помню, когда я стоял на балконе, в висках моих стучала кровь и я готов был спрыгнуть вниз. Но ее мать меня остановила. «Не стоит этого делать, – сказала она, – если и правда любишь, то дождись. Не исключено, что пройдет время, она устанет затворничать и вернется в наш мир». Эти слова словно искра разогнали мрак в моем сердце. Вместо того чтобы свести счеты с жизнью, я захотел тоже постричься в монахи. В Интернете подобрал варианты монастырей и решил отправиться на священную гору Путошань. Но, как оказалось, для этого требовалось предоставить три документа: удостоверение личности, согласие от родителей и справку об отсутствии судимости. С первым и последним проблем не было, но получить согласие от родителей я бы точно не смог. Тогда я отказался от этой затеи и решил просто уехать подальше от мирской суеты. Но для этого тоже требовались деньги, поэтому какое-то время я лишь предавался пустым мечтам.